Ч

Ч

Чаадаев П

Все мы читали про такое странное явление, как «англицкий», а позже и «русский сплин». Сплин был моден и по сути не был болезнью, как об этом говорили врачи. Хотя от него лечились, ездили на воды, путешествовали в желании развеяться и прочистить себе легкие и мозги свежим ветром гор и морей

Главная проблема, породившая явление «сплина», конечно же, философская Бог, несправедливо устроивший нашу земную жизнь, и наша земная жизнь, несправедливо устроенная Господом Богом Выход из состояния сплина многие искали в вине, другие (например, Байрон и декабристы) – в революции против существующей власти, третьи – в вере. Искали и находили. Или не находили

Петр Яковлевич Чаадаев, друг и юношеский наставник Пушкина, тоже прошел все стадии этой философской болезни. И выбор, чтобы от нее излечиться, остановил на вере. При этом и здесь показал свое всегдашнее вольнодумство – выбрав не православие, а католичество

Во всей истории XIX века Чаадаев был фигурой страннейшей За публикацию «Философического письма» высочайше объявленный сумасшедшим, он как бы ушел в подполье, но тем не менее оказывал на всех окружающих особое магнетическое влияние И либерал, и консерватор одновременно, человек, напрочь отвергающий силу в решении политических вопросов, тем более силу революционную. И тем не менее вошедший в историю русского либерализма как один из виднейших его представителей.

Человек-миф, человек-загадка – как только Чаадаева ни называли На самом деле суть чаадаевского учения в том, что все земное, и политика в том числе, лишь проявление высшей нравственной идеи, замутненной, искаженной нашим непросветленным сознанием. В этом смысле он платоник чистой воды И человек, болеющий за государственную идею, основанную на высших ценностях

Чарская Л.

Существование таких писателей как Лидия Чарская в литературе совершенно необходимо. Они своего рода лакмусовы бумажки, датчики состояния вкуса основной читающей массы. Напрасно с ними вели борьбу Корней Чуковский и советская критика 30-х годов. Пока люди читают Чарскую и смотрят многолетние сериалы из жизни латиноамериканских мачо, мир устойчив и далек от потопа…

Что-то получается как у Шкловского Фразы-формулы. Фразы-определения. Лучше уж цитировать Чарскую

Иглы страха мурашками забегали по моему телу… Липкий пот выступил на лбу… Волосы отделились от кожи, и зубы застучали дробным стуком во рту… Мои глаза сомкнулись от ужаса…

Нет уж, здесь слишком страшно Попробуем из другого места:

Ледяной ужас сковал мои члены

Что-то мне не везет с цитатами.

Ужас заледенил все мое существо.

Надо бы чего-нибудь поспокойнее.

Я громко вскрикнула и без чувств грохнулась на пол Бесчуственную, меня вынесли на руках

Уже лучше, листаем дальше

Я громко вскрикнула и лишилась чувств.

Дальше, один обморок уже был – нет, два

Я потеряла сознание

Хватит обмороков, лучше вот это:

У него ноги аристократа по своему изяществу и миниатюрности Скромный фасон ботинок не может скрыть их форму.

А вот здесь про победу над супостатами:

Русские бежали по пятам, кроша как месиво бегущих.

И далее:

Началось крошево

А за крошевом еще одно крошево:

Красавец-атаман ни на минуту не переставал крошить своей саблей врага.

Даже по приведенным цитатам можно сделать сразу несколько выводов. Чарская – опытный мастер с помощью нехитрых повторов нагнетать атмосферу страха В этом смысле опыт писательницы может быть успешно использован начинающими авторами романов ужаса, наравне с сочинениями Стивена Кинга, Клайва Баркера, Дина Кунца Еще ее книги учат нас открытости чувств, то есть не замкнутости в себе, ведущей к болезням психики, а прямодушию, детской непосредственности, всему тому, что Иисус Христос вложил во фразу: «Будьте как дети». Многочисленные обмороки и падения в сочинениях писательницы есть не что иное как проявление этой самой открытости, показанное на доходчивом уровне И, конечно же, описывая победы русских, Чарская нас учит патриотизму

Что касается пункта о русском патриотизме, то, как написано в журнале «Задушевное слово», № 20 за 1912 год: «Книги г-жи Чарской должны быть приобретены в каждой семье, имеющей какое бы то ни было соприкосновение с кавалерией». Думаю, это последняя точка, поставленная мною над «i», которая обязана убедить читателя в непреходящей ценности книг писательницы Лидии Чарской

Черный юмор

Черный юмор как черный перец – без него жизнь пресна и безвкусна в наши нервные и хлопотливые времена

Вот пример из сегодня В стране свирепствует эпидемия гриппа, умерло уже с десяток людей Включаю 31-го января радио и слушаю рекламную передачу: «Лучше болеть на мягкой удобной тахте, чем на дедушкином разбитом диване». Реклама спальной мебели, приуроченная к нагрянувшей эпидемии.

