ДЯДИ, ПЛЕМЯННИК И ТРАДИЦИИ

ДЯДИ, ПЛЕМЯННИК И ТРАДИЦИИ

Василий Шуйский

М. Скопин-Шуйский

Начало XVII века принесло в Московию темное время Смуты. Межцарствие возносило на вершину власти самозванцев и интриганов. Но это время дало возможность выдвинуться и талантам, которые в иной час не продвинулись бы дальше прихожей боярской Думы. Самым талантливым и бесстрашным среди них был князь Скопин-Шуйский.

Михаил Васильевич принадлежал к многочисленному клану Шуйских. Поэтому семи лет от роду он был отдан в учебу, а затем определен к царскому двору. Хотя Шуйские вели свой род от Рюрика, но влиянием при царе Иване Грозном не пользовались. Только чехарда с престолонаследием после смерти царя, интриги и опалы влиятельных родов позволили им приблизиться к трону.

Благодаря их возросшему влиянию, в 1604 году 18-летний Михаил был пожалован в стольники, а в 1605 году Лжедмитрий I произвел его в «великие мечники». Михаил Васильевич «с мечом стоял» на свадьбе Дмитрия и Марины Мнишек. Лжедмитрий поручил Василию Шуйскому провести следствие по делу об убийстве царевича Дмитрия в Угличе, т. е. самого себя, а Михаилу Васильевичу, его четвероюродному племяннику, привезти царицу Марию Нагую, вдову Ивана Грозного, в Москву.

После смерти самозванца на престол взошел Василий Шуйский, который назначает своего энергичного молодого родственника воеводой. Скопин-Шуйский в 1608 году принимает участие в свадебном обряде. Михаил на свадьбе своего дяди царя выступает в роли дружки, а его жена – свахи со стороны царской невесты. Михаил Васильевич принимает участие в боях против крестьянской армии Болотникова. Затем его посылают на переговоры со шведами в Новгород. Уговорив скандинавов, он в мае 1609 года набирает войско и, получив наемников от шведов, выступает против врагов своего дядюшки.

Под Торжком, Тверью и Дмитровой Скопин-Шуйский разбивает Лжедмитрия II и освобождает поволжские города. Нужно сказать, что главную роль в его войске сыграли отряды иноземцев. Шли они впереди – и враг бежал, останавливались на отдых – и война замирала. В марте 1610 года Скопин-Шуйский снимает осаду с Москвы и торжественно вступает в столицу. Путь к славе и к смерти открыт.

12 марта Скопин и командир шведских наемников Яков Полонус Делагарди, француз по происхождению, протестант по вероисповеданию, выезжают торжественно в Москву. По приказу царя бояре встретили Михаила у городских ворот с хлебом и солью; но горожане предупредили их, задолго до места торжественной встречи привечали героя, падали ниц и со слезами били челом в благодарность за то, что очистил Московию от врагов. Современные полководцу писатели сравнивали прием Скопина с торжеством Давида, которого израильтяне почитали больше, чем Саула. Царь Василий, однако, не показал знаков

неудовольствия, напротив, встретил племянника со слезами радости. Иначе вел себя второй дядя Михаила, князь Дмитрий Шуйский.

Царь Василий от позднего брака своего имел только двух дочерей, которые умерли вскоре после рождения; следовательно, брат его Дмитрий считал себя наследником престола, но узрел страшного соперника в племяннике Скопине, которому любовь народная при не утвержденном еще порядке престолонаследия сулила царский венец.

Василий Шуйский имел откровенную беседу со столь популярным родственником, но тот сумел доказать ему, что притязаний на царский венец не имеет. Хотя и не поведал дяде, что сподвижник Болотникова, дворянский сын Ляпунов, прислал ему грамоту, где всячески поносил царя. А Василию Ивановичу сие уже донесли, и молчание племянника было ох как подозрительным. Несмотря на то что царь не выказывал ни малейшей неприязни к Скопину, народ, не любивший старших Шуйских, толковал уже о вражде дядей с племянником. Делагарди, слыша толки о зависти и ненависти, остерегал Михаила, уговаривал его как можно скорее оставить Москву и выступить к Смоленску против короля Сигизмунда.

Но рок вел полководца к гибели. 23 апреля 1610 года Михаил Васильевич был на крестинах в доме князя Ивана Михайловича Воротынского. С прелюбезной улыбкой на лице поднесла ему чашу тетка его, княгиня Екатерина, жена Дмитрия Шуйского (дочь Малюты Скуратова, сестра царицы Марии Годуновой). Через некоторое время у Скопина тут же на пиру возникло обильное кровотечение из носа, он потерял сознание и после двухнедельных мучений умер. Делагарди послал к Скопину-Шуйскому иноземных лекарей, но никто уже не мог спасти князя Михаила.

Когда пошел слух об отравлении, толпы народа двинулись к дому царского брата, но были разогнаны войсками. Смерть племянника не принесла хорошего его дядьям. Вместо усиления власти Шуйские наткнулись на стену ненависти московского дворянства, что ускорило их падение и пленение поляками впоследствии.

Современник Шуйских, дьяк Иван Тимофеев, так писал об этом деле: «Но вскоре он был своими родными, которые позавидовали его добру, отравлен смертоносным ядом. Некоторые говорят, что виновником угашения жизни его был дядя, носивший венец». Другой автор писал следующее: «Они же, умышленники, долго удобного случая искали, и, обманув лестью, со многими хитростями принесли и поставили перед ним яд смертоносный. Он же, лукавства не ведая, испробовал питье, и вскоре овладела им злая и смертная лютая мука. Врачи многие приходили к нему, и не могли ему никакой помощи оказать. Была же кончина его 29 апреля».

