СМЕРТЕЛЬНЫЙ ДИАГНОЗ

СМЕРТЕЛЬНЫЙ ДИАГНОЗ

Когда хоронили академика Владимира Михайловича Бехтерева, прочувственную речь у гроба произнес прокурор Вышинский. Речь имела большой резонанс, так как прокурор, хоть и не на процессе, а все же выступил.

А процесс по факту насильственной смерти не состоялся, возможный подсудимый сидел очень высоко. Как известно, Бехтерев, выдающийся невролог, психиатр и психолог, основатель науки рефлексологии, создатель научной школы, организатор и руководитель исследовательских институтов, один из которых до сих пор носит его имя, умер в одночасье внезапно и загадочно, будучи – до неожиданного быстро прогрессирующего ухудшения состояния организма – здоровым, бодрым и полным сил. В слухах, распространившихся по Москве, смерть ученого связали с диагнозом, незадолго до того поставленным им высокому пациенту – Иосифу Сталину, – паранойя.

В 1926 году Крамер, профессор кафедры нервных болезней Второго медицинского института, осматривал Сталина по поводу развивающейся атрофии мышц левой руки. Он и направил своего пациента на консультацию к Бехтереву, не подозревая о последствиях. Диагноз при обследовании действительно был поставлен. В понятие «паранойя» по отношению к Сталину Бехтерев вкладывал психопатию, когда человек сохраняет способность к логическим действиям, но в то же время преисполнен лживости и лицемерия, непомерной жестокости и стремления завуалировать свои личностные мотивы «высшей целью»; крайний эгоизм в сочетании с не менее крайней подозрительностью характеризует людей типа Сталина – «нероновского типа», как говорил Бехтерев.

Диагноз в истории остался, а вот отравление доказать невозможно, так как исполнители и организаторы сумели замести за собой следы. Но косвенные доказательства оказались настолько весомы, что эта история осталась в памяти нескольких поколений.

Неизвестно, каким образом после осмотра 23 декабря Сталину удается узнать заключение Бехтерева. Но с этого мгновения Бехтерев обречен, а поставленный им диагноз становится государственной тайной. Гнев Сталина усугубляется ясным пониманием того, насколько взрывоопасна эта информация в руках оппозиции, а Бехтерев – депутат Ленсовета – вполне способен поделиться ею с Зиновьевым.

Исполнители сталинской воли вынуждены спешить. Операцию проводят по окончании спектакля, на котором присутствовал ученый. Расчет построен на применении одного из распространенных лекарственных средств, обладающих снотворным действием и высокой токсичностью в сравнительно малых дозах; тогда наступившую во сне смерть можно объяснить «параличом сердца». Этим требованиям отвечают, в частности, препараты группы опия. Однако вскоре после отравления у Бехтерева возникает рвота; при этом из организма удаляется значительная часть яда.

Операцию необходимо разрабатывать заново. Вечером в комнате Бехтерева появляются странные врачи. Принесенными с собой препаратами они подменяют лекарство, полученное в аптеке. Больной в очередной раз принимает якобы необходимую настойку. Через 30–40 минут его жена звонит в поликлинику. Смерть констатируют 23 декабря 1927 года в 23 часа 45 минут.

После смерти академика подделывается завещание, заметаются следы, проверяют и на всякий случай изымают записи Бехтерева за последние дни. Согласно подделанному завещанию, патологоанатомического исследования не проводят, тело кремируют, а мозг передают в созданный Бехтеревым институт в Ленинграде. Причем череп вскрывают прямо в квартире, мозг увозят на временное хранение в Патологоанатомический институт. Относительная масса мозга оказывается значительно больше средней, что можно объяснить его отеком. Следует добавить, что родные Бехтерева всегда отрицали версию отравления.

Несмотря на ликвидацию источника возможной утечки компрометирующей информации, сведения о диагнозе все же просочились за пределы СССР. Заключение о характере психического состояния Сталина передал на Запад Валентин Межлаук, зампредсовнаркома. Информация была передана из СССР через его брата Ивана Межлаука, который был организатором работы советского павильона на выставке в Париже в 1937 году. Позднее Валентин Межлаук был лично застрелен «железным наркомом» Ежовым.

О том, что болезнь у вождя прогрессировала, свидетельствовала и история постройки заборов на его любимой Кунцевской даче. Сначала она была ограждена простым деревянным забором без всякой колючей проволоки сверху, правда, высотой в 5 метров. А в 1938 году появился второй, внутренний, трехметровый забор, со смотровыми глазками. Между заборами бегали выдрессированные собаки, на заборах была электрическая сигнализация.