Прослушал я эту рекламу и подумал: очень даже неплохо. От паршивой овцы, я имею в виду эпидемию, хоть шерсти, как говорится, клок

Сразу вспомнилась реклама галош из анекдота про человека, упавшего с 9-го этажа Помните? Человек разбился, а галоши как новенькие. Мораль: покупайте резиновые изделия ленинградской фабрики «Треугольник»!

Далекий пример из прошлого. Алгебраическая задача из старого задачника издания 1881 года Про корабль, на котором через 30 дней после выхода в море открылась болезнь, уносящая ежедневно по три человека Спрашивалось: сколько пассажиров прибыло в порт живыми?

Немного солнца в холодной воде – вот что такое наш отечественный черный юмор. Без него мы и дня не продышим И не выживем при какой-нибудь очередной эпидемии

Честертон Г К

1. За что я люблю Честертона? Да хотя бы за удивительные обстоятельства его появления на свет:

Парили рыбы в вышине,

На дубе зрел ранет,

Когда при огненной луне

Явился я на свет

Или за его понимание дружбы:

Мы были не разлей вода,

Два друга – я и он,

Одну сигару мы вдвоем

Курили с двух сторон.

Одну лелеяли мечту,

В два размышляя лба;

Все было общее у нас –

И шляпа, и судьба.

Если честно, то я и английский выучил только за то, что на нем разговаривал Честертон

Поразительное писательское явление – всё, что я читал Честертона, мне нравится. И романы, и рассказы про отца Брауна, и книжка про Диккенса, и его замечательные эссе, и стихи, и даже богословские сочинения. Все я могу читать и перечитывать по нескольку раз, нисколько при этом не утомляясь. Пожалуй, даже не назову никого другого из авторов, кто столь абсолютно соответствовал бы моим читательским интересам

Некоторые, возможно, заметят, что мыслил Честертон старомодно, черпая свои идеалы из прошлого, был патриархален, как Авраам, ругательски ругал социалистов и технократов – и вообще не прочь был возродить средневековое рыцарство в отдельно взятой островной Англии

Ну и что, отвечу я скептикам Чем хуже Дон Кихот, пусть и новый, какого-нибудь современного плутократа, нашедшего себе идеал в выкачивании народных денежек да запудривании народных мозгов рекламой слюновыделительных средств Да лучше он его в тысячу раз Хотя бы тем лучше, что черное видит черным и библиотека для него не затхлое хранилище пыли, а место, где в один прекрасный момент можно из простого библиотекаря превратиться в настоящего рыцаря и отправиться на битву с драконом.

2 Честертон из тех благодатных авторов, влюбившись в которых однажды, возвращаешься к ним потом всю жизнь. Принадлежал он к типу людей, которым сам же писатель и дал точнейшее из определений, а именно: «В мире есть три типа людей Первый тип – это люди Их больше всего и, в сущности, они лучше всех» Какую его книгу ни возьми, все они написаны с блеском, хотя, в принципе, все они написаны об одном Говоря словами Толстого, суть его книг следующая: «Чем жив человек?». Вот так, не много и не мало: для чего и ради чего живет человек в мире

Идеализированное Средневековье и самодельная утопия на будущее, на скорую руку слепленный детективный сюжет и громогласные риторические периоды статей – разнообразные способы подступиться к этому главному, сообщить ему наглядность Подход Честертона аллегорический, басенный, и он оправдан тем, что мораль басни вправду волнует его. Неистощимый, но немного приедающийся поток фигур мысли и фигур речи, блестки слога, как поблескивание детской игрушки, – и после всего этого шума одна или две фразы, которые входят в наше сердце. Все ради них и только ради них.

Так написал о Честертоне один из его читателей, покойный Сергей Аверинцев.

И еще писатель неудержимо весел, о каких бы высоких и важных предметах он ни размышлял на бумаге. Даже Кафка, уж на что беспросветный по части юмора в собственных сочинениях автор, не удержался и написал: «Честертон так весел, что иногда кажется, будто он и впрямь обрел земной рай». И чтобы хотя бы чуточку приобщиться к благодати Эдема, перечитайте «Человека, который был Четвергом», или «Перелетный кабак», или любой сборник рассказов об отце Брауне Перечитайте, ей-богу, это пойдет вам в радость

Чехов А.

Писателя Чехова можно ставить в пример любому современному (и не только современному) литератору, считающему свое творчество неким бесценным даром и строящему при жизни нерукотворный памятник самому себе.

