ОТКРЫТИЕ СОГДИАНЫ

ОТКРЫТИЕ СОГДИАНЫ

Это была удивительная страна — яркая, самобытная, цветущая. С чем сравнить ее? С империей инков, художественные сокровища которой были расхищены и уничтожены конкистадорами? Но культура Согдианы не знала демонизма и жестокостей, характерных для индейских культур доколумбовой Америки. Она впитала в себя лучшие достижения своих предшественников — ахеменидской Персии, Греко-Бактрии, Кушанского царства, и восприняла культурные влияния соседних стран — Китая, Индии, сасанидского Ирана. Однако судьба согдийской цивилизации была еще более трагичной, чем судьба инкской империи: она была варварски уничтожена вторгшимися в страну арабами. Завоеватели несли и утверждали новую религию и новую культуру, которая не желала иметь конкурентов.

Весной 1932 года пастух Джур-Али Махмед-Али, пасший овец недалеко от таджикского кишлака Хайрабад, нашел полусгнившую корзину из ивовых прутьев, полную кожаных свитков, покрытых непонятными письменами. Все лето странная находка провалялась у него в доме, а осенью, когда уже не нужно было выгонять стадо в горы, он отнес ее в селение Варзи-Минор и отдал секретарю местного райкома. Тот отвез загадочные свитки в Душанбе, где ученые распознали в одном из документов неизвестные дотоле согдийские письмена. Это было открытие мирового значения.

К месту находки — горе Кала-и-Муг, что в переводе означает «Замок колдунов», — немедленно отправилась археологическая экспедиция. На то, чтобы преодолеть 120 км, отделяющих Кала-и-Муг от Самарканда, ученым потребовалось восемь дней. Дорог в этих местах не было — приходилось добираться караванным путем по горным тропам и карнизам.

На вершине горы высились остатки крепостных стен — руины древнего замка. Вероятно, когда-то это было грозное укрепление. С запада и севера его огибала река Зеравшан, с востока — река Кум. Южные подходы круты, а узкая перемычка была перегорожена двадцатиметровой высоты стеной, которую легко оборонять. И все же, как показали уже первые раскопки, замок был разрушен, разграблен и сожжен. Но когда и кем? Об этом могли рассказать только древние кожаные свитки. Но их никто не мог прочесть: в то время письменность согдийцев не была еще дешифрована.

Лишь после Великой Отечественной войны началось планомерное исследование замка на горе Муг. Вскоре раскопки охватили и древнее городище Пенджикент, расположенное на окраине современного одноименного города. Когда в 1946 году сюда пришли археологи во главе с профессором А. Ю. Якубовским, перед их взором предстали сглаженные и оплывшие глиняные бугры — остатки древних строений и стен. Холмиков было очень много — целый город.

Раскопки Пенджикента велись на протяжении четверти века. После смерти А. Ю. Якубовского ими руководил А. М. Беленицкий. В Пенджикенте археологам представился редкостный случай: им не пришлось пробиваться через множество культурных наслоений, добираясь до самого древнего. Они сразу же «вошли» в VIII век н. э. Сделанные здесь находки не перестают поражать воображение. Остатки многочисленных зданий, бесценные произведения живописи и скульптуры открыли облик древних согдийцев, своеобразие их культуры.

Согдиана (Согд) на протяжении многих веков являлась одной из важнейших областей древней Средней Азии. В ее состав входили плодородные долины рек Кашкадарьи и Зеравшана. После походов Александра Македонского Согд, судя по всему, был включен в состав селевкидской державы и Греко-Бактрийского царства. Начиная с IV века н. э. Согд заметно выделялся по уровню своего хозяйственного и культурного развития среди других областей Средней Азии. Главным городом Согда была Мараканда, руины которой сегодня известны под именем Афрасиаб и расположены на окраине современного Самарканда. Его правитель носил титул царя (ихшида). Однако в политическом отношении Согд представлял собой конгломерат мелких княжеств, среди которых выделялись несколько более сильных и влиятельных.

