Степан Петрович Крашенинников

Степан Петрович Крашенинников

Основатель русской этнографии.

Родился 29 октября 1713 года в Москве.

Отец Крашенинникова служил в Преображенском полку. Возможно, поэтому Крашенинников-младший в 1724 году был определен в Московскую славяно-греко-латинскую академию.

В конце 1732 года по указу Сената двенадцать лучших учеников старших классов, среди них Крашенинников, были направлены в Петербургскую Академию наук для подготовки к участию во Второй Камчатской экспедиции капитана-командора Витуса Беринга.

Российское государство расширялось, восточная и северная границы его не были точно определены. Никто не знал, что лежит далее Сибири или Ламского моря или Камчатки. Следовало подробно изучать новые дальние земли, о которых первые землепроходцы распространяли самые невероятные слухи. Они говорили о горах из чистого серебра, о странных лечебных травах, о не менее странных животных, якобы обитающих под землей и погибающих под светом Солнца, о неких расщепленных людях, раздваивающихся в момент опасности, о неких карликах, которые только вдвоем осмеливаются выходить на охоту против дикого гуся. «На восточной стороне, – можно было прочесть в одной из казачьих отписок, – над морем живут люди самоеды. А еда их мясо оленье да рыба. Да между собой друг друга едят. А гость к ним откуда придет, они своих детей закалывают, да тем кормят. А который гость у них умрет, они того снедают, в землю не хоронят…»

В Петербургской Академии, после тщательной проверки знаний, из двенадцати учеников было отобрано пятеро – Степан Крашенинников, Федор Попов, Лука Иванов, Василий Третьяков и Алексей Горланов. Несколько месяцев специально для них читался насыщенный курс лекций по географии, ботанике, зоологии, а в августе 1733 года все пятеро отправились в дальние края.

Степан Крашенинников получил назначение следовать – «студентом при академической свите в Камчатскую экспедицию с жалованьем по сту рублей на год».

С 1733 по 1736 год Крашенинников сопровождал петербургских академиков Г. Ф. Миллера и И. Г. Гмелина (старшего) в нелегких путешествиях по Сибири. Когда академик Гмелин тяжело заболел, в замен ему прислали историка Г. Ф. Миллера, поскольку другого натуралиста в тогдашней Петербургской Академии попросту не нашлось.

Урал и Сибирь – это необозримые просторы, поэтому неторопливость движения на восток невольно помогала путешественникам глубже вникать в животный и в растительный мир, внимательно изучать окружающее. Одним из дел, порученных студенту Крашенинникову, был сбор гербария. Видимо, Крашенинников неплохо справлялся с делами, потому что вскоре начал получать совершенно самостоятельные задания. Например, он подробно описал Колыванские заводы, Енисейские писаницы, теплые источники на реке Онон, дальние поездки в Баргузинский острог и вверх по Витиму.

Чем ближе оказывались путешественники к Камчатке, краю дикому и неизученному, тем с большей неуверенностью вглядывались академики в свое будущее, тем больше и больше всяческих дел возлагалось на плечи крепкого, неунывающего, прекрасно показавшего себя в долгом пути студента. В конце концов, посовещавшись, академики отправили Крашенинникова на Камчатку, а сами задержались в Якутске. Крашенинникову было сказано, что прибудут они на Камчатку после того, как он пришлет им первые отчеты о новом крае и выстроит там для них приемлемое жилье.

Преодолев долгий путь, миновав бесконечные болота, темную тайгу, перевалив ледяные снежные горы, Крашенинников добрался до Охотска. Во время вынужденной стоянки он впервые исследовал цикличность местных приливов, организовал постоянные метеорологические наблюдения, а заодно привел в порядок многочисленные полевые дневники, заодно составив подробные списки местных ламутских родов.

4 октября 1737 года Крашенинников на судне «Фортуна» отправился, наконец, на Камчатку. В пути разыгрался шторм. Для спасения судна пришлось выбросить за борт сумы с продовольствием и снаряжением. Погиб весь груз, в том числе полевые дневники и коллекции Крашенинникова.

