Петербургские метеорологи

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Петербургские метеорологи

Интерес людей к погоде существовал с первобытных времен. От погоды зависело их благополучие, а часто и сама жизнь. Позже, когда развились земледелие и скотоводство, рыболовство и мореплавание, освоение лесов и строительство, зависимость людей от погоды возросла. Об этом говорят древние летописи, в которых сохранились ценнейшие сведения о метеорологических условиях тех далеких лет, о стихийных бедствиях в особенности. Признается, что наибольшей полнотой и подробностью отличаются русские летописные данные, что вполне объяснимо изменчивостью и суровостью нашей погоды. Изучение информации о погоде в глубокой старине – задача самостоятельная. Нам же представляется, что метеорологические понятия в виде, близком к современному, возникли у нас, как и многие другие понятия, конечно же, в царствование Петра Первого.

Многогранная деятельность государя-реформатора не могла обойтись без метеорологических данных. Известные «Походные журналы Петра Великого» содержат обширные сведения о погоде, зафиксированные в азовском походе, во время Северной войны, при освоении отбитых у шведов северо-западных земель. Петр наказывал своим подчиненным не ограничиваться только погодными записями, но и оставлять на память перечисление пройденных городов сел, рек и озер, составлять описания побережий морей. Страсть царя к флоту выразилась в особом интересе к ветрам и льдам. В 1710 г., например, в конце апреля корабли у Котлина «прошли сквозь небольшой лед и изведали, есть ли безопасной ото льду проход к Березовым островам», то есть осуществили ледовую разведку. Та весна была сложной в ледовом отношении, провиантские суда были окружены поясом льдов. По приказу Петра два фрегата высвободили «галеры, бригантины и прочие суды с артиллериею и провиантом». Во время морской кампании летом 1715 г. в дневниках царя остались записи: «6 июля ветр о полудни средний, к вечеру и ночи тише, 7-го был от зюд-оста зело тих, 8-го ветр тот же, мало меняясь от оста, о полудни немного стал побольше». Бывало и такое, когда Петр не обращал внимания на погоду, даже неблагоприятную. Например, 20 августа 1703 г., то есть через три месяца после основания крепости в устье Невы, находясь в Лодейном Поле, он получил донесение от начальствуещего войсками Аникиты Репнина: «Зело, государь, у нас жестока погода с моря и набивает воды аж до моего станишки. Ночесь у харчевников многих сонных людей и рухлядь их помочило.

Сказывают, что всегда это место заливает». Строительство, сильно пострадавшее от потопа, не только не было остановлено, но и продолжалось «с великим поспешанием».

Однако не одной сугубо практической метеорологией отметилось в истории петровское время. Оно открыло путь научному подходу в изучении погоды. Иначе и быть не могло, ибо естественные науки в начале XVIII в. активно пробивались в самые различные области знания. Библиотеки, газеты, Кунсткамера, морские, инженерные, медицинские школы, снаряжение экспедиций и целый ряд других предприятий означали приобщение России к европейской науке. Изучение атмосферы как наиболее наглядного фактора окружающей среды нуждалось в научных методах и измерениях, требовало применения основ естественных наук и точных инструментов и приборов. Само по себе такое изучение, пожалуй, не состоялось бы. Но Петр подвел под эту задачу, да и подобные другие, основательный фундамент, учредив в январе 1724 г. Академию наук России «для размножения и приведения наук в лутчее состояние». И деятельность этого «социета» началась с метеорологических измерений, причем не визуальных, несистематических и приближенных, а регулярных инструментальных с помощью достаточно точных выверенных приборов. Их начало датировано 1 декабря 1725 г., когда академик Фридрих Христофор Майер измерил температуру и давление воздуха в Петербурге.

Петра уже не было, но его наказы, по крайней мере метеорологические, еще исполнялись. В 1727 г. в Петербурге начала действовать сеть из нескольких метеорологических станций, материалы которых, как и целый ряд других ценных сведений, утрачены. В столице оставались нанятые Петром ученые, из которых выделялся академик-физик Георг Крафт. Он отмечал: «Обсервации метеорологические отправлял с года 1729-го. Через них много нового мною изобретено не без великого беспрестанного старания и труда, что надлежит до состояния здешнего климата…». Крафт издал «Краткое описание наидостойнейших примечания погод и разных воздушных перемен, бывших в Петербурге с начала 1726 до конца 1736 году», предложил создать в России систему из 12 обсерваторий, призывал к сотрудничеству другие страны, указал на возможность предсказания опасных явлений на основе правильной организации сети станций. Очень важными были усилия Крафта по сохранению и публикации накопленных материалов наблюдений. В первые годы существования Академии ее учеными было выполнено немало исследований метеорологического характера. Они подготовили почву для деятельности в этой области М. В. Ломоносова во второй половине XVIII в.

