Первый русский конституционалист

Первый русский конституционалист

Наряду с Н. И. Новиковым и А.Н Радищевым на общественной ниве трудились в России и многие рядовые деятели, чьи имена остались в истории малоизвестными. Безвестность была их участью при жизни, безвестными они остались и после своей смерти, хотя и принадлежали к числу людей выдающихся и самобытных. Среди них был и отставной поручик Федор Кречетов, не принадлежавший к крупным писателям, но заслуживающий того, чтобы о нем рассказать отдельно.

Сведений о Ф. Кречетове сохранилось очень мало, и даже в судебном деле нет документов о его происхождении Известно только, что в 1761 году он был писцом в Карачевской воеводской канцелярии, затем служил копиистом в Юстиц-коллегии, писарем в штабе фельдмаршала Разумовского и, наконец, аудитором в Тобольском пехотном полку. В 1775 году в чине подпоручика Ф. Кречетов вышел в отставку, через 4 года был произведен в поручики и причислен к Герольдии Правительствующего Сената.

Еще будучи военным, Ф. Кречетов чувствовал, что "не только человека, но и животное убить не может", и, выйдя в отставку, намеревался все свое время посвятить культурно-просветительской деятельности. Поверив, как и многие, в либеральные обещания и мудрые указы Екатерины II, он стал мечтать о широкой деятельности и пользе, которую при содействии общества можно будет принести отечеству. Человек он был образованный и начитанный, к тому же проникнутый глубоким уважением к личности и правам человека.

Более 20 лет "как в военной, так и в статской… службе должность свою он исправлял беспорочно взяток не брал, судопроизводство пытался вести по закону и совести, отличался неутомимой тягой к знаниям и целые ночи проводил за чтением русских и иностранных журналов". В среде приказного сословия Ф. Кречетов считался "белой вороной", и нет ничего удивительного в том, что в 1782 году он остался не у дел и без всяких средств к существованию. Правда, он предвидел конец своей канцелярской карьеры и потому заблаговременно (в 1871 году) получил в Академии наук аттестат, дававший ему право преподавать русскую словесность.

За годы канцелярской службы нищий поручик систематическим чтением восполнил пробелы в своем образовании, выработал оригинальную систему взглядов на человека и общество и загорелся желанием внести свой вклад в дело просвещения соотечественников. Видя вокруг возмутительные картины бесправия и произвола, пылкий энтузиаст и наивный мечтатель с жаром принялся за литературную деятельность, чтобы подготовить основы для будущего облагодетельствования всего человечества. Залог же будущего счастья России он видел в освобождении крестьян от крепостного права, распространении просвещения, насаждении законности и прав человека, ограничении самодержавия выборным законодательным учреждением. Увлекшись учением французских энциклопедистов, Ф. Кречетов проектирует устроить "Всенародное, вольное, к благоденствованию всех общество", планировал организовать широкую сеть училищ, чтобы ликвидировать неграмотность среди всех слоев российского населения; широко пропагандировать юридические знания, чтобы бороться против беззаконий и лихоимства, а воспитание в масонском духе, по его мнению, скорее смягчило бы грубые нравы народа. О необходимости скорейшего исполнения своих столь грандиозных планов он подавал прошения самой Екатерине II, Святейшему Синоду, петербургскому митрополиту, разным вельможам и ведомствам. Но его записки вызвали только недоумение и смех в кругах, приближенных к императрице, где их назвали "нелепыми писаниями".

В 1787 году Ф. Кречетов задумал выпустить свои литературные труды. Однако ни влиятельных покровителей, ни денег для осуществления своих замыслов у него не было, и пришлось ему искать единомышленников, готовых разделить с ним расходы и труды по созданию крупного книгоиздательства. В декабре он издал брошюру с объявлением о подписке на издание, "души и сердце пользующее", под названием "О всех и за вся и о всем и ко всем, или Российский патриот и патриотизм".

Но план его — "купить или построить собственную… типографию для напечатания всех юридических и собственных своих деяний" — обернулся неудачей. Объявленная подписка принесла всего 75 рублей, на которые удалось издать только один номер журнала "Не все и не ничего". Остальные листы были запрещены цензурой и распространялись среди членов общества в рукописном виде.

