Истоки европейской музыки

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Истоки европейской музыки

Истоки европейской музыки, как и многого другого в европейской культуре, лежат в Древней Греции. Пифагор, много занимавшийся теорией и практикой музыки, открыл музыкальные интервалы, прислушавшись, как сообщает легенда, к бою молотов в кузнице. Вдобавок к известным много тысяч лет духовым и струнным греки изобрели орган. Из Палестины в Европу пришла традиция церковного пения. А достижения Греции перешли по наследству к Римской империи.{1}[1]

Пифагор (Raffaello: The School of Athens)

Собственно, Европа, как мы ее знаем, это и есть территория, окультуренная Римом; недаром латынь оставалась языком церкви и учености вплоть до XVI–XVII веков. Когда Римская империя перестала существовать в 476 году, Европу объединяло только христианство. Религиозным центром остался Рим, но теперь вместо цезарей там находился Папа Римский, глава христианства и прямой наследник святого Петра.

Политическим и культурным центром Европы стал Париж. А рассеянные по всей Европе крепости-монастыри были очагами и хранилищами культуры.

История известной нам европейской музыки началась с появления нот, которые приобрели более или менее современный вид благодаря монаху Гвидо Аретинскому где-то в XI веке.{2}

Хильдегарда Бингенская обретает божественное вдохновение и диктует своему писцу

В полном соответствии с матриархатом, первый композитор, о жизни которого нам что-то известно, – женщина; и не просто женщина, а святая – Хильдегарда фон Бинген (1098–1179).

Родилась она одновременно с началом первого Крестового похода в большой аристократической семье, но ребенком была болезненным, и когда ей исполнилось восемь лет, ее от греха подальше отдали в монастырь. Там она и провела всю оставшуюся жизнь.

Жизнь в монастыре пошла ей на пользу; она стала неформальной настоятельницей, написала массу книг по биологии, теологии, ботанике, медицине, писала литургические тексты, поэмы и музыку; более того – ездила на гастроли с проповедями и стала настолько известной, что с ней переписывались сразу два римских папы и наставник тамплиеров Бернар Клервосский. А поскольку ей с детства являлись видения, в которых открывались тайны горнего мира, то и музыку она писала, напрямую имея в виду гармонию надзвездных сфер. В итоге она была заслуженно названа Хильдегардой Благословенной и причислена к лику святых.{3}

Но Хильдегарда фон Бинген – исключение. Мы знаем о ней не потому, что она композитор, а потому, что она святая, а святым тогда уделялось значительно больше внимания.

Времечко вообще было веселое. Один за другим бойко шли Крестовые походы, а по всей Европе строились огромные готические соборы, и одним из первых и величайших был парижский Нотр-Дам. Его называли «приходской церковью всех королей Европы».

Он строился во второй половине XII века и был еще недостроен, а музыка в нем уже звучала – и какая! Такой раньше не было – под титаническими сводами готических соборов она звучала по-другому, и писать ее нужно было как-то по-новому.

Первыми, кто писал музыку для Нотр-Дама, были два композитора: одного звали Леонен, а другого – Перотен.{4}

Перотен

Конечно, и музыка, и композиторы существовали и до Хильдегарды с Леоненом-Перотеном – просто мы не знаем их имен и не можем расшифровать их ноты. Более того, мы говорим о церковной музыке – а существовала же и просто музыка, вне церкви. Но получилось так, что именно церковь записывала и собирала нотные манускрипты, поэтому нот нецерковной музыки сохранилось не так уж много.

Тысячу лет назад и сама Европа была немного другой. Там, где сейчас юг Франции и север Испании, располагалась страна Окситания (чудесное название, оно происходит от слова «ок», то есть по-местному – «да»), со своим языком и культурой, и эта страна была значительно цивилизованнее окрестных держав.

Вольфрам фон Эшенбах

Маркабрю из Гаскони

В начале XIV века, воспользовавшись религиозным поводом – альбигойской ересью, – северные бароны, сильно завидовавшие преуспеянию своих южных соседей, учинили Крестовый поход против своих же, и Окситания формально перестала существовать, хотя жители тех краев до сих считают себя отдельной нацией. Так вот, именно там, в Окситании, процветала традиция трубадуров и труверов, идущая из совсем древних времен.

Трубадуры воспевали рыцарские идеалы, честь и идеальную любовь; и ребята они были непростые – к их цеху принадлежал алхимик Раймон Луллий, автор первого романа о Граале Вольфрам фон Эшенбах, короли и князья. Большинство трубадуров было, конечно, родом попроще – зимой они учились, а теплое время проводили при дворе своих высокородных покровителей.

