Земля Обетованная (USA 30–50е)

Земля Обетованная (USA 30–50е)

Бывает так: копаешь-копаешь, и вдруг откопаешь совершенство. Смахиваешь пыль времени и любуешься, и думаешь, вот ведь как могли, а!{303}

На постаменте статуи Свободы написано: «Мать изгнанников» и – чуть ниже – «Отдайте мне своих усталых, Своих бедных, Свои массы, желающие вдохнуть свободы… И я зажгу свой факел перед золотой дверью».

В XX веке землей обетованной с уверенностью можно было назвать одну землю – Соединенные Штаты Америки.

Штаты с самого начала по определению были страной изгнанников. Первыми ее гражданами были бежавшие из Англии пуритане, потом туда начали ссылать заключенных разбойников. Коктейль получился гремучий. И кто бы ни приезжал туда позже, по умолчанию соблюдал пуританские правила или, по крайней мере, делал вид.

King Oliver’s Creole Jazz Band, 1921

А разбойников и их потомков пуританские правила вполне устраивали: чем больше всего запрещено, тем больше можно на этом заработать. Во времена сухого закона мафия платила большие деньги христианской Армии спасения, чтобы те старательнее ходили по улицам и рекламировали трезвый образ жизни, – это было выгодно, после такой рекламы больше народу хотело выпить.

Не правда ли, какая полезная вещь – пуританские правила?{304}

А поскольку Америка заявила о себе как о единственной в мире стране свободы и равенства, то в XIX веке туда ломанулись все, кому дома жилось плохо. Среди этого контингента, естественно, были и таланты, и злодеи – и тем и другим дома было, как правило, тесновато.

У любой земли есть музыка, на которой она держится. В древности считалось, что земля стоит на трех китах, киты – на черепахе; вот этой черепахой и является музыка.

А музыка в заокеанской Стране изгнанников начала XX века была такая: какое там искусство – нужно развлечь тех, кто может за это заплатить; и популярная музыка была работой; композиторы писали, исполнители исполняли. Однако работать в этой области все-таки было значительно лучше, чем грузчиком.

Бинг Кросби

Первой же звездой американской песни был человек с безупречной пуританской родословной, потомок изначальных американских поселенцев Бинг Кросби. Кросби был первым певцом, научившимся работать с микрофоном; именно он практически создал понятие современной эстрадной песни.{305}

Изобретенные в Европе звукозапись и радио были подхвачены в Соединенных Штатах с чисто американским ошеломляющим энтузиазмом и превращены в моду, перед которой, содрогнувшись, склонился весь остальной мир. Сначала это были звуки мюзик-холла, потом в дело пошел негритянский джаз; но вскоре черные исполнители начали понемногу вытесняться более приличными белыми. В 30-е годы номером один стал оркестр Глена Миллера, а Бинг Кросби сделался основным голосом Америки.

Но Кросби, как и певцы Глена Миллера, были не людьми из плоти и крови, а скорее существами ангельского толка: бесплотный голос по радио – вот и все.

Родители Фрэнка Синатры – Натали Делла и Антонио Мартино

И тут появился юный красавец Фрэнк Синатра.{306}

«Генеральный председатель» американской песни Фрэнк Синатра родился в бедном пригороде Нью-Йорка, в семье сицилийского эмигранта Антонио Синатры. Фрэнк был американцем первого поколения, то есть родился и рос в обетованной земле равных и безграничных возможностей – в которой, правда, итальянцев (как и ирландцев) считали гражданами второго сорта, и единственным путем вверх, существовавшим для итальянца, было стать гангстером. Или певцом.

Гангстеров юный Фрэнк уважал и всю жизнь водил с ними компанию, но ему страсть как хотелось петь, и в 1935 году его мама упросила местную группу дать ее сыну спеть вместе с ними. Остальное, как говорится, – история.{307}

Clark Terry & James Moody

Статус Фрэнка Синатры даже трудно себе представить. За более чем 50 лет на сцене он стал «главным столпом популярной музыки», наряду с Элвисом и Beatles. Синатра был первым идолом XX века; когда он появлялся на сцене, школьницы начинали визжать и падали в обморок. В лице Фрэнка популярная музыка впервые получила человеческий образ.

С фан-клубом

Критик Стивен Холден писал: «Синатра был первой суперзвездой популярной музыки. Он преобразил пение, внеся в него личную, интимную точку зрения… Практически в одиночку он возглавил новую школу пения, которая вывела популярную музыку на невиданный доселе уровень умудренности… и установил канон американской популярной музыки».

А юношеский кумир Синатры Бинг Кросби, самый звукозаписанный человек XX века, задумчиво подытожил: «Такие певцы, как Фрэнк, появляются раз в жизни; какая жалость, что он появился в течение именно моей жизни».{308}

Но не зря говорится – «Один в поле не воин». Время шло, слава росла, и постепенно вокруг Синатры организовалась клика приятелей, которых объединяли сила, известность и стремление прожечь жизнь как можно более распоясанно. И люди были не последние; одно время членом этой компании был даже будущий президент Джон Кеннеди, который, как пишут историки, и к власти пришел не без помощи гангстерских связей Синатры.

С Бингом Кросби

Сами себя они называли «кланом» или «саммитом»; посторонние называли их «крысиная стая». И закадычным приятелем Фрэнка в этом клане стал другой сверхпопулярный певец – Дин Мартин.{309}

Дин Мартин (почти в той же степени, как и Синатра) был к этому времени кумиром всей Америки. Оба были певцами и кинозвездами; оба из итальянских эмигрантов, то есть изгои по определению. Разве что Фрэнк был сыном пожарного, а Дин – сыном парикмахера.