Название журнала сыграло роковую роль в судьбе отставного поручика, так-как слова эти произносятся во время совершения литургии. Узнав об этом, петербургский обер-полицмейстер Н. Рылеев решил выяснить, нет ли в названии какого-нибудь кощунственного злоупотребления. Управа благочиния произвела расследование и выяснила, что издатель выпустил брошюру, не получив на то разрешения, да и купец Овчинников — владелец типографии — напечатал ее самовольно. Поэтому вскоре последовало распоряжение: книгу конфисковать, а Ф. Кречетова и владельца типографии привлечь к ответственности. Автор брошюры лежал в это время в горячке в доме своего знакомого Д. Татищева, но явившаяся полиция все-таки отобрала у Ф. Кречетова 100 экземпляров брошюры и взяла с него два письменных заявления, которые вместе с показаниями купца Овчинникова отправила в Управу благочиния.

В своих объяснениях правдолюбец писал, что нельзя брошюру принимать за книгу, так как это не сочинение, а только объявление об открытии подписки на ряд произведений под названным заглавием. Сам он не видит в названии ничего предосудительного или оскорбительного для религии, так его патриотические издания будут служить для распространения в народе нравственных начал. Однако даже чисто культурная деятельность Ф. Кречетова была признана вредной и опасной для государства, и Управа благочиния передала это "весьма важное" дело в Нижний надворный суд, но оно было отложено до полного выздоровления дерзкого автора. А пока экземпляр брошюры и оригинал одного из сочинений Ф. Кречетова отправили петербургскому митрополиту Гавриилу, который нашел в них такие злоупотребления:

Первое сочинение поименовано словами, возглашаемыми в священнодействии; второе сочинение, не заслуживающее одобрения, называется "Трипеснецом" — именем, употребляемым в церковных книгах. В письменной книге на многих страницах вводятся тексты Священного Писания, но сего тем паче дозволить не можно, что сочинитель дает многим толкование, не соответствующее смыслу, и некоторые их на себя обращают.

Много еще злоупотреблений нашел митрополит Гавриил в сочинениях Ф. Кречетова, а его обещание издать "открытого масонства святую истину" и намерение писать о законах назвал вредом. Правительство дало понять неисправимому правдоискателю, что пора бы ему остепениться, однако он не внял этим предостережениям и даже пытался обжаловать решение Управы благочиния в Святейшем Синоде, прося разрешения самому быть цензором собственных изданий. Но митрополит Гавриил признал "излишними домогательства" Ф. Кречетова, в просьбе велел отказать и вообще, чтобы он "в не заслуживающих одобрения сочинениях не упражнялся и оных печатать самовольно не отваживался".

После запрета передавать свои мысли обществу из жизни Ф. Кречетова ушло все, о чем он мечтал и на что надеялся. Выздоровев, он поселился в доме Д. Татищева, но стал вспыльчив и раздражителен, в спорах порой доходил до бешенства, чем часто пользовались жившие в доме люди. К тому же он люто возненавидел митрополита и, забыв о всякой осторожности, бранил его на всех петербургских перекрестках. И три человека из живших в доме Д. Татищева написали донос, что в своих речах Ф. Кречетов порицает начальство, "пристойными красками изображает" уложение французское и намеревается различными вольностями довести человечество до высшей степени благополучия, а также просветить Россию и тем самым избавить народ от царского ига, в котором он по слепоте своей пребывает… Указывалось также, что Ф. Кречетов, "негодуя на необузданность власти, восстав на злоупотребления, возвращает права народу"; сообщалось и о его замыслах убить петербургского митрополита, и о поношении властей, и о его желании с помощью войск освободить крестьян и т. д. Донос обратил на себя внимание петербургского генерал-губернатора, и тот направил его в Тайную канцелярию для особого расследования. Ф. Кречетова арестовали, все рукописи его тщательно просмотрели, но начавшееся по его делу следствие было направлено на выяснение не его преступлений, — их, собственно говоря, и не было, а на выяснение мыслей, слов и желаний правдоискателя.

Следствие велось очень быстро, так как были добыты неопровержимые доказательства его "злонамеренности", в частности, то, что он неприлично выражался об императрице и особенно о митрополите Гаврииле. Да и свидетели порассказали много всего, кроме купца Еркова, который и под пыткой ни в чем не признался. Сам Ф. Кречетов на обвинения отвечал, что доносчик, видимо, принадлежит к людям, которые исказили его мысли и стремления: "сказанной им речи пересказать не могли, прибавляют всю истинную речь своим умом и в совсем другой вид переделывают". Он предрекал митрополиту Гавриилу участь московского митрополита Амвросия, растерзанного толпой в дни чумного бунта, пугал власти солдатским восстанием, даже грозился заточить в монастырь саму императрицу — "как убивицу, впадшую в роскошь и распутную жизнь".