Столицей одного из княжеств и являлся Пенджикент. Площадь города была невелика: в общей сложности всего 19 га. Городские постройки были возведены из крупного (до 50 см в длину) сырцового кирпича. Толстые глинобитные стены взбегали по склонам холмов. На западе возвышалась хорошо укрепленная цитадель — кухендиз, еще выше поднималась сторожевая башня, соединенная с крепостью и городом коридором оборонительных стен. Слева от городских ворот, прикрывая их, располагалась башня, позволявшая обстреливать врага сбоку, когда он подступал к воротам. От ворот, полого поднимаясь наверх, шла дорога, переходящая в городскую улицу.

Центральная площадь «собственно города» — шахристана — с одной стороны была сплошь застроена двух- и трехэтажными домами знати. С другой ее стороны возвышались украшенные скульптурой и многоцветными росписями открытые портики двух городских храмов. Как показали раскопки, один из этих храмов был покинут еще в древности, а второй погиб в огне огромного пожара. В результате в первом храме относительно хорошо сохранились стенные росписи, но сгнили или были растащены все деревянные детали архитектуры, а во втором безвозвратно погибла стенная живопись, но зато уцелело обугленные дерево.

Каждый храм состоял из обширного прямоугольного двора, окруженного стеной, и центральной части, поднятой на высокую платформу. Храмы выходили на площадь широкими, открытыми на восток порталами — айванами. К айвану из двора вел лестничный или покатый пандусный подъем.

Один из двух храмов Пенджикента — северный, тот, что был по каким-то причинам покинут, как установили исследователи, был посвящен местному культу обожествленных природных стихий. Его центральный айван украшали раскрашенные глиняные рельефы, по технике и по характеру изображений напоминавшие произведения кушанского искусства. Рельефы тянулись вдоль всего айвана, обтекая дверной проем и переходя с одной стены на другую. Лучше сохранилась левая, южная, половина. Здесь располагалась рельефная композиция, изображающая обожествленную реку Зеравшан, называвшуюся по-согдийски Намик — «Несущий воды». Из каменистого грота бежали окрашенные синей краской струи воды со спиральными завитками волн. В воде плавали всевозможные существа, среди которых — зубастое чудовище, заглатывающее двух небольших рыб, фигура мифического тритона — существа с телом человека и рыбьими хвостами вместо ног, бога воды с трезубцем в правой руке. Несмотря на то, что изображения сильно повреждены, все же достаточно ясно можно понять, что перед нами персонажи, известные еще по памятникам кушанского искусства. Зубастое чудовище — макара пришло сюда из индийской мифологии, а изображения тритона, дельфина, Посейдона (Нептуна) и Нереиды заимствованы из античного (греческого) искусства.

Миновав айван, молящийся вступал в обширный двор, где перед ним открывался шестиколонный портик храма. У святилища не было восточной стены, оно было раскрыто навстречу восходящему солнцу. Солнечный свет, проникая внутрь зала, озарял стены, сплошь покрытые цветистой росписью. Четыре резные колонны поддерживали плоский потолок. В глубине большого зала, между двух глиняных статуй, сидящих в глубине зала, в нишах, была устроена дверь, ведшая в совершенно темное святилище, где, очевидно, находилась статуя главного божества. Молящиеся не допускались не только сюда, но и в храм. Они оставались во дворе, издали наблюдая за богослужением и за процессиями, проходящими вокруг святилища по специальным коридорам. Благодаря отсутствию восточной стены все внутреннее великолепие храма было хорошо видно и безусловно производило сильное впечатление на горожан и гостей древнего Пенджикента.

В южном храме, погибшем в огне большого пожара, уцелели остатки живописи, и в их числе — ныне знаменитая «сцена оплакивания». В сюжете этой росписи А. Ю. Якубовский видит легенду о Сиявуше — божестве в облике прекрасного юноши, олицетворявшего ежегодно умирающую и воскресающую природу.