Ломоносов действительно – по Пушкину – «был первым нашим университетом». В нем счастливо сочетались самые разносторонние интересы и таланты. Именно благодаря Ломоносову изучение атмосферы стало у нас самостоятельной научной дисциплиной. «…Наука легких метеоров премены неба предвещай и, чтобы, не боясь погоды, к богатствам дальним шли народы». Ломоносов охватил все стороны метеорологического дела. Ему принадлежат предложения по организации регулярной сети станций, соображения относительно создания службы прогнозов, представления о вертикальном строении атмосферы и необходимости изучения климата, высказывания о вихрях и «сражениях ветров», то есть о циклонах, антициклонах и атмосферных фронтах. Михаил Васильевич лично наблюдал погоду и измерял ее характеристики в своем доме на Мойке и в усадьбе Усть-Рудица близ Ораниенбаума. Известен его интерес к атмосферному электричеству и опыты совместно с профессором Рихманом, трагически закончившиеся. Остались воспоминания самого Ломоносова об этой работе: «Мы выставили из окна проволоку на шестах. Внезапно гром грянул чрезвычайно в самое то время, когда я руку держал у железа. Все от меня прочь побежали. И жена просила, чтобы я прочь шел. Любопытство удержало меня еще две-три минуты, пока мне не сказали, что шти простынут. Только я за столом посидел несколько минут, внезапно дверь отворил человек покойного Рихмана, весь в слезах. Он чуть выговаривал – профессора громом зашибло…».[188]

Ломоносов был зачинателем метеорологического приборостроения, разработал универсальный барометр для измерения атмосферного давления, сил притяжения Луны и планет, анемометр для измерения скорости и направления ветра. Он принимал активное участие в организации и снаряжении сухопутных и морских научных экспедиций, для которых составил «Примерную инструкцию отправляющимся обсерваторам для определения астрономическими наблюдениями долготы и широты нужнейших мест в географии Российского государства». В первой половине XVIII в. были основаны метеорологические станции в Казани, Астрахани, Якутске, Томске, Дербенте, Харькове.

В конце XVIII – начале XIX вв. метеорология в России и мире развивалась путем увеличения станций, образованием научных обсерваторий, проведением теоретических исследований известными физиками, географами, геофизиками. Достаточно упомянуть Александра Гумбольдта, который на заседании Российской Академии наук в 1829 г. предложил организовать в Петербурге магнитно-метеорологическую обсерваторию. В следующем же году под руководством Адольфа Яковлевича Купфера были начаты наблюдения в Петропавловской крепости, а в 1834 г. им же была учреждена Нормальная обсерватория при Корпусе горных инженеров (Горном институте). Она послужила основой для Главной физической обсерватории (ГФО), открытой в 1849 г. «для исследования России в физическом отношении». Первым директором ГФО стал Купфер, добившийся постройки для обсерватории специального здания у Невы за Горным институтом, где она пребывала до начала 1960-х гг. Здесь и сейчас располагаются «погодные» учреждения – Петербургский гидрометцентр и Северо-Западное управление по гидрометеорологии.

Адольф Иванович Купфер (1799—1865) – академик, первый директор Главной физической обсерватории – метеорологического центра России, основатель первой в мире регулярной сети измерительных метеорологических и магнитных станций в России, инициатор международного сотрудничества в изучении атмосферы, член более 20 зарубежных академий и научных обществ. Родился в Митаве (Елгаве, Латвия), в семье купца. С детства интересовался природными явлениями и естественными науками. После гимназии недолго учился в Дерптском (Тартусском) университете, закончил Берлинский университет. С 1821 г. – в Петербурге, где читал лекции по метеорологии и кристаллографии, с 1823 г. – профессор химии и физики Казанского университета. В 1830 г. по проекту Купфера вступила в строй первая в России магнитная обсерватория, находившаяся в Петропавловской крепости, «вдали от построек, способных влиять на магнитные измерения, сооруженная без железа». В ночь с 5 на 6 мая 1830 г. Купфер наблюдал здесь полярное сияние и измерял магнитные возмущения. К тому времени усилиями Купфера на пространствах России уже действовали несколько магнитно-метеорологических станций. Он выступает перед Академией и правительством с планом создания единой российской геофизической сети, которая работала бы по стандартной методике с использованием однотипных приборов. Он убеждал власть имущих, что познание природных явлений необходимо государству для практических целей и для прогресса наук, «для изучения природы вообще» и для предсказания частных явлений, например, наводнений в Петербурге. «Бури, производящие наводнения в нашей столице, – писал Купфер, – приходят к нам с запада и бывают чувствуемы в Ревеле (ныне Таллинне. – К. П.) на несколько часов ранее, нежели в Петербурге. По наблюдениям в Ревеле можно будет узнать высоту, до которой поднимется вода в Петербурге…». Эта идея полностью подтвердилась и используется прогнозистами даже в наше время. Купфер добился сооружения Нормальной магнитно-метеорологической обсерватории, которая была открыта в саду Петербургского Горного института весной 1834 г. Он доказал руководителям Корпуса горных инженеров, что добыча полезных ископаемых и освоение новых территорий невозможны без изучения наук о Земле. Не останавливаясь на достигнутом, Адольф Яковлевич разрабатывает план дальнейшего развития исследований. Как и прежде, главные трудности состояли в финансировании (впрочем, как и ныне…). Только через 15 лет, используя успешные результаты Нормальной обсерватории, Купферу удалось основать Главную физическую обсерваторию (ГФО). Он уложился в выделенные 60 тысяч рублей, организовал конкурс проектов здания на 23-й линии Васильевского острова за Горным институтом, у самого берега Невы. 10 мая 1849 г. здание было готово, 9 июля того же года Купфера назначили директором ГФО, штат которой состоял из 9 человек. На все нужды нового учреждения выделялось 9 тысяч рублей в год, на науку 3710 рублей, годовое жалование директора составляло 1800 рублей (до вступления в должность он получал 3 тысячи…). Контроль был суровый, поскольку ГФО подчинялась Министерству финансов. Учреждение обсерватории высоко оценили передовые люди в России и за рубежом. Парижская «Эко» отмечала: «…ничего подобного нет в Европе. ГФО – центр исследования России в физическом отношении, центр всех магнитных и метеорологических наблюдений в империи, которые, что очень важно, проверяются, вычисляются и печатаются». Ежегодно выходили «Отчеты ГФО», четырежды в год – «Метеорологическое обозрение России» со сведениями о состоянии погоды за каждый сезон. Публиковались также статьи и заметки наблюдателей на станциях в различных местах. Эти материалы послужили основой для суждений о климате страны. С изобретением телеграфа появилась возможность быстрого обмена погодными данными и составления синоптических карт. Купфер тотчас понял, что в этом открываются возможности составления оперативных прогнозов погоды. 23 февраля 1856 г. ГФО отправила первую телеграфную депешу, а в конце следующего года наладился обмен с французскими обсерваториями. Купфер утверждал: «Ежедневное сравнение между температурами и давлением воздуха в отдаленных между собой местах сильно возбуждает внимание публики и содействует изучению метеорологии. Это наводит на путь предсказаний за несколько часов и даже за несколько дней крутых перемен в равновесии атмосферы, производящих бури, наводнения, словом, большие несчастья, разом уничтожающие благосостояния целого населения». Соображения Купфера заинтересовали прежде всего русских моряков и через несколько лет послужили основой организации службы штормовых предупреждений на морях России. Адольф Яковлевич ревностно занимался претворением в жизнь своих планов, охватывая лично все стороны работы обсерватории вплоть до наблюдений. Устанавливая новый прибор на башне ГФО в весеннюю непогоду 1865 г., он сильно простудился и тяжело заболел воспалением легких. 28 мая 1865 г. Адольф Яковлевич Купфер умер.

