Смертный марш под знаменем короля Матиуша

Смертный марш под знаменем короля Матиуша

Настоящее имя Януша Корчака, сына известного варшавского адвоката, — Генрик Гольдшмит. Детство мальчика проходило в обстановке изысканной роскоши, но уже с ранних лет он тревожился мыслями о том, "что делать, чтобы не было оборванных детей, голодных и грязных, с которыми нельзя играть во дворе". Эти мысли укреплялись и в школе, но вскоре тяжелая болезнь отца сделала Генрика единственным кормильцем семьи. Он стал добывать средства к существованию репетиторством, полюбил своих учеников и увлекся педагогической деятельностью.

В 1897 году Генрик поступил на медицинский факультет Варшавского университета и сознательно выбрал специальность педиатра. В студенческие годы началась и его общественная и литературная деятельность, одновременно он вел большую просветительскую работу среди молодежи. По доносу юношу бросили в тюрьму; выйдя из нее, Генрик закончил университет и стал работать в одной из больниц Варшавы.

Когда началась Русско-японская война, он был мобилизован в армию, где стал для солдат "своим доктором" и ютился вместе с ними в тесной теплушке, отказавшись от офицерского вагона. Во время начавшейся в 1905 году революции в России Генрик без колебаний встал на сторону восставших дальневосточных железнодорожников.

Как помочь множеству сирот и бездомных детей, "которые неизвестно на что живут, с кем дружат и как растут"? Эти вопросы в 1910 году привели Генрика в детские колонии, где он бесплатно работал воспитателем. В октябре 1911 года он становится руководителем Детского дома для еврейских сирот, располагавшегося на Крохмальской улице в Варшаве. Дом был не только местом постоянного обитания Г. Гольдшмита, он стал главным делом его жизни, так как с этого времени он навсегда отдается педагогической деятельности. В комнатке над чердаком, из окна которой виднелась крона старого каштана, он отдыхает, спит, пишет свои повести и статьи… Отсюда в августе 1914 года его вновь призвали в армию, и до ноября 1918 года будущий Януш Корчак находился на фронтах Первой мировой войны. В эти годы в украинском полевом госпитале он написал свой лучший педагогический труд "Как любить детей".

В 1919 году Януш Корчак вернулся в Дом сирот, одновременно руководил "Нашим домом" — приютом для детей политзаключенных и вынужденных эмигрантов, а также читал лекции в Институте специальной педагогики и был судебным экспертом по делам малолетних преступников. Почти в то же самое время он создает в Варшаве еще один приют — для младенцев-подкидышей. Януш Корчак много ездил по стране, способствуя открытию новых школ, приютов и детских оздоровительных лагерей, так как считал, что детские учреждения должны быть настоящим домом, где дети будут чувствовать себя самими собой — и не временными жильцами, а подлинными его хозяевами. В Доме сирот на 100 детей приходилось всего лишь семь взрослых, и дети сами выполняли всю работу: содержали свой Дом в чистоте, трудились на кухне, в столовой, спальнях, швейной, переплетной и столярной мастерских…

А еще Януш Корчак написал замечательную повесть о короле-ребенке Матиуше I, мечтавшем реформировать мир детства и трагически столкнувшемся со злыми силами. Фантастическую мечту короля-бунтаря с чистым мальчишеским сердцем, который захотел в своем королевстве провозгласить и утвердить законы справедливости, "Старый доктор" (Я. Корчака называли еще и так) постарался претворить в жизнь в стенах Дома сирот. Здесь, наряду с педагогическим советом, действовали совет детского самоуправления (нечто вроде детского правительства), разного рода комиссии, издавалась газета, был избран и время от времени собирался на свои заседания товарищеский суд, несколько раз в год заседал сейм. Было у воспитанников Дома сирот и свое знамя, которое тоже пришло из сказки о короле Матиуше.

Однажды, увидев рабочих, которые шли под красным знаменем, мальчик-король задумался.

- А может, сделать так, чтобы и у детей всего мира — у белых, черных, желтых — тоже было знамя одного цвета? Нельзя ли сделать так, чтобы оно было зеленым — цвета надежды?

Перед Второй мировой войной Януш Корчак написал свою последнюю педагогическую работу, которая называлась "Шутливая педагогика". В октябре 1940 года по приказу оккупировавших Польшу гитлеровцев детский дом Старого доктора переселили с Крохмальской улицы в гетто — западную часть старой Варшавы, окруженную 3-метровой стеной, оплетенной колючей проволокой. Стена проходила по середине мостовой: за стеной находилось гетто — 307 гектаров территории, которую не имели права покидать загнанные сюда люди — "неарийское" население польской столицы. Сюда было согнано почти 400 000 человек, которых обрекли на смерть от нищеты, голода, болезней и карательных расправ.