Одним из первых известных нам трубадуров был Маркабрю из Гаскони, живший в начале XII века. Тип был специфический, он писал песни на особом языке, понятном только посвященным, мрачно отзывался о женщинах и любви, путешествовал от двора к двору, нигде надолго не задерживаясь, – в общем, прообраз всех романтиков.{5}

Филипп I Красивый, король Кастилии и Леона

Но вернемся на север. Жеан де Лескурэль, сын парижского купца, учился музыке в том же Нотр-Дам-де-Пари, но, несмотря на всю свою музыкальность, был повешен в самом начале XIV века вместе с еще тремя клериками за «разгул и преступления против женщин». Правосудие, правда, тогда было специфическим – через три года после казни де Лескурэля король Франции Филипп Красивый безо всякого повода, кроме желания немного поправить свои финансовые дела, сначала арестовал, а потом и сжег всех тамплиеров, до которых сумел добраться.

Так что сложно сказать, за что именно повесили популярного композитора; но современники его ценили настолько высоко, что включили его музыку в главный нотный манускрипт той эпохи.{6}

И Филиппа де Витри (1291–1361), жившего в первой половине XIV века, считали величайшим музыкантом своего времени. Он родился в Париже, окончил университет и, как многие образованные люди, занимался всем сразу – был и композитором, и политическим деятелем, и солдатом, а под конец жизни – даже епископом. Но более всего он известен тем, что написал трактат о музыке «Арс Нова» («Новое Искусство»), давший название целой эпохе, в нем, в частности, изобрел современную нотную запись.

Петрарка сказал о нем: «Великий философ и искатель истины».{7}

Гийом де Машо

Девятью годами позже Филиппа де Витри родился другой гений Средневековья – Гийом де Машо.

Гийом де Машо был одновременно гениальным музыкантом и гениальным поэтом; о нем говорили: «последний великий поэт, писавший музыку». Поэты, вплоть до Чосера, восхищались им и подражали ему, а репутация его как композитора внушала восхищение и через сто лет. Попросту говоря, де Машо – самый известный композитор XIV века; и кстати, он считается последним представителем традиции труверов.

Иоанн I, граф Люксембург и король Богемии

Будучи секретарем Иоанна I, графа Люксембурга и короля Богемии, де Машо объездил всю Европу, а в преклонные года, уже заработав себе славу великого композитора, вернулся к себе на родину, в город Реймс, сочинять музыку и приводить в порядок свои манускрипты.

А исторический фон был весьма специфический. Сначала от Великого голода вымерла одна десятая населения Северной Европы, потом в 1333-м началась Столетняя война (продлившаяся в итоге сто пятьдесят лет), следом за ней – чудовищная эпидемия чумы, «черная смерть», унесшая жизни почти семидесяти процентов европейцев. И если что-то и поддерживало страсть к жизни, то это была музыка.{8}

Народная мудрость гласит: «Все хорошее когда-нибудь да кончается», подошло к концу и Средневековье.

Начался XV век и вместе с ним новая эпоха – Ренессанс, или, по-русски, Возрождение. Катастрофы минувшего века заставили людей по-иному посмотреть на жизнь; присмотрелись они к этой самой жизни – и решили, что она все-таки хороша. Поэты и ученые вспомнили древнегреческих философов; художники, во главе с Леонардо и Микеланджело, перевели взгляд с застывшего догматического на подвижное и вполне материальное, и оно оказалось неожиданно прекрасным.

Вдобавок к этому английские бароны, которые владели большой частью Франции, частенько выезжали проветриться в свои континентальные угодья, а музыканты ездили вместе с ними – и в прежде суровой европейской музыке появились жизнелюбивые британские гармонии.

Центр культуры переместился в Италию и Фландрию, почти все композиторы Возрождения проводили большую часть жизни при дворах знатных итальянских семей, а потом возвращались домой и делились новыми созвучиями.

Гийом Дюфэ

Этим путем пошел и Гийом Дюфэ, как следует из его фамилии – «из рода фей». Из незаконнорожденного (в пригороде теперешнего Брюсселя) сына священника он стал величайшим композитором XV века.{9}

Но слава Дюфэ померкла в свете новой звезды музыки Возрождения – Жоскена де Пре (1450–1521).