Кончина А. Я. Купфера стала тяжким испытанием для его детища – ГФО. То было время больших перемен в русском обществе: отмена крепостного права в 1861 г., целый ряд реформ, проходивших противоречиво, порой мучительно. Вопрос о новом директоре совпал с реорганизацией различных ведомств, с передачей ГФО в Академию наук. Комиссия АН отвела кандидатов на должность директора из русских ученых и пригласила на этот пост профессора Вильда из Швейцарии. В «Историческом очерке Главной Физической обсерватории за 50 лет ее деятельности» (автор М. А. Рыкачев – директор ГФО в 1896—1913 гг.) сказано: «31 августа 1868 г. прибыл новый директор – Генрих Иванович Вильд, с вступлением которого в управление обсерваторией наступил новый период ее преобразования и усиленной деятельности».

Вильд родился 17 декабря 1833 г. в небольшом городке Устер, Цюрихского кантона Швейцарии. Начальное образование получил в частной школе, которой заведовал его отец. Гимназию окончил в Цюрихе и там же окончил университет по естественному направлению. Продолжил учебу в университете Кенигсберга, где специализировался в оптике и фотометрии. По возвращению в Цюрих в 1856 г. Готовился к степени доктора наук и вскоре без сдачи экзаменов был утвержден в звании доктора философии, а затем избран профессором физики Бернского университета. В 1859 г. Вильда назначили директором астрономической и магнитной обсерватории этого университета. Его карьера была блестящей: в 33 года он стал ректором Бернского университета. Тем не менее Вильд принял приглашение Петербургской Академии на должность директора ГФО. Здесь для него открывались новые возможности.

Трех с небольшим лет после смерти Купфера хватило, чтобы метеорологическое дело пришло в упадок. В штате ГФО осталось всего 5 сотрудников, число станций, посылавших свои наблюдения в обсерваторию, сократилось с 47 до 24, а главное, существенно ухудшилось качество наблюдений. Вильд начал свою работу с поездки по России летом 1869 г., отчет о которой он представил Академии 16 ноября. Выводы были неутешительными: метеорология совершенно не организована, приборы устарели или неисправны, сроки измерений не соблюдаются, единой методики нет, инспекции не проводятся. Генрих Иванович со всей настойчивостью и строгостью взялся за ликвидацию тяжелого положения, но больше за пределы окрестностей столицы не выезжал. Но по его требовательным инструкциям началась реорганизация метеорологической сети, которая к середине 1880-х насчитывала уже 255 станций. Ввели в обиход григорианский календарь (новый стиль), установили три обязательнх срока наблюдений: 7, 13, 19 часов местного времени, показания приборов выражались в метрической системе единиц, определены отметки интенсивности явлений. В 1873 г. инструкции Вильда были приняты Венским метеорологическим конгрессом в качестве международного документа. Вильд был незаурядным изобретателем, ему принадлежит создание целого ряда метеорологических приборов. Он ревностно следил за точностью наблюдений и измерений, уделял много внимания анализу физических элементов погоды и климата – таких, как суточный и годовой ход температуры и влажности, их зависимость от притока солнечного тепла и свойств конкретной местности.

