Иоганнес Брамс (Brahms, Johannes)

Иоганнес Брамс

(Brahms, Johannes)

У группы «Звуки Му» была поговорка: «Человек человеку композитор». Хм. Что мы знаем про композиторов? Композитор – как радиоприемник: воспринимает в бесконечной вселенной свое видение прекрасного и по мере сил передает его нам. Но вот лично для меня интересно знать, как они жили, что делали, как писали. Почитав про жизнь какого-нибудь композитора, мне хочется немедленно побежать и послушать его музыку повнимательнее. Послушаю, приму в себя и как будто бы сам становлюсь шире, больше, вселенная в моей душе расширяется. Вот взять хотя бы великого Иоганнеса Брамса.{37}

В наше время великих людей так просто не встретишь. Известных – да; если знать места их кучкования, то умелый охотник может натолкнуться одновременно на целый выводок телевизионных и других звезд, ибо они обычно собираются вместе, чтобы напоминать друг другу о своей звездности. Но великих – сложно, если они и есть где-нибудь, то стараются не показываться на глаза.

Раньше было не так. Можно было занять удобное место где-нибудь в кафе на главной улице, и рано или поздно мимо вас прошел бы кто-то из великих. Особенно в Вене XIX века: то Шуберт пробежит в чужом пальто к кому-то из друзей, у кого можно поиграть на фортепиано, то пронесут на руках Штрауса с криками «Штраус forever!».

В Вену со всей Европы съезжались великие. Среди них во второй половине XIX века на венских улицах резко выделялся один, по виду – подлинный митек: небольшого роста, в какой-то нелепой накидке, заколотой на плече булавкой, и слишком коротких штанах, с огромной бородищей лопатой и шляпой в руке, он шел куда-то, заложив руки за спину и совершенно не обращая внимания на происходящее вокруг. Люди расступались, а родители говорили детям: «Смотри, деточка, вот идет великий Брамс».{38}

Абсолютный слух у Брамса обнаружили еще в детстве и наняли ему учителя музыки; но, как только мальчик начал сносно играть на фортепиано, он был немедленно отправлен на заработки – семья была бедной. Жили они в Гамбурге, а поскольку Гамбург – город портовый, то музыка там игралась в основном в специальных заведениях, приспособленных к нуждам и чаяньям простых моряков. Поэтому юность Иоганнеса прошла в боевых условиях.

Однажды, уже в зрелые годы, он рассказал одному из друзей некоторые подробности того, с чем сталкивался в ранней юности, и прибавил: «Таковы были мои первые впечатления от женщин. И ты думаешь, что я после этого могу поклоняться им, как все вы?»

Он всю жизнь неудобно чувствовал себя в обществе добропорядочных женщин. Несколько раз чуть было не женился – но в последний момент понимал, что не может. Как он написал одной предполагаемой невесте: «Я вас люблю – но цепей на себя надеть не могу».

Дом, в котором родился Брамс. Гамбург

Однако техника и профессионализм, наработанные в борделях Гамбурга, сослужили композитору хорошую службу. С одиннадцати лет Иоганнес Брамс начал писать музыку.{39}

Что делать молодому композитору, чтобы на его музыку обратили внимание?

В XIX веке за отсутствием YouTube и My Space оставалось только одно: заручившись рекомендательными письмами от знакомых, пытаться заинтересовать своей музыкой влиятельных критиков или признанных композиторов. Брамсу было некуда деваться – пришлось делать то же самое. Однажды его привели к Листу, но Листу было не до него; впрочем, он сыграл юноше что-то из своих последних вещей, но Брамс не очень любил музыку Листа. Он попросту заснул, и случился большой скандал. Далеко не единственный случай, когда Брамс немного пренебрегал мирскими условностями.

Клара Шуман, 1853

Однако, когда ему было двадцать, его представили Роберту Шуману. Шуман без колебаний признал в нем гения и назвал «молодым орлом». Брамс же перед Шуманом попросту благоговел. В итоге они так понравились друг другу, что Шуман настоял, чтобы юноша переехал к нему в дом.

Нельзя сказать, чтобы это облегчило Брамсу жизнь. Шуман к этому времени давно страдал психическим расстройством, пытался покончить жизнь самоубийством и вскоре умер в санатории для душевнобольных. Брамс остался в доме за главного и – как утверждают все специалисты – влюбился во вдову Шумана, прославленную пианистку Клару.

Однако отношения их всю жизнь оставались безукоризненно платоническими. Брамс считал Клару своим самым верным другом. Память о Шумане, которого они оба любили, сблизила их еще больше: знакомые говорили, что интеллектуально и эмоционально они ближе, чем большинство супружеских пар.{40}

В тридцать лет Брамс, уже будучи пианистом с мировым именем и известным композитором, переехал из Германии в императорскую Вену, культурную столицу Европы, где и прожил до конца жизни.