И путь к славе у Дина была поухабистее. Не окончив 10-го класса, он ушел из школы, ибо решил, что он умнее учителей. В пятнадцать лет был боксером, потом работал крупье в нелегальных казино, продавал подпольный алкоголь. Как и у Максима Горького, его университетом была улица. Параллельно он пел в ночном клубе.

Фрэнк Синатра и Джон Кеннеди

О его характере говорит простая история: Дин ненавидел Нью-Йорк и любил Калифорнию, потому что там дома были в два-три этажа из-за землетрясений, а у него была клаустрофобия, и он не мог ездить в лифте. Но работать часто приходилось именно в Нью-Йорке. И он вылечил себя сам, запираясь в лифте и часами катаясь вверх-вниз, пока болезнь не прошла.

Дин Мартин был совершенным эстрадным артистом. Со свойственной ему прямотой он объяснил однажды: «Когда я пою песни о любви, я пою так, чтобы понравиться не женщине, а тому мужчине, с которым она пришла, потому что платит мне именно он».

Дин Мартин, Сэмми Дэвис и Фрэнк Синатра

При этом гений его был таков, что, даже настроив себя на абсолютную и полную продаваемость, он не смог изменить свой голос – и голос передавал больше, чем думал певец.{310}

Дин Мартин

Один из корифеев американского рок-н-ролла (тоже, кстати, итальянец) гитарист Стив Ван Зандт (Steven Van Zandt) с нежностью рассказывает:

«В 1964 году в Америку впервые приехали Rolling Stones. А Stones были для меня героями, как и для всех, кому Beatles представлялись пай-мальчиками. И вот Stones появились на телевизионном шоу Дина Мартина. Представляя их, Мартин издевался над ними как мог. И многие потом писали об этом, дескать, как нехорошо, а я не понимаю, в чем драма. Дино был из старого мира, в который вторглись эти молодые, длинноволосые, шумные, безголосые, грязные, играющие мимо нот, имитирующие черных, панки-шпана. Дино работал всю жизнь, чтобы достичь своего положения. А тут – эти… Было совершенно естественно, что ему хотелось смешать их с грязью. Это как разборка на улице, а Дино сам был с улицы и мог справиться с чем угодно.

Дино был представителем стиля, который окажется вечным, хотя после 1964 года выйдет из моды. Но это неважно. Он был не просто крутейшим певцом своего легендарного поколения. Он просто был крутейшим – и точка. Он навсегда останется частью меня, ровно в той же степени, что и Rolling Stones».{311}

Стив Ван Зандт

Когда Синатре в 1994 году давали премию «Легенда», Bono, представляя его, сказал: «Фрэнк – председатель грубости. Бывали и в рок-н-ролле грубияны, но Фрэнк – начальник». Фрэнк сказал потом, что это лучшее, что он о себе слышал.

Но при этом он был абсолютным профессионалом: дирижировал оркестром, работал вместе с музыкантами над аранжировками, вникал во все детали и за время работы так хорошо узнавал песню, что на записи пел (как и вся его компания) с первого дубля.

Однажды Фрэнк записывал песню дуэтом с другим известным эстрадным артистом. Записав песню, артист довольно потер руки и сказал: «Отлично, сделаем еще несколько вариантов», – имея в виду, что с первого раза совершенства не добиться. Синатра же, надевая плащ, бросил через плечо: «Дубли записывают только слюнтяи».

Он все делал с первого раза и навсегда.{312}

Но, конечно же, в моем сегодняшнем рассказе есть тайная цель. Много лет я ищу, откуда что происходит. У любой реки есть исток, и мне интересно его найти.

Скажу вам правду: Синатру я с детства не переваривал, и его музыка всегда представлялась мне антитезой всего, что дорого моему сердцу. И только недавно, зарывшись в самую глубь времени, я обнаружил его ранние песни и увидел, откуда все пошло.

Элинор Рузвельт и Фрэнк Синатра

Очень интересно рассматривать пространство, из которого теоретически поется песня. То есть если песня от лица лирического героя, то по музыке и тембру голоса можно увидеть – как он одет, как выглядит место, в котором он поет, что за люди вокруг, чем они занимаются, – другими словами, реконструировать воображаемый мир песни, внушающий эмоции, описываемые этой песней. Потому что, хотя этот мир может быть полностью воображаемым, эмоции, внушаемые песней, совершенно реальны, а значит, и мир этот тоже реален; так по скелету динозавра можно реконструировать то, как он выглядел и чем он занимался.

Шри Ауробиндо упоминает пространство идей и образов, карана джагат, где Природа налаживает все перед тем, как это произойдет в материальном мире. Синатра и его коллеги создали в своих песнях идеальный мир; и эти песни действительно сформировали для всего мира образ идеальной Америки – обетованной земли XX века. И образ был очаровательным.{313}

На смену Синатре и его поколению пришли Beatles, Stones, другие полубоги нового золотого века, и они вернули песне ее изначальное, магическое значение – и выиграли новое поколение, которому не нравилось, что в мире их отцов все продается.

Но музыка молодого Синатры и его коллег по песенному бизнесу остается памятником воображаемому постпуританскому раю; может быть, рай этот был воображаемым, но музыка и наслаждение от нее – настоящие.{314}

Дин Мартин, Фрэнк Синатра и коллеги по «крысиной стае» за игрой в баккару