Вильда по праву считают организатором прогностической службы погоды в России на основе регулярных наблюдений, передававшихся по телеграфу и наносившихся на географическую карту. Стало возможным одновременно обозревать метеорологические условия на значительных пространствах. Возникла новая специальность в метеорологии – синоптик, «синхронно обозревающий». По набору карт – они получили название синоптических – можно было следить за изменением метеорологической ситуации и, следовательно, предполагать ее будущее состояние. А это и есть прогноз. 1 января 1872 г. флота лейтенант барон Эдуард Вальдемарович Майдель, прикомандированный к ГФО Гидрографическим департаментом Морского министерства, построил первую в России синоптическую карту по телеграфным сообщениям с 20 станций, а помогавший ему писарь Зимихов (инициалы у нижних чинов не указывались…) написал в нескольких экземплярах первый ежедневный метеорологический бюллетень. Это было начало русской службы погоды. Ныне мы имеем Российский гидрометцентр, сеть региональных центров, целый ряд подразделений, направленных на составление прогнозов погоды различного назначения и разной заблаговременности. И если они не всегда оправдываются, то ответственна за это атмосфера – самая сложная система в неживой природе…

Заслуги Генриха Ивановича Вильда не исчерпываются сказанным. Он основал Павловскую магнитно-аэрологическую обсерваторию, где начались регулярные исследования верхних слоев атмосферы, выделил в самостоятельное направление сельскохозяйственную метеорологию, внес значительный вклад в международное метеорологическое сотрудничество. В 1879 г. Вильд стал первым президентом Международной (ныне – Всемирной) метеорологической организации. В России его авторитет был непререкаемым. Но подводило здоровье. В конце 1894 г. Вильд подал заявление об уходе, 1 сентября 1895 г. вышел в отставку. Он вернулся в Цюрих, где 23 августа 1902 г. покончил самоубийством из-за тяжелой болезни.

Вильда на посту директора ГФО сменил Михаил Александрович Рыкачев (1840—1919). Такая преемственность была вполне естественной и предсказуемой. Ведь Рыкачев в течение 27 лет был помощником Вильда или, как мы теперь сказали бы, заместителем директора по научной работе. Не будучи склонным к административной деятельности и во всем следуя указаниям Вильда, Рыкачев прекрасно знал нужды российской гидрометеорологии и был незаменим во многих отношениях. Хотя бы в том, что он был одним из немногих русских, работавших с Вильдом. Генрих Иванович за долгие годы жизни в России так и не освоил русский язык. Добившись благорасположения во властных и бюрократических кругах, где свободно обходились немецким, он все же остро нуждался в проводнике своих идей. И Рыкачев прекрасно справлялся со своей должностью помощника директора.

Михаил Александрович получил основательное домашнее образование, продолжил его в морском корпусе, а затем и в Морской академии. Приверженность к флоту привела его к гидрометеорологии, к необходимости изучать атмосферу и море. Двадцатипятилетний флота лейтенант Рыкачев командируется Морским министерством в развитые европейские страны для изучения их гидрометеорологического опыта. Это очень помогло ему в ГФО во все времена с конца 1860-х и до порога Первой мировой войны. Вступив в должность директора, Рыкачев через Государственный Совет существенно улучшил состояние обсерватории, добился выделения немалых средств, расширения штатов с 40 до 220 человек. Его деятельность одобрили П.А. Столыпин и Государственная дума, принявшая в 1912 г. специальный закон о Главной (Николаевской) физической обсерватории. Но основным занятием Михаила Александровича всегда была наука. Его перу принадлежат около 300 работ, из которых отметим исследования о путях циклонов, определяющих погоду в России и, в частности, вызывающих наводнения в Петербурге. Во время войны он, будучи на пенсии, консультировал военных гидрометеорологов, делился опытом подъемов на воздушных шарах и своими знаниями о погодных и морских явлениях.

Новые времена, вскоре наступившие в России, генерал и академик Рыкачев встретил без одобрения. Он скончался 1 апреля 1919 г. и похоронен на петербургском Смоленском кладбище. Здесь же покоятся его жена Евгения Андреевна Рыкачева-Достоевская (племянница писателя) и дочь…

Особое место в истории отечественной метеорологии занимает Александр Иванович Воейков (1842—1916). Его имя носит Главная геофизическая обсерватория, оно присвоено ей в 1949 г. к 100-летию основания. Но сам он здесь не служил и вообще не занимал никаких административных должностей. Происходил из старинного дворянского рода, получил образование в немецком Геттингенском университете. Вернувшись в 1865 г. в Россию, вступил в Русское географическое общество (РГО), основанное в 1845 г., где активно сотрудничал в метеорологической комиссии. Основным занятием Воейкова было обобщение сведений о погоде в различных районах земного шара, то есть изучение климата. При этом он неустанно путешествовал, побывал буквально повсюду, в большинстве стран и континентов. Наряду с широким подходом к метеорологии, много внимания уделял постановке измерений и наблюдений. По мере накопления фактического материала Воейков публиковал этюды и очерки о характере погоды и климата в России и Европе, в Индии и Японии, в лесах Амазонки и на вулканических плато Мексики. В 1870-х публикует исследования «Атмосферная циркуляция», «Ветры земного шара», «Метеорология в России». Наконец, в 1884 г. выходит главный труд Александра Ивановича – «Климаты земного шара, в особенности России»: 640 страниц текста, 10 карт, 14 таблиц. За эту работу автора удостоили высшей награды РГО – Константиновской золотой медали. Воейкова признали основателем научной климатологии и выдающимся географом. В последующие годы он исследовал проблемы взаимодействия человека и природы: о влиянии лесов на климат, о жизни рек и озер (ввел образное определение: «реки – продукт климата»), о снежном покрове, о связи климата, сельского хозяйства и экономики в целом. Воейков писал: «Считаю необходимым особенно оттенить противоположность между злоупотреблением и разумным пользованием силами природы. Истинная культура в том и состоит, чтобы путем временных ограничений, трудов и усилий достигать блага в будущем, если не всегда для себя, то хотя бы для подрастающих поколений».