«И больше у меня ничего не осталось, – писал он, – как только одна рубашка, которая в ту пору на мне была».

В целом путешественнику все же повезло, хотя у берегов Камчатки «Фортуна» попала на мель. Вместе с командой Крашенинников несколько дней жил на голой песчаной косе, которую постоянно заливало водой. Потом пришла помощь и Крашенинникова на долбленной камчатской лодке доставили вверх по реке Камчатке до Большерецкого острога, основанного еще Владимиром Атласовым, первооткрывателем Камчатки.

В течение нескольких лет Крашенинников занимался только Камчаткой.

Он составил ее подробное географическое описание и собрал множество сведений «о вере, житии и о прочих поведениях жителей». При этом Крашенинников пользовался не столько громоздкой инструкцией, выданной ему академиками еще в Якутске и содержащей 89 параграфов со многими вопросами, сколько собственными методиками, разработанными при конкретном общении с людьми, прекрасно знавшими коряцкий и камчадальский языки. Помогли Крашенинникову и старожилы Камчатки, с которыми он быстро нашел общий язык. Некоего Степана Плишкина он даже сделал своим помощником, научив ведению метеорологических наблюдений.

В январе 1738 года, оставив Плишкина в Большерецке, Крашенинников в сопровождении своего постоянного спутника Осипа Аргунова и еще двух служилых отправился на собачьих нартах к горячим ключам на притоке глухой реки Бааню, а оттуда к Авачинской сопке. Из-за глубокого снега, густо завалившего заросли, Крашенинников не смог подъехать к самой горе, зато смог с небольшого расстояния наблюдать ее извержение.

«Помянутая гора, – писал он позже, – из давних лет курится беспрестанно, но огнем горит временно. Самое страшное ее возгорание было в 1737 году, по объявлению камчадалов, в летнее время, а в котором месяце и числе, того они сказать не умели; однако ж, оное продолжалось не более суток, а окончилось извержение великой тучи пеплу, которым около лежащие места на вершок покрыты были…»

Во время поездок по полуострову Крашенинников собирал зверей, птиц, рыб, вел подробные записи о недавних бунтах, потрясших Камчатский край.

«От самого взятия Камчатки, – писал он о причинах, приведших к восстанию камчадалов, потрясших дикий край лет за десять до появления путешественника на полуострове, – камчадалы каждый платил от себя в год в казну Ее Императорского Величества одного соболя или лисицу, да четыре чащины, то есть четыре соболя или лисицы ясачным сборщикам; с них же летом и осенью забираем юколу, гусей, травку сладкую, кипрей, нерпичьей кожи и прочее, где какой промысел будет, который они с приказчиками по себе делили; а у кого чего дать не было, у того детей и жену за чащины брали, которых держали у себя в холопстве, от чего камчадалам разорение немалое было, и они ясачных сборщиков, не стерпя обид, часто прибивали…»

На северо-востоке полуострова Крашенинников впервые услышал о том, что, может быть, не все спутники Семена Дежнева погибли, обойдя в 1648 году считавшийся совершенно необходимым самый восточный мыс Азии и выйдя из Ледовитого океана в Тихий. Некоторые из них, в частности организатор экспедиции Федот Алексеев, возможно, могли выжить при шторме, погубившем суда экспедиции.

«Кто первым из Российских людей был на Камчатке, о том не имею достоверного свидетельства, – писал Крашеннинников, – а по словесным известиям приписывается сие некому торговому человеку Федоту Алексееву, по которого имени впадающая в Камчатку Никул речка Федотовщиною называется: будто он пошел из устья реки Колымы Ледовитым морем в семи кочах (старых русских судах), будто погодою отнесен от других кочей и занесен на Камчатку, где он и зимовал со своим кочем; а на другое лето обошел Курильскую лопатку (мыс Лопатку) дошел Пенжинским морем до реки Тигиля, и от тамошних Коряк убит зимою со всеми товарищи, к которому убийству как бы они причину сами подали, когда один из них другого зарезал: ибо Коряки, которые их по огненному оружию выше смертных почитали, видя, что и они умирать могут, не пожелали иметь у себя гостей столь страшных».