В народной былине пелось о том, что случилось со Скопиным-Шуйским:

«В те поры та дело сделала,

Наливала чашу зелена вина,

Подсыпала в чару зелья лютого,

Подносила чару куму крестовому.

А князь от вина отказывался:

Он сам не пил, куму почтил.

Думал князь – она выпила,

Она в рукав вылила.

Брала же она стакан меду сладкого,

Подсыпала в стакан зелья лютого,

Подсыпала куму крестовому.

От меду князь не отказывался,

Выпивает стакан меду сладкого,

Как его тут резвы ноженьки подломилися,

Его белы ручи опустилися…

Уж как брали его тут слуги верные,

Подхватили под белы руки,

Увозили князя к себе домой».

Даже похоронить Скопина-Шуйского удалось не сразу. По всей Москве искали колоду для богатырского тела его, но так и не нашли, пришлось доставлять издалека.

А дяде убиенного пришлось за грехи его тяжкие пережить падение, польский плен и смерть на чужбине, после которой останки его стали предметом дипломатического торга. Василий Иванович Шуйский был последним царем, прямым наследником Рюрика. После изгнания поляков в Москве воцарились потомки боковой ветви Рюриковичей – Романовы. Но если интервентов им изгнать удалось, то старые дворцовые обычаи, привнесенные из Византии, сохранились. Это хорошо видно на примере выбирания невесты для молодого царя Михаила Федоровича Романова. В 1616 году по всему Московскому царству-государству выбирали невест для царя-батюшки. И из всех претенденток выбрали ко двору девицу Марью Ивановну Хлопову. Привезя ее в хоромы царские, по обычаю сменили девице имя на Анастасию. И дело неспешно двигалось к бракосочетанию, как вдруг донесли Михаилу, что невеста его опасно больна. Это в корне меняло дело. Несчастную девицу Хлопову тут же со всеми родными сослали в Тобольск.

Судьба несостоявшейся царицы изменилась к лучшему с возвращением отца молодого царя, благочестивого Филарета. Ссыльных начали потихоньку переводить ближе к Москве, а в 1620 году перевели в Нижний Новгород. В это время у царя дела семейные складывались неважно. В 1621 году состоялось неудачное сватовство в Дании, в 1623 году – в Швеции. Видя, что так и бобылем можно остаться, дал приказ царь Михаил разобраться, а что же там было со своей, московской невестой? Отец невесты Иван, взятый на следствие, со слезами на глазах утверждал, что ее отравили Салтыковы, дав Марьюшке для аппетита какой-то водки из аптеки, и когда дочурка занемогла, рвотой замучившись, то Салтыков объявил, будто болезнь ее неизлечима. Проверили следователи изложенные факты, и точно, все так и было. Разгневанный царь приказал выслать многочисленных Салтыковых по деревням, мать отравителя заключили в монастырь. Поместья и вотчины у Салтыковых отобрали в казну за то, что они «государевой радости и женитьбе учинили помешку». Но царь все же не вернул Хлопову, оставив экс-невесту и родню ее в Нижнем, только кормовых велели выдавать вдвое. А жену все-таки царь себе нашел дома, по отечественным эталонам красоты.

Но опять судьба отвернулась от царского величества. Всем была хороша княжна Марья Владимировна Долгорукая, но в год свадьбы скоропостижно скончалась, неведомо от чего. Летописец того времени утверждал, что она была порченная. На следующий год государь женился на Евдокии Стрешневой, дочери незнатного дворянина. На этом мытарства Михаила Федоровича наконец-то закончились.

Но следует заметить, что боязнь ядовитых зелий осталась у него на всю жизнь. Поэтому по всему царству постоянно искали отравы и отравителей. Например, в Тобольске обыскали какого-то протопопа и нашли у него в коробке «траву багрову, да три корня, да комок перхчеват бел»; воевода тотчас дал знать об этом царю, и по указу протопоп вместе с коробкой был отослан в Москву. А в 1632 году Михаил Федорович писал псковским воеводам, что «… лазутчики, пришед из-за рубежа, сказывали, что в литовских городах баба-ведунья наговаривает на хмель, который из Литвы возят в наши города, чтоб этим хмелем на людей навести моровое поветрие». Вследствие царской паранойи запрещено было, под угрозой смертной казни, покупать хмель в Литве. В июне 1635 года в Москву приехал обнищавший силистрийский митрополит Иоаким с просьбой о милости и сообщил, зная чем угодить царю: «чтоб государь велел свое здоровье остерегать от грамот турского царя и от подарков его; не было бы какого насылочного дурнота турского султана в грамоте и подарках, потому что на государя султан имеет досаду за мир с польским королем». Митрополиту, естественно, вынесли благодарность за бдительность.

Но кто его знает, может, и прав был государь, опасаясь потравы. Умер Михаил Федорович как-то быстро, не по-царски, а может, и наоборот, в точности, как и все другие цари – от яда. Кто его знает. Во всяком случае, 11 июля 1645 года, в день своих именин, Михаил Федорович почувствовал себя дурно, а уже 13 июля ночью помер. Царица Евдокия ненадолго пережила супруга. Так на царстве остался отрок-сиротинушка Алексей Михайлович, будущий «тишайший» царь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.