Наблюдая погоду на станциях, метеорологи обнаружили, что она различна не только по пространству и времени, но и по высоте. Земная поверхность, разнообразная по ландшафтам – таежным, степным, пустынным, влияет на погоду. Даже горы как показали наблюдения, возмущают воздушные потоки. Метеорологи обратились к изучению атмосферных явлений на высотах, свободных от непосредственного воздействия Земли. Возникли новые трудности: как проникнуть ввысь, что и как там наблюдать, какими средствами и приборами. Прибегали к различным приемам, на первый взгляд, забавным: к воздушным шарам и воздушным змеям. С их помощью поднимали на высоту приспособления для определения свойств воздуха, его состава, особенностей движения. «Игрушечные» методы оказались вполне серьезными. В конце XVIII – начале XIX вв. удалось измерить основные характеристики атмосферы до высот 3-5 км. В России первые измерения температуры воздуха верхних слоев были получены в 1804 г. Воздушные шары над морем выпускали в 1806 г. во время первого кругосветного похода русских под командованием Ивана Крузенштерна.

Вскоре обнаружилась близость интересов метеорологов и воздухоплавателей. Технические средства для освоения воздушного пространства развивались стремительно, поскольку открылись их возможности для военного применения. Метеорологам лишь оставалось не упустить хотя бы часть этих возможностей. Трудно сказать, как сложились бы исследования высотной метеорологии, если ими не занялся бы гениальный естествоиспытатель Дмитрий Иванович Менделеев (1834—1907), которого почему-то считают только химиком. Он говорил о себе: «Сам удивляюсь, чего я только не делывал на своей жизни. И сделано, я думаю, недурно…». Действительно, помимо химии, его можно считать основателем российской метрологии (организовал и возглавил Палату мер и весов), участвовал в проектировании первого русского ледокола «Ермак», изучал нефтяные месторождения, выяснял состав бездымного пороха, увлекался на досуге изготовлением чемоданов и гордился признанием их качества. В специальной работе «О соединении спирта с водой» доказал, что лучшее соотношение для этой смеси (элементарной водки) – 40% спирта: 60% воды.

Менделеев живо интересовался метеорологией, особенно отечественной. Его не удовлетворяло ее состояние во второй половине ХIХ в. Он предложил применение барометра – прибора для измерения атмосферного давления – для определения высот местности и усовершенствовал этот прибор. Менделеева по праву можно считать основателем русской аэрологии – науки о верхних слоях атмосферы. Он организовал постройку аэростата для свободных полетов. Кстати – на средства, вырученные от книги «Материалы для суждения о спиритизме», в которой подчеркивал значение метеорологии в борьбе с суевериями и, в частности, отмечал: «Многим кажется, что погода есть результат каких-то неуловимых сплетений. Это оттого, что научные знания о погоде невелики… Меня заняла мысль постичь зоны наслоения воздуха при нормальном состоянии атмосферы. Я временно оставил другие занятия и стал изучать аэростатику». В 1876 г. Дмитрий Иванович предложил конструкцию закрытой кабины для аэростата – гондолы, пригодной к полету человека.

Общение с авиатором А.Ф. Можайским, аэродинамиком Н.Е. Жуковским, метеорологом М.А. Рыкачевым, пионером освоения космоса К.Э. Циолковским укрепляло Менделеева в стремлении изучать атмосферу. В 1880 г. при его активном участии был учрежден воздухоплавательный отдел Русского технического общества, начавшего вскоре издавать журнал «Воздухоплавание и исследование атмосферы». 7 (19) августа 1887 г. Дмитрий Иванович совершил одиночный полет (в возрасте 53 лет!) на аэростате «Русский». За стартом наблюдали зрители и журналисты, среди которых был известный Владимир Гиляровский, зарисовки исполнял Илья Репин. Достигнув высоты 3500 м и преодолев около 100 км, Менделеев выполнил ценные наблюдения солнечного затмения и собственными приборами измерил метеорологические характеристики. В статье «Воздушный полет из Клина во время затмения» он подробно излагал результаты, свои впечатления и размышления: «О нас, ученых, говорят, что практическим делом мы не владеем. Мне хотелось демонстрировать, что такое мнение несправедливо к естествоиспытателям… В верхних слоях атмосферы надобно искать зародыш всех погодных изменений… Полет – примечательное приключение в моей жизни. Если он послужил бы возбуждению интереса к метеорологическим наблюдениям с аэростатов внутри России, если бы он увеличил общую уверенность, что летать на аэростате можно, тогда бы я не напрасно летал по воздуху… Отчего науки не имеют достаточно средств для выполнения своих мирных целей? Отчего даже в мирное время все средства имеются для войны?». Спустя ровно 20 лет Менделеева не стало, через 30 имперская Россия превратилась в советскую, но и теперь, через 100 дет после кончины Дмитрия Ивановича, на новом повороте истории, его проницательные слова и вопросы звучат злободневно. За полет на «Русском» Д.И. Менделеев получил медаль Французской Академии аэронавтики.