Жоскеном восхищались Кастильоне и Рабле; реформатор церкви Мартин Лютер написал про него: «Обычно композиторы пишут то, что им велят ноты; Жоскен – единственный, кто нотами повелевает»; Леонардо да Винчи, который был на двадцать лет старше Жоскена, писал с него портрет. Современники называли его «величайшим композитором в истории западной музыки»; стиль его считался «максимально близким к совершенству»; его музыку изучали и копировали всё последующее столетие.

А единственный сохранившийся его автограф – выцарапанное им (по традиции певчих) на стене Сикстинской капеллы простое слово «Жоскен».{10}

Все это время Англия, хоть с нее и начался ренессанс музыки, оставалась патриархальной провинцией где-то сбоку от всей остальной Европы. Но проблемы, мучившие Европу, отражались и в английской жизни. В начале XVI века наступил раскол в церкви – Реформация; реакция на ставшую уже неприличной роскошь (и сопутствующий разврат) Римской церкви и недоступность церковной латыни простым людям. Раскол этот отразился и в музыке.

Жоскен де Пре

Грубо говоря, католики любили, чтобы в церкви пели сложно и красиво, по-латыни; реформаторам-протестантам требовалось пение построже и чтобы слова были понятны. Поэтому в Англии композиторам приходилось нелегко: сегодня у власти католик, завтра протестант – и все нужно писать по-другому. Все три великих композитора английского Возрождения реагировали на эту ситуацию по-разному.

Замечательного оксфордского органиста и композитора Джона Тавернера (1490–1545) обвинили было в связях с протестантами, но он воздел руки к небу, сказал «Я просто музыкант» и продолжал творить.

Томас Таллис

Томас Таллис вообще мало на что обращал внимание; он служил придворным композитором при четырех монархах и писал такую замечательную музыку, что она радовала и католиков, и протестантов. Его эпитафия гласит: «Как он жил, так и умер – тихо и спокойно. О, счастливый человек!»

А вот его ученику и коллеге Уильяму Берду (1540–1623) пришлось сложнее. При протестантском короле Эдварде IV аскетичность церковного обряда дошла до предела. Пять лет правления католической королевы Мэри были реакцией на этот аскетизм – и одним из приятнейших аспектов этого времени была любовь королевы к сложной латинской церковной музыке. Только что ставший придворным композитором, Берд наслаждался писанием такой музыки. Увы, когда ему было всего восемнадцать лет, Мэри умерла, и трон заняла ее сестра – протестантка Елизавета I.

Уильям Берд

Мария I Тюдор

Елизавета I Тюдор

Берд не вынес перемены, покинул королевский двор и стал органистом и хормейстером Линкольнского собора, однако не унялся: церковным властям приходилось наказывать его за чрезмерно долгую и цветистую игру во время богослужения. И хотя, будучи лучшим композитором Англии, он продолжал писать и написал много великолепной музыки и для англиканской церкви, в конце концов он устал от компромиссов, уехал в деревню и провел там оставшиеся тридцать лет своей жизни за писанием музыки. Но даже как бы удалившись от дел, продолжал гнуть свое.

Линкольнский собор

Точно так же как у нас в России были нелегальные квартирные концерты, в Англии того времени практиковались подпольные католические мессы. Берд не только писал для них музыку, но частенько и сам сопровождал их игрой на маленьком органе. А нужно иметь в виду, что исполнение католического обряда в то время в Англии считалось серьезным преступлением; можно было легко лишиться головы. Иногда люди попадали в тюрьму за то, что у них в кармане находили ноты Уильяма Берда. Однако его репутация и уважение королевы Елизаветы сохранили его от всех бед. Берд был настолько талантлив, что его оставили в покое. И правильно – не зря его считали славой нации и называли Фениксом.{11}

Тем временем вся Европа распевала песни нового гения – Жака Аркадельта (1504–1568).

Жак Аркадельт

Аркадельт родился в Льеже, во Франции. Обнаружив в себе талант и получив образование, он пошел хрестоматийным путем – подался в Рим, где и провел бо?льшую часть своей жизни. Сначала руководил детским хором собора Святого Петра, а потом – хором Сикстинской капеллы. В зрелые годы во цвете славы вернулся во Францию.

В дебрях музыки Средних веков не всегда легко разобраться; часто под именем популярного композитора издавали то, чего он никогда не писал. Чем известнее композитор, тем охотнее ему приписывают все, что плохо лежит.

В этом смысле Аркадельт – чемпион. Но и безусловно написанных им самим произведений сохранилось достаточно, чтобы заметить удивительную легкость и мелодичность его музыки. Поэтому любовь народа к Аркадельту была такова, что сборник его нот переиздавался пятьдесят восемь раз за сто лет.{12}

Но не все композиторы в Италии были приезжими. Были и свои. Например, Джованни Пьерлуиджи да Палестрина, которого католическая энциклопедия попросту называет «величайшим композитором литургической музыки всех времен».