Крашенинников побывал везде, где появлялась возможность побывать.

Он собрал не только множество образцов местных трав и минералов, чучела птиц и зверей, предметы домашнего обихода и одежду камчадалов, но сделал множество записей, объясняющих быт, обычаи и язык камчадалов, а также соседних к ним народов.

«Курилы, – указывал позже Крашенинников в „Описании земли Камчатки“, – говорят тихо, плавно, приятно и свободно. Слова в языке их посредственны, гласных и согласных в них умеренно; но и самой народ всех диких народов добронравнее, осторожнее, правдивее, обходительнее и честолюбивее.

Напротив, коряки говорят из всего горла с величайшим криком и замешательством. Нравы сего народа согласны с языком их.

Камчатской язык выговаривается половиною в горле и половиною во рте. Произношение их языка тихо, трудно, с протяжением и удивительным телодвижением.

О Боге рассуждают они, что он ни счастью, ни несчастью их не бывает причиною, но все зависит от человека.

Бог Кутха принимает всех камчадалов умерших; а кто прибудет в новой и богатой собачьей кухлянке, тому дает худое платье и худых собак, а кто в худом платье и на худых собаках, тому дарует хорошее платье, хороших собак и хорошее отводит место к расселению. Тогда умершие начинают строить себе юрты и балаганы, упражняются в звериной, птичьей и рыбной ловле, пить, есть и веселиться по-здешнему, токмо с тем различием, что они на оном свете такого, как здесь, беспокойства не чувствуют, для того, что там меньше бурь, дождей и снегу и во всем такое изобилие, каково было на Камчатке во времена Кутховы…»

Бесчисленные наблюдения Крашенинникова, точные и живописные, составили знаменитую книгу «Описание земли Камчатки», которая в течение ста пятидесяти лет являлась основным источником всех основных сведений о полуострове.

«Камчадалы считают богом Кутху, в котором одновременно видят и своего родоначальника, – писал Крашенинников в главке „О Боге, сотворении земли и догматах камчатской веры“. – Кто сотворил небо и небесные светила, они не знают, хотя и говорят, что они возникли раньше земли. Сотворение земли камчадалы объясняют двояко. Одни говорят, что Кутху, живший перед тем на небе, сотворил землю из своего сына Сымскалина, которого родила его жена Ильхум, гуляя с ним по морю, а другие – что Кутху вместе с сестрой Хутлыжичь перенесли землю с неба и погрузили в море, которое сотворил Утлейгын, живущий в нем до сих пор…

После сотворения земли Кутху покинул небо и поселился на Камчатке.

Здесь у него родились сын Тыжил-Кутху и дочь Сидуку, которые, достигнув совершеннолетия, вступили в брак. Кутху, его жена и дети носили одежды, сшитые из листьев, и питались корой березы и топольника, так как звери в то время еще не были сотворены, а рыбу боги камчадалов ловить не умели…

У Тыжил-Кутху родились сын Амдея и дочь Сидушамшичь, вступившие в брак по достижении совершеннолетия. Дальнейшая родословная потомства Кутху камчадалам неизвестна, но тем не менее они утверждают, что являются потомками детей Кутху…

Тыжил-Кутху ввиду увеличения своего рода и необходимости поддерживать свое существование изобрел вязание крапивных сетей для ловли рыбы, а как делать лодки, ему показал сам Кутху. Тыжил-Кутху сотворил всех живущих на земле зверей, поручив пасти их Пилячуче, который наблюдает за ними до сих пор. Пилячуча небольшого роста, одет в одежды из шкур росомахи, высоко ценимые камчадалами, которые рассказывают, будто бы он ездит на птицах, особенно на куропатках, и что некоторым посчастливилось его даже видеть…»

Стеллер указывает, писал Крашенинников, что здешние народы почитают многих богов, не имея при этом никакого представления об истинном величии или непостижимой премудрости бога. Больше того, никого глупее Кутху они себе и представить не могут. Бог Кутху служит для камчадалов предметом постоянных шуток и настолько непристойных рассказов, что о них и писать противно. Например, они ставят Кутху в вину, что он создал столько гор и обрывов, стремнин на реках, а также дождей и бурь, которые причиняют им массу беспокойств. Поэтому камчадалы постоянно осыпают Кутху всяческой бранью и когда поднимаются зимою в горы, и когда спускаются с них, и вообще по любому поводу.