На ложе под балдахином покоится тело умершего юноши. Его оплакивают боги и люди. Древний художник, пользуясь темно-красной, коричневой, черной и белой краской, проложенной по алебастровому грунту, живо передал разнообразные позы людей, характерное различие в их лицах. Скорбя по ушедшему, плачущие наносят себе удары, рвут на себе волосы, царапают лица, надрезают длинными ножами мочки ушей. Одни из этих людей — светлокожие, с овальными лицами — несомненно согдийцы. Лица других выкрашены в желто-коричневый цвет, у них подчеркнуты выступающие скулы и удлиненные раскосые глаза: это, по-видимому, тюрки. В оплакивании принимают участие и божества, чьи изображения располагались по сторонам от центральной группы. Справа находились божества мужские, слева — женские. Их изображения по размеру значительно больше, чем фигуры людей, вокруг их голов видно сияние нимба, а одна из богинь изображена многорукой.

Разгадан еще один сюжет, фрагменты которого сохранились рядом со «сценой оплакивания». По зороастрийским представлениям, душа умершего на четвертый день после смерти должна держать ответ за содеянное в жизни. Душа праведника вступает на Кинвадский мост шириной в девять копий, по которому она благополучно шествует в райские кущи. А грешнику приходится идти по мосту, постепенно сужающемуся до острия ножа, с которого бедняга срывается в бездну. Эта нравоучительная история и была запечатлена на стене южного храма.

Пенджикентские храмы — блестящие памятники своеобразного и неповторимого согдийского искусства. Еще более ярко черты этой самобытной художественной культуры отразились в убранстве жилищ городской знати. Эти большие двух- и трехэтажных дома, каждый из десяти-пятнадцати помещений, составляли основу городских кварталов древнего Пенджикента. С улицы в дом вела небольшая дверь, за ней открывался коридор и продолговатая прихожая. Сводчатые, высокие и довольно широкие (до 4 м) коридоры вели в жилые комнаты, в кладовые с вкопанными под пол огромными сосудами — хумами. Здесь же располагались небольшие, плохо освещенные каморки, где жили слуги и рабы.

Над плоскими крышами возвышались легкие башенки второго этажа. Наверх вела винтовая лестница. Центром дома служила гостиная — просторный и очень светлый зал. Его убранству придавалось особое значение. В центре плоского потолка между четырьмя деревянными колоннами устраивался большой световой люк, дававший свободный доступ свету и воздуху. Вдоль стен тянулись лежанки-суфы, покрытые пестрыми тканями и подушками, а прямо против входа обычно устраивалось почетное место. Деревянные колонны и балки были щедро покрыты резьбой и раскрашены. Резьба по дереву включала в себя геометрические и растительные узоры, изображения божеств, людей и животных, выполненные в виде барельефов или почти объемных статуй. Среди резных изображений можно встретить сасанидские, кушанские, ближневосточные, эллинистические и индийские мотивы.

Всю поверхность стен парадных залов занимали многоцветные росписи, редкостные по качеству исполнения, краскам и сюжетам. Остатки стенных росписей обнаружены во многих десятках домов Пенджикента, а занимаемая ими площадь насчитывала, вероятно, сотни квадратных метров. Росписи Пенджикента — самые замечательные произведения древнего среднеазиатского искусства. Создававшие их художники восприняли ряд приемов, образов и композиций из искусства Греко-Бактрии, Кушан, Индии, Ирана и других стран Востока. Но впитав все это, согдийские мастера создали своеобразные и совершенно неповторимые произведения, отличающиеся от живописи других стран и народов.

Живопись парадных залов пенджикентских домов размещалась согласно твердо установленному канону и, как правило, представляла собой сцены, иллюстрирующие какие-либо эпические повествования. При этом росписи имели и чисто декоративный характер, придавая парадным залам особо нарядный вид.

Напротив входа, над почетным местом, во всю высоту стены обычно изображалась огромная фигура центрального персонажа, восседавшего на троне в виде лежащего зверя. Этим персонажем мог быть предок хозяина жилища, божество-покровитель, какой-либо царь или герой. По обе стороны от него размещались фигуры музыкантов. Все остальные поверхности стен были покрыты тянувшимися один над другим горизонтальными поясами, состоящими из серий рисунков. Эти красочные повествования связаны между собой единым сюжетом и рассказывают в основном о боевых подвигах, победных пиршествах и торжественных приемах. Но при этом герои этих повествований в каждом зале свои собственные — по-видимому, росписи залов были связаны с историей и генеалогией семьи хозяев жилища и рассказывали о подвигах их предков.