Джованни Пьерлуиджи да Палестрина

Легенда гласит, что его музыкальная карьера началась на улице, – он что-то пел, рекламируя сельскохозяйственные продукты с фермы своих родителей. Там его и услышал начальник хора одной римской церкви; голос мальчика его поразил, и он взялся за его музыкальное воспитание. В мире все взаимосвязано: этим начальником хора был уже известный вам Жак Аркадельт.

Время шло; сначала Джованни Пьерлуиджи стал органистом, а потом и начальником хора собора Святого Петра. И тут Папой Римским Юлианом III стал земляк Пьерлуиджи, знавший его как замечательного композитора. Палестрина был взят в папскую капеллу в обход всяких правил, к вящему негодованию некоторых его коллег, – ибо если Палестрина и пел хорошо в детстве, то теперь у него голоса совсем не осталось. Зато музыка его была великолепна. Папы приходили и уходили, а Палестрина оставался и продолжал писать. И даже стал спасителем полифонии.

Когда был собран Трентский собор, который был призван упростить церковную музыку, Палестрина на этом совете продемонстрировал свой шедевр – «Мессу Папы Марселлия», которая была настолько ясна и чиста, что совет понял – полифонию в церкви запрещать не обязательно.

Однако музыка и финансы – разные вещи. Пусть Палестрина был страшно известен, а все равно всю жизнь едва сводил концы с концами. От такой жизни он едва не ушел в монахи, но, видимо, у Бога были на него другие планы, и вместо этого он женился на обеспеченной вдове и продолжал в свое удовольствие писать церковную музыку до самого конца своих дней.{13}

Воспевая многообразные таланты своего друга Шерлока Холмса, доктор Уотсон с упоением писал, что как-то в свободное время Холмс даже написал монографию о полифонических мотетах Лассуса. Как поклонник Холмса, я, конечно, не мог не проверить – что это за Лассус, и полез в Интернет. Так когда-то произошло мое первое знакомство с одним из величайших гениев эпохи Возрождения.

Орландо ди Лассо

Орландо ди Лассо, называемый также и Лассусом, родился в Монце, на территории теперешней Бельгии, в 1530 году; он был на двадцать пять лет младше Жака Аркадельта, на пять лет младше Палестрины и на десять лет старше Уильяма Берда. Только что была открыта Америка…

Детство у него выдалось насыщенное – мальчика три раза похищали из-за того, что он удивительно красиво пел. Однако он пережил детские напасти, в двенадцать лет покинул дом и попал в хор герцога Гонзаго. С ним он объехал пол-Италии, а потом осел в Риме, получив работу у великого герцога Тосканы Козимо Медичи. В двадцать один год он уже руководил хором одной из главных цервей Рима – Сан Джованни ди Латерано (через несколько лет на этом же месте будет работать Палестрина).

Козимо Медичи

Но на месте ему не сиделось. Покинув Рим, он совершил путешествие по Франции и Англии, ненадолго заехал домой – в Антверпене как раз была напечатана первая книга его нот; а в двадцать четыре года поступил на службу к герцогу Альбрехту Баварскому, который решил, что музыка при его дворе не должна уступать лучшим дворам Италии. При дворе герцога в Мюнхене он и прожил всю свою жизнь.

Универсальность гения ди Лассо поражает: он написал более двух тысяч произведений во всех известных тогда вокальных жанрах и одинаково легко сочинял и светскую, и церковную музыку, в совершенстве владея латинским, французским, немецким и английским стилями и языками.

Джованни Габриэли

Герцог Альбрехт V Баварский играет с женой в шахматы, 1552

Неудивительно, что слава его прогремела по всей Европе. К нему стекались ученики отовсюду (в том числе – выдающиеся итальянские композиторы Андреа и Джованни Габриэли); Папа Григорий XII посвятил его в рыцари, император Максимиллиан дал ему дворянство (что редко выпадало на долю композиторов); короли и великие князья Европы наперебой зазывали его к себе – но Орландо более интересовала возможность сидеть на месте и спокойно заниматься музыкой.{14}

Почти ангельская чистота и красота средневековой музыки не сразу доходит до наших ушей, привыкших к другому – натиску, но, если вслушаться и позволить своему сердцу подняться до этой надоблачной красоты – она ошеломляет и очищает.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.