Бога вообще камчадалы называют Дустехтич и почитают так, как почитали афиняне неизвестное божество. Среди обширных, ровных, тундровых пространств камчадалы ставят деревянный столб, обвязывают его меховым тоншичем и, проходя мимо, бросают кусок рыбы или чего-либо другого; вблизи этого столба они не собирают ягод, не охотятся на птицу и зверей, считая, что принесением этой жертвы они сохраняют себе жизнь. По примеру других сибирских народов, камчадалы не приносят в жертву ничего такого, что может быть ими самими употреблено в пищу, а только негодное, например плавники или рыбий хвост, что и без того будет брошено.

«Все представления камчадалов об их богах и дьяволах настолько беспорядочны и смешны, – не без юмора отмечает Крашенинников, – что на первых порах, не зная их фантазий, трудно поверить, чтобы они все эти нелепости могли считать правдой. Однако они, как только могут, объясняют себе причину всех явлений, обо всем рассуждают и стараются проникнуть в мысли рыб и птиц. Но при этом они не могут разобраться в том, где правда, а где нет, может ли так быть, как они думают или нет, и поэтому все принимают за истину. Окружающий мир они представляют себе вечным и думают, что бессмертные души, воскреснув, соединятся впоследствии с телом и будут вечно жить, работая так же, как работают сейчас сами камчадалы, но с тою только разницей, что в этой будущей жизни они не будут терпеть никакого голода и всем будут обеспечены в изобилии… Будущее возмездие они представляют себе только в том, что бедные, переселившись в иной мир, будут богатыми, а богатые – бедными. Камчадалы не представляют себе, что бог может наказывать за грехи; в этом нет никакой, говорят они, необходимости, так как тот, кто поступает скверно, уже получил отмщение…»

При любой возможности Крашенинников посылал подробные отчеты о своих путешествиях в Якутск.

Благодаря этим отчетам мы знаем теперь, что жить ему часто приходилось в малых балаганах, в которых «…ради стужи, так и ради угару жить было невозможно». В другом отчете он сообщал: «Я ныне в самую крайнюю бедность прихожу, оставшийся провиант весь издержался, а вновь купить негде, а где и есть, то ниже пяти рублев пуда не продают, а у меня все деньги вышли… А одною рыбою хотя здесь и в долг кормить могут, однако ж к ней никак привыкнуть по сие время не могу… Покорно прошу о присылке ко мне провианта, и о произведении здесь жалованья милостивейшее приложить старание, чтоб мне здесь не помереть голодом…»

Но никакие трудности не могли остановить неутомимого путешественника.

«Вся гора казалась раскаленным камнем, – описывал он извержение Ключевской сопки. – Пламя, которое внутри ее сквозь расщелины было видимо, устремлялось иногда вниз, как огненные реки, с ужасным шумом. В горе слышан был гром, треск и будто сильными мехами раздувание, от которого все ближние места дрожали. Особливый страх был жителям в ночное время: ибо в темноте все слышнее и виднее было. Конец пожара был обыкновенной, то есть извержение множества пеплу, из которого однако же немного на землю пало, для того, что всю тучу унесло в море. Выметывает же из нее и ноздреватое каменье и слитки разных материй, в стекло претворившихся, которое великими кусками по текущему из-под нее ручью Биокосю находится».