Варшавское гетто было городом, отрезанным от всего мира. Немцы запретили ввозить сюда продовольствие сверх установленной нормы: в месяц на одного человека приходилось в среднем два килограмма тяжелого, как глина, хлеба с примесью целлюлозы и картофельной шелухи и 250 граммов сахара. Кто был посильней и попроворней, перелезали через стену, чтобы на "арийской" стороне добыть для себя и своих родителей кусок хлеба. Но пешие и моторизованные патрули немецкой жандармерии и СС ловили их и пристреливали на месте или отправляли назад, предварительно жестоко избив.

Как-то раз мимо стражника пыталась проскользнуть маленькая девочка, но тот резким окриком остановил ее и щелкнул затвором автомата. Девочка обхватила его сапоги, умоляя не убивать ее. Солдат улыбнулся и сказал: "Ты не умрешь, я только отучу тебя обманывать". И прострелил ей обе ножки: их пришлось потом ампутировать…

Улицы гетто представляли собой страшную картину. Перед воротами домов валялись трупы, накрытые газетами, везде — опухшие от голода бедняки и лежащие без сил дети, выглядевшие как скелеты. Нужда в гетто была неимоверная. На каждом шагу встречались люди без одежды, в рваных пальто или плащах, наглухо застегнутых булавками, чтобы скрыть отсутствие на теле рубахи… Не хватало топлива, в квартирах царила страшная скученность, люди завшивели, многие заживо гнили от свирепствовавших кругом эпидемий… В больницах тифозные лежали по 2–3 человека на одной кровати, нередко больным приходилось лежать с покойником.

В самом тяжелом положении оказались дети: многие из них никак не могли понять, почему и за какие провинности они должны жить в этой огромной тюрьме под открытым небом. Старый доктор и в этих нечеловеческих условиях находил для обездоленных детей улыбку, ласку и сердечное слово. В его Доме сирот царил обычный порядок: как и в мирное время, дети учились, дежурили, работали в мастерских, даже выпускали стенную газету и поставили пьесу-сказку "Почта" Р. Тагора.

Документы свидетельствуют, что сотни людей пытались спасти Я. Корчака, ему не раз предлагали убежище на "арийской" стороне, и он мог выйти из гетто в любой момент.

На Белянах сняли для него комнату, приготовили документы. Корчак мог выйти из гетто… хотя бы со мной, когда я пришел к нему, имея пропуск на два лица — техника и слесаря водопроводно-канализационной сети. Корчак взглянул на меня так, что я съежился… Смысл ответа доктора был такой: не бросишь же своего ребенка в несчастье, в болезни и опасности. А тут двести детей, как оставить их? И как потом можно жить?

И Старый доктор, всю жизнь проповедовавший преданность ребенку, остался верен себе и на этот раз. В гетто он делал все невозможное, потому что ничего из возможного уже не оставалось. Днем он всеми правдами и неправдами добывал еду для детей, возвращался поздно вечером, пробираясь по улицам между мертвыми и умирающими, — иногда с мешком гнилой картошки за спиной, иногда и с пустыми руками. А по ночам приводил в порядок свои бесценные 30-летние наблюдения за физическим и душевным развитием детей.

Летом 1942 года началась ликвидация гетто. Гитлеровцы отвели специальное место около Гданьского вокзала, так называемый Умшлагплац, куда пригоняли людей, подлежащих уничтожению. 5 августа дети и взрослые из Дома сирот выстроились на улице, а потом отправились на Умшлагплац.

Колонну обреченных детей возглавлял Януш Корчак, больной старик, который шел, еле передвигая опухшие ноги и стараясь улыбаться детям. Он держал за руки мальчика и девочку, но на своих плечах и в сердце своем нес самую тяжелую ношу на земле. Наверное, со времен иродова избиения младенцев в Вифлееме не было зрелища более ужасного, чем эти дети, отправлявшиеся, как им сказали воспитатели, "на экскурсию в деревню". Старый доктор все еще надеялся, что умрет он один, и не мог поверить, что кто-то способен убить детей.

Но Варшава, потрясенная невиданным даже по тем временам шествием, уже знала и горько рыдала при виде обреченных. Колонну сопровождали автоматчики с овчарками, но это была "не обычная, сбившаяся в кучку людская масса, которую, как скот, ведут на бойню. Это был марш, прежде не виданный". Чисто умытые и тщательно причесанные дети шли строем по четыре человека в ряд и даже старались петь, а над ними развевалось зеленое знамя короля Матиуша. Так на Умшлагплац еще никто не приходил…

— Что это? — крикнул комендант.

— Корчак с детьми, — ответили ему.

Комендант спросил Доктора, не он ли написал "Банкротство маленького Джека".

— Да, — ответил Я. Корчак. — А разве это в какой-то мере связано с отправкой эшелона?

— Нет, просто я читал вашу книжку в детстве. Хорошая книжка, вы можете остаться…

— А дети?

— Невозможно, дети поедут.

— Вы ошибаетесь, — крикнул Старый доктор. — Дети прежде всего, — и захлопнул за собой дверь товарного вагона. А потом вместе со своими воспитанниками вошел в газовую камеру Треблинки…