Два месяца Ф. Кречетова допрашивали в Тайной канцелярии "с пристрастием". Вызванные свидетели подтвердили донос в надежде заслужить себе прощение, сам же узник отрицал только выдвинутое против него обвинение поднять солдат и крепостных крестьян на восстание. Однако своего отрицательного отношения к самодержавию и лично к русской императрице не скрывал… Генерал-прокурор А. Н. Самойлов писал тогда: "Из всех его мыслей и произносимых им слов видно, что он не хочет, чтобы были монархи, а заботится более о равенстве и вольности для всех вообще, ибо он, между прочим, сказал, что раз дворянам сделали вольность, для чего же не распространить оную и на крестьян, ведь и они такие же человеки".

Оскорбления ничтожного поручика не беспокоили Екатерину II и ее окружение. Их интересовало другое: не стоят ли за Ф. Кречетовым более влиятельные силы. Но даже самое тщательное расследование всех связей отставного поручика не дало никаких результатов, и следствие пришло к выводу, что он достоин строгого наказания за лишь то, что своими крамольными речами мог людей подвигнуть к неприятному для государства предприятию, ибо все они наполнены рассуждениями о вольности, однако не открылось, чтобы он мог учинить возмущение или собрать вредную шайку… Похвальба сделать в России то, чего еще не было, — все это из хвастовства, а на деле он ничего не произвел бы, потому что никакой привилегии он не получил бы и не мог бы собрать сволочь; а если бы стал делать солдатам и холопам внушение о вольности, то это скоро бы обнаружилось.

Итак, "возмущение" Ф. Кречетов "учинить не мог", но напуганное французской революцией правительство все же решило заключить злонравного поручика в Петропавловскую крепость — чтобы он "впредь не мог своими злыми плевелами заразить мало-смыленных людей". Коменданту предписывалось держать узника "под крепчайшею стражею, не допуская к нему никого, так и писать ему не давая".

Через месяц Ф. Кречетова снова вызвали в Тайную экспедицию и допросили вторично. Поводом для этого послужила вновь найденная бумага, в которой он писал о своем намерении "объяснить великость дел Петра III".

— Какие ты знаешь великие дела Петра III? — спросили Ф. Кречетова, и он отвечал, что, кроме указа о вольности дворянства, великим делом этого императора считает указ, данный Синоду, чтобы подсудимых не отдавать под суд тому, на кого они бьют челом.

- Ты написал: "весьма разумно, что Иисуса Христа признают монархом всего рода человеческого и из его учения вечное составить уложение". Что под сими своими словами разумеешь? Мы, и кроме Христа, имеем монархов, разумея под сим титлом самодержавных коронованных глав.

— Нет, — отвечал Ф. Кречетов, — я бы думал признать монархом одного Иисуса Христа, а коронованных глав я почитаю лишь как хранителей закона и исполнителей его.

Тайная экспедиция нашла много "вредных мыслей" в записке узника и постановила, что по новым данным вина его увеличилась. И в 1794 году Ф. Кречетова перевели в Шлиссельбург, где он просидел 6 лет. Изможденный и оборванный, с распухшими от водянки ногами, узник произвел жуткое впечатление на видавшего виды тюремного инспектора, который однажды проводил в крепости проверку. Однако и в заключении Ф. Кречетов не метался в бессильной злобе по камере, а читал и перечитывал те немногие книги, которые было дозволено держать в тюрьме. На свободу он вышел только после восшествия на престол императора Александра I. Вышел босой и почти голый, к тому же оказался без крыши над головой и без куска хлеба. Но не собственные бедствия и болезни беспокоили нищего старика, а судьба его просветительских замыслов. И в приемные министров снова посыпались письма с проектами об устройстве юридических училищ и "школ грамотности". Беспокойного прожектера выслали в Пермь, определив ему скудную пенсию по инвалидности. Однако и в ссылке, до последних дней жизни, Ф. Кречетов не оставлял надежд на то, что его трудолюбие и энергия найдут в конце концов достойное применение.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.