ЛЕЗВИЕ БРИТВЫ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ЛЕЗВИЕ БРИТВЫ

Не испытывай чужого терпения.

(Народная мудрость)

Лариса изящна. Для нашего конкретного Донбасса явление не столь уж обычное. И все, за что бы она ни бралась, делает тоже изящно. Разливает по чашечкам чай. Выкладывает кекс на блюдце. Режет тоненько колбасу. А я, ее уважаемая гостья, не могу отделаться от тайной нехорошей мысли — вот так же, должно быть, изящно она перерезала горло своему любимому мужчине. Правильно перерезала — считают подруги. В состоянии сильного душевного волнения — установила экспертиза. И только сама Лариса — безутешная вдова и невольная убийца — не находит себе прощения.

Быть может, потому, что в 26 так хочется любви, а ее интимный опыт по-прежнему исчерпывается короткой семейной жизнью. Вот и остается перебирать воспоминания, как цветные детские стеклышки. Ведь несмотря на то, что она на виду, мужчины к Ларисе относятся с опаской. В их маленьком городе, где заседание народного суда превратилось в заманчивый спектакль для обывателей, слава опасной женщины — как пожизненное клеймо. Встреча с журналистом для нее — долгожданная возможность исповедаться. А еще — редкий шанс взглянуть на себя со стороны. И вот мы в се квартире. «В фамильном склепе Гончаров», — как сказала сама Лариса.

Вечером за Натальей заехал муж. И пока девчата убирали с прилавка товар, он небрежно поигрывал браслетом, поблескивающим из-под кожаной куртки.

«Для меня старается!» — подумала с усмешкой Лариса. В последнее время она стала болезненно-обидчива и часто в разных мелочах подозревала издевку в свой адрес.

— Мать, тебя подбросить? — великодушно предложила Наталья. И от этой заботы у Ларисы заныло сердце.

Сидя на заднем сиденье новеньких «Жигулей», она с грустью размышляла о превратностях судьбы. Каких-то паршивых шесть лет назад ее адъютант Наташка не смела даже мечтать, что выйдет на первые роли в их дружбе. Потому что со школьной скамьи уступала Ларисе во всем — в способностях, энергии, деловой хватке и уж тем более во внешности. И когда обе, поступив в торговый техникум, влюбились в Лешку Гончара из горного, сюрпризов не было, тот предпочел Ларису. На свадьбе Наташка плакала, а через полгода поспешно выскочила за Петю, парня неказистого, но резвого. И вот итог — Лариса уже разведена, ее красавец-шахтер пропил семейное счастье, а Наташкин заморыш — в СП и богатеет день ото дня.

Где-то Лариса читала, что зло нужно давить в зародыше. Упустишь момент, сама станешь жертвой. О том, что Лешка — потенциальный алкоголик, можно было догадаться давно. Еще до свадьбы, когда он приходил на свиданье «под мухой». С его же слов, когда хвастался, как лихо «уговаривает» с батей литровую бутылку самогона. Но в 19 лет голос крови сильнее разума, а самоуверенности нет границ. Женится — бросит пить, считала Лариса. А получилось иначе. Она ждала ребенка, когда он в первый раз ее избил. Срок был маленький — 10 недель, мама тогда так плакала, убеждала идти на аборт. А она, униженная и раздавленная, все цеплялась за глупую сказку, которую сама себе сочинила. И когда ее протрезвевший Ромео попросил на коленях прощения, посчитала, что этого достаточно.

Конечно, трезвенником после этого он не стал, но где-то с месяц крепился. А уж когда родился Дениска, душу отвел как следует. Неделю не просыхал на радостях. Но ведь любили его, черта, на шахте, все прощали, на все закрывали глаза. И по службе продвигался быстрей остальных. Рецидив случился через год. К тому времени Лариса не то чтобы забыла историю с побоями, но стала ощущать ее опосредованно, как бы услышанную со стороны. Ведь ласковый, преданный Леша хоть и продолжал заглядывать в бутылку, но из берегов не выходил.

В тот день в доме было шумно — праздновали первый годик Дениски. Пришли кумовья, родители, Лешины товарищи с шахты. Один, такой длинный, нескладный, смешной, ходил за Ларисой как тень. Рядом с мужем он выглядел пародией, но Ларисе, располневшей после родов, льстило его внимание. Они пошли танцевать, когда Лешка обнял ее за плечи и ласково ушко: «Пошли-ка сына проведаем». В спальне, где спал безмятежно ребенок, Лариса очутилась на кровати с горящей от пощечины щекой.