Когда Крашенинников вернулся в Большерецк, он узнал, что помощник его Степан Плишкин во время его отсутствия работал плохо. Выгнав нерадивого работника, Крашенинников взял нового – Ивана Пройдошина. Дождавшись весны, когда стаял снег, он с новым помощником вскопал землю под Большерецком и посеял в небольшом опытном огородике ячмень, репу, бобы, морковь, огурцы, редьку. Разбил он и сад, в котором высадил боярышник, смородину, малину, шиповник. Камчатская земля обладает удивительной особенностью – дикие растения на ней страдают гигантизмом, самые обыкновенные лопухи вымахивают выше человеческого роста. «Все сочные злаки, как, например, капуста, горох и салат, – писал в отчетах Крашенинников, – идут токмо в лист и ствол. Травы по всей Камчатке без изъятия столь высоки и сочны, что подобных им трудно сыскать во всей Российской империи. При реках, озерах и в перелесках бывают оные гораздо выше человека, и так скоро растут, что на одном месте можно сено ставить по последней мере три раза в лето».

К сожалению, культурные растения на Камчатке тоже пошли, в основном, «в лист и в ствол».

«Поскольку эта страна бесхлебная и неудобная для скота, – писал о Камчатке Крашенинников, – подверженная большой опасности от частых землетрясений и наводнений, а также продолжительным беспокойным ветрам, – кажется, что она больше годится для жизни животных, а не людей. Почти единственное развлечение там – смотреть на высокие, покрытые нетающим снегом горы или, живя у моря, слушать шум морского прибоя и глядеть на разнообразных морских животных, изучая их нравы и взаимную вражду и дружбу».

В сентябре 1740 года в Большерецк прибыл адъюнкт Академии наук Георг Стеллер, а вместе с ним (для участия в плавании Беринга и Чирикова к берегам Северной Америки) астроном Делиль де ла Кройер.

Сдав Стеллеру собранные за прошлые годы материалы, Крашенинников продолжил камчатские исследования. Только в мае 1741 года ему было разрешено вернуться в Охотск.

Из Охотска Крашенинников еще почти два месяца добирался до Якутска.

В Якутске жизнь замечательного исследователя резко изменилась – он женился. Женой его стала дочь майора Д. И. Павлуцкого, с которым Крашенинников познакомился еще на Камчатке, где майор Павлуцкий, будучи якутским воеводой, возглавлял следственную комиссию 1739 года по делу об известном восстании камчадалов.

Еще полгода Крашенинников провел в Иркутске.

Дождавшись денежного жалованья для Делиля де ла Кройера и Георга Стеллера, он закупил и завез для них снаряжение и продовольствие в Якутск.

Только в феврале 1743 года, пробыв в командировке почти десять лет, Крашенинников вернулся в Петербург.

Как всем другим студентам, участвовавшим в северных экспедициях, Крашенинникову был устроен специальный экзамен. Этот экзамен он блестяще выдержал и был оставлен в Академии с назначенным ему годовым жалованьем в 200 рублей. В представлении на Крашенинникова академик Гмелин особо отметил: «Следует воздать публичную хвалу ревности студента Степана Крашенинникова, человека прекрасного характера, в чем можно было убедиться в течение всего путешествия».

Через два года Крашенинников был избран адъюнктом Академии.

Ему было поручено заведовать Ботаническим садом Академии наук.

Одновременно Крашенинников приступил к обработке материалов, собранных им во время путешествий по Камчатке. Получил Крашенинников для обработки и рукопись Г. Стеллера, который умер в Тюмени в 1745 году при возвращении в Петербург.

В апреле 1750 года, при прямой поддержке Ломоносова, Крашенинников был утвержден профессором на кафедре истории натуральной и ботаники, а несколько погодя – ректором Академического университета и инспектором Академической гимназии.

«Понеже адъюнкт Степан Крашенинников, – говорилось в постановлении Конференции Академии от 11 апреля 1750 года, – служа при Академии честно и беспорочно, чрез долгое время отправлял все положенные на него должности со всякою верностью и радением и был в путешествии камчатском один из российских ученых людей, которое отправил с немалым успехом к пользе Императорской Академии наук и к чести своей, сверх же того и в науках, а особливо в истории натуральной и ботанике, непостыдное в ученом свете искусство приобрел и притом поступками своими оказал, что прилежный, кроткий и постоянный человек, чем всем довольно себя удостоил имени и содержания профессорского, того ради в канцелярии Академии наук определено:

ему, Крашенинникову, от сего времени быть профессором истории натуральной и ботаники, а притом как членом Академического, так и Исторического собраний, и в обоих оных собраниях заседать, о чем в профессорские собрания послать указы, а ему, Крашениникову, объявить о том в канцелярии и на новопожалованный чин привести его к присяге.