Гениальность Менделеева подтверждается и его проницательностью. Он предвидел, что воздушные шары и змеи, аэростаты и дирижабли не устоят против быстро развивающейся авиации. В конце XIX в. в воздухе – не атмосферном, а политическом – явственно пахло порохом, а в начале XX в. локальные войны (англо-бурская, русско-японская) быстро повлекли мировую. Авиация стала новым мощнейшим средством борьбы с противником, как на фронте, так и в тылу, где уничтожались не только военные объекты, но и мирное население. Казалось, военное безумие не оставило места человеческому разуму. Но молох войны действовал изощреннее и беспощаднее – он подчинил науку себе. Авиация не только бомбила, но и наблюдала атмосферу. Прежде всего для своих целей, но поневоле пополнялись и метеорологические знания.

К середине Первой мировой уже действовали специальные самолеты, наблюдавшие погоду, и довольно отчетливо сформировался новый раздел метеорологии – военный. Поскольку безбрежный безграничный воздушный океан воюющие стороны разделили на «свои» и «чужие» пространства, а любое слово о погоде стало сугубо секретным, военная метеорология изыскивала способы преодоления искусственных трудностей. Самолеты-разведчики, корабли-шпионы, разные лазутчики, подкупленные жители по крупицам собирали метеоинформацию. Синоптики изощрялись в прогнозировании погоды без сведений с соседней вражеской стороны. Особенно трудно приходилось российским синоптикам: ведь к нам погода приходит преимущественно с запада, где находился противник. Придумали методы составления прогнозов «по обрезанной синоптической карте», то есть только с собственными данными. Одним словом, война, нарушив нормальное развитие метеорологии, в чем-то и способствовала ему.

В истории метеорологического центра России – Главной физической обсерватории (с 1924 г. и до настоящего времени – геофизической) был период, когда во главе стояли крупные ученые, но не метеорологи. Речь пойдет о Борисе Борисовиче Голицыне (1862—1916) и Алексее Николаевиче Крылове (1863—1945). Оба академики, первый сейсмолог, другой – кораблестроитель. Оба пришли в метеорологию при смене времен и поколений, при поворотах истории, когда требовались значительные усилия и для сохранения лучших традиций, и для перехода к новым задачам. В 1912 г. Государственный Совет утвердил новый устав ГФО, согласно которому улучшались ее финансовое положение и оснащение, открывались новые возможности. Так совпало, что к этому времени заканчивалась эпоха Михаила Александровича Рыкачева, оставившего пост директора в начале 1913 г. и представившего своим преемником Голицына. В мае того же года Академия наук избрала Бориса Борисовича директором ГФО, а в июле он вступил в эту должность. Начал с доклада в Государственной думе, доказывая, что метеорология требует реорганизации, роста кредитов и свободного распоряжения ими. По докладу Голицына приняли решение создать новое положение о гидрометеорологической службе, предусматривавшее сочетание опытно-наблюдательских и теоретико-методических направлений. До начала Первой мировой удалось заметно обновить состав обсерватории, привлечь физиков, математиков, инженеров. Вопреки российским законам Голицын открыл дорогу в науку женщинам, в основном выпускницам Высших Бестужевских курсов. В войну он стал одним из первых организаторов военной метеорологии. Развивающаяся авиация, морской флот, дальнобойная артиллерия да и любой род войск крайне нуждались в метеорологическом обеспечении. Мирное предназначение метеорологии пришлось, к сожалению, отодвинуть на второй план… Плодотворная деятельность Б.Б. Голицына прервалась преждевременной кончиной в мае 1916 г.

Алексей Николаевич Крылов стал во главе ГФО, в отличие от всех других директоров, в значительной мере случайно. Устав обсерватории предусматривал, что в военное время директор должен быть не только академиком, но и генералом. Носителей столь высоких званий в одном лице во второй половине 1916 г. было только двое. Крылов вовсе не желал метеорологической деятельности, но вынужден был подчиниться. Об истории своего назначения он подробно и с юмором рассказал в книге «Мои воспоминания». многократно издававшейся. Что же касается его работы в ГФО, то она также изложена в той же книге и в ряде воспоминаний других ученых. Как и все, к чему был причастен Крылов, эта работа была активной и плодотворной, а порой резкой и нелицеприятной. Считая добросовестную повседневную работу делом обычным и нормальным, Алексей Николаевич обратил внимание на упущения и пытался решительно расправиться с ними. Он быстро вник во все стороны деятельности ГФО – от существа метеорологических методик до состояния помещений на 23-й линии Васильевского острова, пришедших за 70 лет использования в изрядную негодность. Используя свой непререкаемый авторитет, а иногда и крепкие выражения, Крылов быстро добился в начальственных кабинетах улучшения материально-хозяйственного положения обсерватории. Не опускаясь до мелкой опеки, Алексей Николаевич отметил случаи нарушения дисциплины и недостаточной активности некоторых сотрудников, особенно морских офицеров, прикомандированных к ГФО. Он откровенно, порой грубовато, языком «сугубо боцманским» высмеивал их, не считаясь с прошлыми заслугами и дворянскими званиями. В феврале 1917 г. Крылов, в связи с неотложными делами в судостроении и, в частности, с трагической гибелью в Севастополе линкора «Императрица Мария», подал прошение об отставке. «…Я не могу дальше здесь оставаться. Мне надо быть в Морском техническом комитете». И тут же: «Есть две группы наблюдательных наук, именуемых точными – астрономия, физика, химия, и есть другая – белая и черная магия, астрология, графология, хиромантия. К этой другой группе принадлежит и метеорология…». Это высказывание часто цитируют и настроенные к себе иронично метеорологи, а еще чаще все иные, не вникающие в ее суть потребители.