— Я что, тебя плохо трахаю? — свирепо шипел Алексеи. Она попыталась встать, но ошеломляющей силы оплеуха пригвоздила ее к подушке.

Дальнейшее было в тумане. Кричал, обезумев, ребенок. Падали с полки игрушки. В изорванной одежде и с окровавленным лицом она вырвалась в зал, где гремела музыка. Ощущение позора навалилось потом. А тогда с ней случилась истерика. И гости, не желая расходиться, мирили их водкой — мужу наливая в рюмочку, ей — протирая разбитое лицо.

«Жигуленок» прыгнул на ухабе, и Петр сердито чертыхнулся:

— О, и в окно смотреть не надо. Сразу твой хутор чувствуется.

— Слушай, Ларис, а может, у нас переночуешь? — застрекотала вдруг Наташка. — Дениска все равно у матери, а ты одна в здоровенном домище, не страшно?

— Кого мне бояться, не Леху ж? — фыркнула Лариса.

— Пять лет прожили — не убил. А теперь он далеко и не опасен.

— Не слишком и далеко, — сказал свое слово Петр.

— Наташка говорила, что опять объявился, звонил на работу, выспрашивал девок, нет ли у тебя кавалеров.

— Да что вы такие заботливые? — неожиданно рассердилась Лариса. — Так бережете мое одиночество!

Дома разрывался телефон. В холодном сумраке комнаты, похожей сейчас на склеп, он показался ей последней ниточкой жизни.

— Але, я слушаю вас, — выдохнула она со смутной надеждой на чудо. Но трубка в ответ молчала. Это мог быть только один человек — Алексей. И Лариса сказала с неожиданной для себя нежностью:

— Мне плохо сейчас. Говори. Скажи что-нибудь хорошее.

Но тут же пожалела о сказанном, услышав полный сарказма голос:

— Пардон, дорогая. Это не тот, кого ты ждала. Что, завела любовничка?

— Дурак, — парировала Лариса. — И никогда не поумнеешь.

Она успела принять ванну и готовилась лечь в постель, когда в окно тихонько постучали. Так стучал только Алеша, когда забывал ключи. В пронзительной тишине звуки были отчетливы и красноречивы. Вот чиркнула спичка, потухла. Вот он затянулся сигаретой.

— Чего тебе? — спросила она с бешено бьющимся сердцем.

Пусти, я хочу извиниться.

— Извиняйся так, через дверь.

— Лариса, Ларчик, прости, я очень тебя люблю. Я искалечил нам жизнь. Не пустишь, я вскрою вены.

Не в силах больше противиться, Лариса загремела замком. На влажном после дождя крыльце Алексей стоял на коленях. В черном бездонном небе висела апельсиновая луна. Он вошел, потупившись, в дом, прислонился спиною к двери. И вдруг, горько-горько вздохнув, схватил ее в крепкие объятия.

— Я не знаю, почему назвала его Петькою. Так зовут мужа моей близкой подруги, мы спорили накануне в машине… Леша сжал меня очень сильно, я хотела сказать «пусти-ка», а получилось «Петька», — спустя полгода объясняла Лариса в суде. Но тогда все было именно так. Смиренному, полному любви Лехе она прошептала: «Петька», — и он вздрогнул, как от удара хлыста. Потом он мучил ее полночи, бил, насиловал, оскорблял, выкручивал руки и требовал только одного: признаться, кто этот Петя. Под утро Лариса сломалась и призналась во всех несуществующих грехах. И тогда он придумал ей казнь — побрить наголо, чтоб отбить кавалеров. Привязал ремнями к стулу, обрезал ножницами косу, намылил кисточкой темя. А когда подсунул ей зеркало, чтобы последний раз на себя полюбовалась, Лариса вырвала бритву и полоснула ею по горлу…

Врачи хирургического отделения больницы, не успевшие прооперировать истекающего кровью парня, долго не могли поверить, что его милая, нежная жена, так искренне убивающаяся над покойником, собственноручно перерезала ему горло. Впрочем, как сказал се адвокат, только ангельское терпение этой женщины столь долго удерживало ее от вынужденного шага самообороны. Суд разделил эту точку зрения. Лариса Гончар продолжает работать продавцом в одном из донбасских универмагов. Ее близкие подруги утверждают, что она по-прежнему любит Леху.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.