А жалованья определяется ему в год по шестисот по шестьдесят рублев, которое начать с мая с первого числа сего 1750 году, и за повышение чина вычесть из его нового годового жалованья что следует за один месяц».

В течение нескольких лет Крашенинников занимался изучением флоры Ингерманландии, то есть бывшей Петербургской губернии, одновременно обрабатывая материалы своей экспедиции. В итоге появилась знаменитая книга – «Описание земли Камчатки, сочиненное Степаном Крашенинниковым, Академии наук профессором». В 1752 году рукопись поступила в типографию Академии наук, но книга вышла в свет только в 1756 году, так как только к этому времени были отпечатаны предисловие и приложенные к «Описанию» карты.

Вторым изданием, или, как тогда говорилось, вторым тиснением, «Описание земли Камчатки» вышла в Санкт-Петербурге при Императорской Академии наук в 1786 году. Это были два толстых тома большого формата, отпечатанные на легкой, но плохой серой бумаге, с чуть ли не торчавшими из нее щепками. Зато шрифт был подобран крупный, удобный для чтения. И сведения, приводимые в книге Крашенинникова, нельзя было в то время почерпнуть ни из какого другого источника.

Очень скоро книгу Крашенинникова перевели на немецкий, английский, французский и голландский языки.

Впрочем, не обошлось без скандала.

В 1774 году одновременно во Франкфурте и в Лейпциге вышла книга Георга Стеллера, тоже посвященная Камчатке. В посвящении членам Парижской, Лондонской и Стокгольмской академий издатель книги Иоганн-Бенедикт Шерер, одно время служивший в Петербурге, заявил, что вся знаменитая книга Крашенинникова является всего лишь сокращенным изданием указанной книги Стеллера. «Крашенинников был учеником Стеллера, – писал Шерер. – В качестве командированного Академией студента он находился со Стеллером на Камчатке; видел то, что видел Стеллер, использовал его материалы, заимствовал у него карты и рисунки».

Опровергнуть нелепые измышления издателя оказалось несложно.

Во-первых, Крашенинников прибыл на Камчатку за три года до Стеллера и никогда учеником Стеллера не был. Во-вторых, именно Стеллер пользовался материалами, собранными на Камчатке Крашенинниковым, а не наоборот. Что же касается материалов самого Стеллера, в свое время переданных для обработки Крашенинникову, на использование этих материалов Крашенинников везде указывал. Это подтвердили даже немецкие журналы, недружелюбно настроенные по отношению к Крашенинникову.

«Описание земли Камчатки» до сих пор является настольной книгой для всех, кто интересуется природой, историей и народами далекого края. Написана она превосходным русским языком. Буквально каждая фраза книги дышит живостью и личным отношением автора к наблюдаемому явлению. О травном вине, выделываемом камчадалами, Крашенинников, например, пишет, что оно «…весьма проницательно и здоровью вредительно; и ежели кто выпьет его хоть несколько чарок, так во всю ночь от диковинных фантазий беспокоится, а на другой день так тоскует, как бы сделал какое злодеяние».

К сожалению, тяготы долгого путешествия сказались на здоровье исследователя и саму книгу он уже не увидел, только отдельные отпечатанные ее листы. У Крашенинникова обострилась легочная болезнь. Он все чаще не являлся на академические собрания, а 25 феврала 1755 года в Академии было объявлено, что в тот день, в семь часов утра, Крашенинников скончался.

Но книга «Описание земли Камчатки» осталась. Замечательный труд, написанный двести пятьдесят лет назад, до сих пор не потерял своего значения.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.