Между тем достоверно известно, что Алексей Николаевич до конца дней интересовался атмосферными вопросами, следил за работой ГГО и, ознакомившись с новыми исследованиями, признал: «…теперь положение иное и метеорология стала полноправной точной наукой». Уход Крылова из обсерватории совпал с началом революции. Наступал период разрухи и неразберихи. ГФО стали руководить разные комиссии, директоров стали выбирать на собраниях, потом назначать… Здесь уместно заметить, что в наше неспокойное время гидрометеорология полностью остается на научных позициях, на позициях теории, опыта, эксперимента. А вот астрология, графология, хиромантия и прочие оккультные занятия довольно прочно вошли в обиход и даже предлагаются к практическому использованию. Метеорология, как и любая наука, ничего и никого не отметает с порога и готова к корректной проверке своих и других результатов. Имеющиеся данные говорят о несомненном преимуществе научных подходов и методов…

Кроме выдающихся ученых, работавших в метеорологическом центре России – организаторов, теоретиков, всесторонних специалистов – были и более скромные, не столь известные личности, но оставившие в свое время заметный след в развитии метеорологии. Среди них – Сергей Дмитриевич Грибоедов. Он пришел в ГФО в 1894 г. по окончании Московского университета и почти сразу стал ее ведущим сотрудником. Почти 20 лет Грибоедов руководил одним из самых ответственных подразделений – отделом ежедневного бюллетеня погоды, само название которого говорит о систематической оперативной работе по составлению прогнозов. Грибоедова характеризуют как синоптика по призванию, сочетавшего основательное образование и глубокие знания с чувством предмета и тонкой интуицией. Он разработал метод прогноза петербургских наводнений, существенная часть которого до сих пор используется на практике. Особо опасное наводнение 4 (16) ноября 1897 г. высотой 242 см, 25-е «по ранжиру» в истории города, было предсказано с заблаговременностью около суток с достаточной точностью. Бюллетень предсказывал также сильные бури на Балтике и на Ладожском и Онежском озерах. Штормовые предупреждения оправдались, и были приняты различные меры для сокращения ущерба, как в городе, так и на водоемах. Грибоедов занимался также изучением и прогнозами метелей, зимнего режима рек, засухами и затяжными дождями на территории Европейской России. В 1909 г. Сергей Дмитриевич представил съезду метеорологов проект преобразования службы предсказаний погоды для нужд сельского хозяйства, предлагал ряд технических новшеств организационных мер, включая повышение оплаты труда синоптикам в связи с «весьма ответственным и крайне неблагоприятным для здоровья характером службы, требующим частого и сильного нервного напряжения».

С.Д. Грибоедов был популяризатором метеорологических знаний, выступал с лекциями, печатался в газетах и журналах. Недавно стало известно о его общественной деятельности: в 1907 г. он баллотировался кандидатом в Государственную думу и хотя избран не был, но в большинстве районов Петербурга занимал на выборах места от второго до четвертого. Поддерживал недовольных недостаточно активной работой депутатов: «Стыдно получать по красненькой в день и заниматься по 8 часов в неделю. Живут политики очень недурно, на барскую ногу. Отсидят четыре часика и – домой. Председатель в имение, Гучков в Москву, в банк. Им Дума – забава. Так нельзя!».

В начале 1910-х гг. Грибоедов выступил с долгосрочными прогнозами для сельского хозяйства. Здесь его постигла неудача. Результаты отразились на ценах на зерно, затронув интересы хлеботорговцев. Комиссия экспертов отрицательно отозвалась о работе Грибоедова. Его перевели во Владивосток для организации метеорологической сети. Он справился с этой задачей, пробыл там до конца Гражданской войны, занимаясь исследованиями погоды Сибири и Дальнего Востока. С начала 1920 гг. следы Грибоедова теряются в манчжурской эмиграции.

Сергей Дмитриевич отличался яркой индивидуальностью, справедливой требовательностью, романтическим отношением к профессии. Прямота, новаторство, независимость суждений вызывали недовольство начальства и недоброжелательность некоторых коллег. Зато ему удалось создать школу молодых синоптиков-прогнозистов, активно проявивших себя в бурные 1920-е гг., уже в советское время. В Ленинградском бюро погоды еще долго применялись методы прогнозов «по Грибоедову», а некоторые элементы этих методов используются и теперь.

Состояние метеорологии при советской власти вполне можно выделить в самостоятельный этап. Новому государству после революции, мировой и Гражданской войн досталось тяжелое наследство. В 1920 г. ГФО получала сведения о погоде менее чем с трехсот станций, тогда как к началу 1914 г. их число составляло 2886. Ограничилась или вовсе прекратилась работа многих отделов обсерватории: штормовых предостережений, ежедневного бюллетеня погоды, морской метеорологии. С 1918 г. перестали издавать ежегодные подробные «Летописи ГФО» – отчеты о деятельности обсерватории. В конце 1920-х отмечалось: «Многие сотрудники стали спасаться в другие города, оставшиеся искали способы сохранить себя и свои семейства от голода, холода и болезней. Масса времени уходила на исполнение разнообразных повинностей, на всякие явки и отметки, что сводило на нет научную работу». В 1921 г. вышел декрет за подписью В.И. Ленина «Об организации метеорологической службы в РСФСР», где, в частности, указывалось, что «сведения о погоде необходимо передавать по телеграфу в порядке боевых заданий вне всякой очереди». Этот декрет с начала 1960-х стали считать основным в организации советской метеорологии. В действительности же благие цели достигнуты не были.