Все вышедшее из-под собственного пера писатель Чехов называл «рухлядью», «ерундой», «дребеденью», «жеваной мочалкой», «увесистой белибердой», «канифолью с уксусом» и тому подобными «лестными» именами «Степь» он называл «пустячком», такие свои знаменитые рассказы, как «Злоумышленники», «Скорая помощь», «Произведение искусства», объявлял «плохими и пошлыми», пьесы именовал «паршивенькими», «пресловуто-глупыми».

Когда какая-то писательница польстила Чехову, назвав его «гордым мастером», писатель без смущения ей ответил: «Горды только индюки»

Лично мне в связи со сказанным выше забавно читать, например, стихотворение Игоря Северянина, посвященное Чехову, зная, что его автор скромностью, в отличие от объекта своего посвящения, явно не отличался («Я гений Игорь Северянин») Впрочем, не удержусь, процитирую северянинское посвящение, опустив из него середину:

Не знаю, как для англичан и чехов,

Но он отнюдь для русских не смешон,

Сверкающий, как искристый крюшон,

Печальным юмором серьезный Чехов

…

Как и тогда, как много лет назад,

Благоухает наш вишневый сад,

Где чувства стали жертвой мелких чувствец…

Как подтверждение жизненности тем –

Тем пошлости – доставлен был меж тем

Прах Чехова в вагоне из-под устриц…

Вот такая «канифоль с уксусом».

Читатель и писатель

Читатель устал читать

Книг много, читать не хочется.

Идеи читателя не интересуют Прошло время идейных книг

Читателю хочется успокоиться Развалиться на промятом диване, и чтобы вокруг дивана не было никакой суеты.

Пришло время жалеть себя Не хочется тратить жалость на рефлексирующих литгероев

Так-то вам, господин писатель И ничего не попишешь

Можно не замечать читателя Можно положить на него с прибором.

Можно работать на будущее: придет время, народится умный читатель – тогда и вспомните обо мне, недоумки, не читающие меня сегодня

Все можно писателю самой нечитающей страны в мире.

Писатель устал от читателя

Писатель устал без читателя.

Писатель втройне устал, заеденный сволочным бытом.

Писателя охватила растерянность. Он как богатырь на распутье. А перед ним камень с двумя стрелками-указателями: «Проблемность» и «Занимательность». Направо пойдешь, налево пойдешь…

Писатель постоит, постоит, опершись задницей о гранит – ну вылитый Александр Сергеич! – а после улыбнется нематерно[5] и, перепрыгнув через шапчонку моха, пойдет между рукавами дорог по тропке посередине.

И правильно, господин писатель Петляй себе по тропинке и забудь о каменном стрелочнике Ты сам себе господин

«Что делать?» Н Чернышевского

Три главные вопроса, занимавшую русскую творческую интеллигенцию во все времена, это «Что делать?», «Кто виноват?» и «Что такое хорошо и что такое плохо?»

На первый вопрос исчерпывающий ответ дал Николай Гаврилович Чернышевский в своем одноименном романе. Строить трудовые фаланстеры по типу Фурье, в которых царят и мир, и согласие, и душевный покой, и здоровый коллективистский дух, и через них-то, через фаланстеры, люди достигнут того великого будущего, которое им предназначено.

В четвертом сне Веры Павловны, главной женской героини романа, пример такого трудового грядущего показан ярко и с детальной прорисовкой подробностей.

«Нужно только быть рассудительными, – говорит Вере Павловне царица грядущего, показывая ей свои восхитительные владения, – уметь хорошо устроиться, узнать, как выгоднее употребить средства»

Эти три составляющие и определяют залог успеха в деле благоустроительства жизни Люди будущего это понимают прекрасно.

Они стали умны, стали обращать на пользу себе громадное количество сил и средств, которые прежде тратили без пользы или и прямо во вред себе Трудно было людям только понять, что полезно, они были в твое время (В 60-е годы XIX века. – А Е) еще такими дикарями, такими грубыми, жестокими, безрассудными, но я (Царица грядущего. – А Е) учила и учила их; а когда они стали понимать, исполнять было уже не трудно

Все-таки напрасно принижали писательские и человеческие качества Чернышевского Набоков и Розанов. Был он человек славный, мечтательный и всячески пропагандировал алюминий как главный строительный материал будущего. К тому же в своих мечтах он правильно перенес Россию в терраформированные пустыни Аравии, засаженные финиковыми пальмами, виноградом, сахарным тростником и смоквой

Потому что польза и рассудительность, кроме прочего, включают в себя и такое важное понятие, как общественное питание…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.