Сегодня хорошо известен фрагмент росписи одного из пенджикентских домов, изображающий знаменитую «арфистку» — необычайно изящную женщину с нимбом вокруг головы, задумчиво перебирающую струны арфы. Художник тщательно изобразил все детали легкой нарядной одежды арфистки, богатый головной убор, серьги в ушах и браслеты на руках, прическу с двумя косичками, спускающимися вниз по обеим сторонам лица.

Красота согдийских женщин славилась в Древнем мире. Старинная китайская хроника повествует: «В начале правления Кхай Юань (в 713 г.) прислали двору кольчугу, кубок из восточного хрусталя, агатовый кувшин, яйца птицы-верблюда, юаниского карлика и тюркистанских танцовщиц». Время чудом сохранило образ этих прекрасных «тюркистанских танцовщиц», славившихся красотой, искусством музыки и танца на всем Востоке. При раскопках одного из жилых помещений были обнаружены деревянные статуи. Во время пожара дерево сгорело, но остался цельный уголь, в точности сохранивший резьбу. Пропитав уголь парафином, ученые осторожно извлекли несколько его больших кусков из земли, и перед восхищенными взорами предстали изумительные творения древнего ваятеля.

Пенджикент, являвшийся центром самого восточного из согдийских княжеств в долине Зеравшана, вовсе не был каким-то культурным феноменом. Раскопки других городов Согдианы показали, что обилие деревянной резьбы и стенной живописи было характерно для согдийских жилищ вообще. Великолепные росписи были открыты во дворце правителя Согда в Самарканде (на городище Афрасиаб), в резиденции бухарских владетелей в Варахше и во дворце правителей Уструшаны в Шахристане. Любопытно, что среди сюжетов росписей последнего была сцена с изображением волчицы, кормящей двух младенцев, — едва ли не точная копия римской капитолийской волчицы, вскормившей Ромула и Рема!

Уникальный характер носило живописное убранство парадного зала дворца в Варахше. Специалисты окрестили его «индийским залом». Его стены покрывали росписи, изображающие жизнь Индии. Согдийский художник написал здесь сцены охоты царя на барсов, тигров и грифонов. Царь изображен верхом на слоне, на голове слона сидит значительно меньший по размеру слуга. Несмотря на то что Индия не столь уж далека от Согдианы, живописец, судя по всему, никогда в жизни не видел живого слона и изобразил его одного размера с барсами и тиграми, причем бивни у него растут не из верхней, а из нижней челюсти. На слона надета обычная конская сбруя с удилами и со стременами, изображенная, кстати, с необычайной тщательностью, — здесь-то художник знал, что рисовал!

Произведения архитектуры, живописи и скульптуры, найденные в Пенджикенте и других согдийских городах, демонстрируют необычайно высокий уровень самобытной культуры Согдианы конца IV — середины VIII века. Она сегодня известна по довольно многочисленным и разнообразным постройкам, произведениям монументально-декоративного искусства и художественных ремесел.

Согдийцы единственными среди других народов Средней Азии сохранили древние художественные традиции, восходящие еще к эпохе эллинизма — такие, например, как производство терракот. Согдийские мастера изготавливали великолепные, весьма разнообразные серебряные чаши, блюда и кувшины, в которых заметно влияние греческих образов. Согдийские ремесленники умели хорошо обжигать посуду, ткать шелк, выделывать кожу, изготавливать красивую, отличного качества утварь. Согдийцы носили одежду из узорчатого шелка зеленого, синего, золотистого, пурпурного, темнофисташкового цветов. Рассчитывая в значительной мере на международную торговлю, согдийские мастера нередко украшали свои изделия в персидском, китайском и византийском вкусе.