Высший свет Вены относился к нему как к Кинг-Конгу – с обожанием и ужасом. Брамс не считался ни с кем и ни с чем – и ухитрялся оскорблять даже своих ближайших друзей, бесцеремонно рубя им в лицо правду-матку.

В Вене про него ходила такая история. Однажды он был приглашен на светскую вечеринку; уходя с нее, он обратился к гостям: «Если здесь есть кто-то, кого я не успел оскорбить, прошу прощения». Друзья Брамса говорили, что, даже если история эта придумана, она должна была бы произойти.

Штраус и Брамс, Вена

Брамса попросту боялись, называли грубияном, циником с дурным характером, гиперчувствительным, а он всего-то не считал нужным тратить время на реверансы и прочую ерунду. При этом он мог быть невероятно щедрым, и, если какой-то молодой композитор привлекал его внимание, Брамс готов был сдвинуть небо и землю, чтобы помочь ему, как это было в случае с Дворжаком или с Григом.{41}

В юности он был симпатичным – худой, светловолосый, с ярко-синими глазами, но в зрелые годы отрастил огромную бороду и погрузнел. Как натуральный холостяк, он не слишком следил за своей внешностью – всегда был обильно обсыпан пеплом сигар, которые курил постоянно; а поскольку ненавидел покупать одежду, то все время ходил в чем-то старом и залатанном. Да и привычек он был самых скромных: даже когда не бедствовал, ел в самых дешевых ресторанах – обычно в своей любимой таверне «Красный еж», ему нравилось, как там варят кофе.

Другим композиторам, все-таки, могло быть важно положение в обществе, мнение других о себе, наконец, успех и слава. Брамса же, кроме музыки, ничего не интересовало.

Йозеф Йоахим

И если он и тратил на что-то деньги, то только на свою коллекцию нотных рукописей, в которую входила, например, соль-минорная симфония Моцарта. Этот человек на самом деле жил в музыке.{42}

В эпоху музыкально-симфонических картин Брамс признавал только «чистую музыку». За всю свою жизнь он не написал ни одной ноты программной музыки, не говоря уже об опере.

Над своей первой симфонией он работал около пятнадцати лет; симфония – это вам не хиханьки-хаханьки, – говорил он нетерпеливым друзьям. И за всю жизнь написал всего четыре, зато все они (как и другие его основные произведения) не выходят из репертуара симфонических оркестров всего мира.

Поначалу он зарабатывал на жизнь игрой на фортепиано, но в тридцать пять лет, после успеха «Германского реквиема», стал обеспеченным человеком, перестал давать концерты и если и дирижировал, то только собственными произведениями. А под конец жизни даже решил вообще не писать – но против природы не пойдешь: именно тогда он создал несколько своих лучших произведений.

Критики не любили его, считали реликтом, пережитком прошлого. Нападали на него и справа, и слева, а он, как слон, шел куда ему было нужно и не обращал внимания на укусы. Брамс знал себе цену, как это свойственно всем великим.

Как и Бах, Брамс суммировал свою эпоху – собрал все лучшее, что было в ней; на нем эра симфоний практически закончилась: в его руках это искусство, сформированное Гайдном и Моцартом, обрело свое завершение.{43}

Близкий друг Брамса, величайший скрипач XIX века Йозеф Йоахим, писал про него: «Брамс – самый большой эгоист в мире, хотя он сам об этом и не подозревает. Его широкая натура проявляет себя непредсказуемо, но совершенно не обращает внимания на других. Все, что интересует его, – это без помех писать музыку, а его вера в возвышенный мир фантазии и привычка не подпускать к себе нездоровые ощущения и воображаемые страдания других граничат с гениальностью. Его сочинения беспощадно отвергают все земные страдания. Я никогда не встречал настолько талантливого человека».{44}

Когда вам некуда торопиться, когда вы летите над облаками или едете по каким-нибудь бескрайним просторам, мой вам совет – наденьте наушники и поставьте Третью симфонию Брамса: ваши уши услышат то, что видят ваши глаза. Музыка Брамса – как пронизанный солнечным светом лес, вечный и безмятежный.

Все переживали, что Брамс не верил в Бога. Даже его ближайшие друзья были в отчаянии от его бездуховности. Его протеже Дворжак убивался: «Такой великий человек, такая великая душа – и ни во что не верит!» Это только увеличивает мое к нему почтение. Зачем тратить слова? Достаточно вслушаться в музыку, чтобы почувствовать: в глубоких и чистых душах Бог живет, не нуждаясь в словах. И солнечный, летний мир музыки Брамса дает нам то, чего никогда не передадут никакие книги.{45}

Данный текст является ознакомительным фрагментом.