В упомянутом отчете подчеркивалось: «Закон 21-го года должен был направить метеорологическое дело. Но его условия не были удовлетворены правительством из-за отсутствия средств. Закон, лишенный материальной опоры, повис в воздухе…».

Однако метеорологическая наука и практика продолжались вопреки всем испытаниям. И прежде всего благодаря сознанию долга, вере, энтузиазму ученых, наблюдателей, ведущих специалистов и организаторов. Несколько странно даже, что в военные и революционные годы в русской метеорологии, особенно в Главной физической обсерватории, сохранились замечательные люди, продолжавшие свое дело и в советское время. Тогда сложилась блестящая школа теоретиков, приложивших глубокие физико-математические знания к атмосферным явлениям. В каком-то отношении они находились в выгодном положении: им не требовались дорогие приборы и оборудование, опытные базы и экспедиции. Только перо, бумага (впрочем, даже этого не хватало…) и таланты, плодами которых всегда будут пользоваться новые поколения метеорологов. Тогда образовался своеобразный коллектив из женщин, воспитанных на знаменитых бестужевских курсах и избравших метеорологию своей специальностью. Они удивляли добросовестностью и широтой интересов. Тогда проявили себя новые организаторы и руководители, умело сочетавшие старые традиции с новыми задачами. Обо всех этих людях и каждом из них немало сказано, но многое умалчивалось и до сих пор остается неизвестным. Вспомним только некоторых, в чьих судьбах отразилась та высокая и трагическая эпоха истории нашей страны.

Первые годы Советской власти отличались изрядной неразберихой во всех областях хозяйства, науки и техники. Проводились всяческие реформирования, объединения, разделения, переименования. С метеорологией вообще не знали, как поступать, к какому ведомству ее отнести: ведь погода нужна всем и в то же время не вполне ясно, кому конкретно. Требовались большие знания, крепкая воля, сильный характер, чтобы доказывать наркомам, комиссарам, разным уполномоченным, что сведения о погоде имеют непреходящее значение и для всего народного хозяйства и сами по себе.

Такой личностью оказался Алексей Феодосьевич Вангенгейм – первый руководитель Гидрометеорологического комитета при Совете Народных Комиссаров СССР. Он с детства интересовался погодой, так как родился (в 1881 г.) и рос в семье черниговского помещика, рачительного хозяина, основавшего в своем поместье опытную метеостанцию с целью повышения культуры земледелия. Получил двойное образование – физика-математика в Московском университете и агрометеоролога в Московском сельскохозяйственном институте (в Тимирязевской академии). До Первой мировой успел потрудиться синоптиком, доказав, что для сельского хозяйства важно объединить знания о погоде и о реках как источниках орошения. Показателем полноводности Волги и других рек Европейской России Вангенгейм считал уровень воды в Каспийском море и его работа на эту тему и сейчас представляет интерес. В 1914—1917 гг. был военным метеорологом. С 1920-го исследовал вопросы долгосрочных прогнозов в ГФО, где проявил не только научные способности, но и склонность к организационной работе.

В 1924 г. Алексея Феодосьевича перевели в аппарат Главнауки (был такой то ли комитет, то ли управление) Наркомата просвещения, где он занимался возрождением, упорядочением, планированием научной деятельности, оказанием материальной помощи ученым, восстановлением международных связей. Не порывал отношений с метеорологией. Доказывал, что страна нуждается в единой самостоятельной межведомственной службе, независимой от отдельных требований и указаний заинтересованных потребителей. Его усилия увенчались успехом: в 1929 г. был создан Гидрометеорологический комитет при Совнаркоме СССР, а Вангенгейм назначен его председателем. Однако административные игры не прекращались, и в 1931 г. комитет включили в Наркомат земледелия. Алексей Феодосьевич, вынужденный подчиниться, все же в отдельном распоряжении подчеркивал, что гидрометеорология должна оставаться на службе всех отраслей народного хозяйства. Он остался на своем посту, много сделал для укрепления Гидрометслужбы, ее оснащения, разработки единых методов наблюдений, сбора, передачи и хранения данных о погоде. Но непрекращавшиеся чистки под лозунгом вождя «кадры решают все» не обошли Вангенгейма. В 1936 г. его арестовали, в 1942 г. он умер в заключении, в 1956 г. посмертно реабилитирован. Подробности последних лет его жизни неизвестны.

Первые советские годы ознаменовались существенными достижениями в метеорологии, особенно в теоретических ее разделах. И это несмотря на голод, холод, эмиграцию и выдворение из страны многих ученых. Впрочем, теория имела преимущества: она требовала минимальных затрат и… талантливых исполнителей. Такими оказались Александр Александрович Фридман (1888—1925) и Николай Евграфович Кочин (1901—1944).

Александр Александрович Фридман был связан с ГФО (с 1924 г. – ГГО) всю свою творческую жизнь. К величайшему сожалению слишком короткую, всего 37 лет. Как пел Владимир Высоцкий: «…С меня при цифре 37 в момент слетает хмель». Вспоминаются Пушкин, Маяковский… Очень недолго – менее года – Фридман до своей кончины был директором ГГО.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.