Образцы согдийских художественных тканей стали известны науке в конце 1950-х гг. Американская исследовательница, специалист по истории шелкоткачества Д. Шеперд обнаружила на одной из древних тканей, хранящейся в соборе Г. Юи (Бельгия), согдийскую надпись VII века с обозначением размера и сорта. Этот сорт именовался «занданечи» — по названию одного из бухарских селений, Зандана. Дальнейшие исследования позволили Д. Шеперд выделить 11 тканей «занданечи», хранящихся в музеях и других хранилищах (главным образом церковных) Западной Европы. К этой работе подключились и советские ученые. На сегодняшний день выявлено более пятидесяти шелков типа «занданечи», в том числе более двадцати образцов найдены в могильниках Северного Кавказа — на торговой трассе, соединявшей Среднюю Азию с Византией. И это неудивительно — согдийцы держали в своих руках всю международную торговлю Дальнего Востока и Центральной Азии с Ближним Востоком. Выдающийся русский востоковед академик В. В. Бартольд писал, что деятельность согдийцев вдоль караванных путей мало уступает культурной деятельности финикиян вдоль путей морской торговли.

Еще в начале IV века в Дуньхуане, неподалеку от Великой китайской стены, возникла колония согдийских купцов, водивших караваны в глубь Китая. В VII–VIII вв. в Восточном Туркестане существовала уже целая сеть согдийских поселений. А по находкам согдийских вещей и надписей, по сообщениям китайских и арабских источников можно судить, что согдийцы проникали и в Монголию, и в Индию. Известно также о посещении согдийскими торговыми посольствами Ирана и Византии. О широком кругозоре согдийского общества свидетельствует сообщение китайского летописца о поразившем его здании, находившемся где-то между Самаркандом и Бухарой. На стене этой постройки «красками написаны императоры Срединного государства (Китая), на восточной — тюркские ханы и индийские владетели, на западной — государи Персии и Фолинь (Рима)». «Такого города, где в одном и том же здании находились бы изображения государей Рима, Персии, Средней Азии, Китая и Индии, наверное, не было ни в какой другой стране», — писал В. В. Бартольд.

Раскопки древнего Пенджикента дали наиболее полную картину культуры и быта согдийского города накануне арабского завоевания. В начале VIII века народ высокой, самобытной культуры подвергся иноземному нашествию, прервавшему естественный ход его развития. Политическая раздробленность страны и своекорыстие местных князей во многом облегчили арабам завоевание Согдианы.

Арабское проникновение длилось на протяжении многих лет и встречало энергичное сопротивление независимого и свободолюбивого народа.

Щеточники свидетельствуют, что ихшид (царь) Согда, он же афшин (князь) Самарканда Тархун, заключивший соглашение с арабами, был низложен своими подданными и в отчаянии лишил себя жизни. Борьбу с захватчиками возглавил афшин Пенджикента Диваштич, которого некоторые источники называют и ихшидом Согда. Воины Диваштича встретили арабское войско полководца Кутейбы у селения Кум, где произошла решающая битва. Арабский историк ат-Табари приводит рассказ одного из воинов Кутейбы, участника битвы:

«И сказал человек из ал-Бараджи: я никогда не видел более сильных и выносливых в сражении, чем сыновья этих царей. И мы сразились с ними, и из них спаслись только немногие. И мы захватили их оружие, отрубили их головы, брали в плен часть из них и расспросили их о тех, кого мы убили, и они рассказали: вы убили только сыновей царей или знати или богатырей; и вы убили таких людей, что каждый из них был равен ста человекам… И мы захватили хорошее оружие, редкостные товары, золотые пояса, прекрасных верховых животных, и это все Кутейба нам подарил…»

Диваштич, потерпевший поражение, с небольшой группой уцелевших юинов укрылся в замке на горе Муг. Однако замок не был приспособлен к длительной осаде: здесь не было воды, арык проходил за крепостной стеной. Это побудило Диваштича прекратить оборону и сдаться врагам, пообещавшим ему неприкосновенность. Арабы сперва с почтением отнеслись к пленному пенджикентскому князю, но затем Диваштич был распят. Его отрубленную голову и левую руку отправили халифу. Замок на горе Муг был разгромлен. Варварскому разрушению подвергся и Пенджикент. Мусульмане оскверняли могилы согдийцев, сбивали фрески со стен древних храмов, разрушали и жгли их. С 20-х гг. VIII века жизнь в городах Согдианы замерла. И только много лет спустя сюда пришли ученые. И крепость на горе Муг, последний оплот согдийцев, стала первым найденным памятником древней культуры, заново открывшей человечеству свои сокровища.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.