ТОРЖЕСТВО

ТОРЖЕСТВО

I

Мир завершен был только в двадцатом веке.

              Нынче

он стоит по грудь в безвременье, и голова

еще ничего не знает о потопе, о хищных

              рыбах,

но вода уже подобралась к губам,

и, слегка отплевываясь от брызг, они говорят

о двадцатом веке. О том, что этот век был

              последним

и теперь осталось только вырасти, выйти

на мелководье, го есть повзрослеть, осознав,

что двадцатый век был веком апокалипсиса.

Иначе мы все утопнем.

II

Власть в мире слишком долго была в руках теней.

Беда началась задолго раньше — с братоубийства

вассальных соперничеств, иудовых поцелуев,

опричнины, разинщины, пугачевщины,

реформ Петра на человеческих костях,

бироновщины, декабристов, крепостничества,

Японской войны — Цусимы, Порт-Артура,

              погромов,

с начала Первой мировой, с начала революции,

Гражданской войны, Брестского мира,

              коллективизации,

голода, Большого террора, баварской пивной,

хрустальной ночи, Катыни, Ржева, Мамаева

              кургана,

войны, войны и победы, борьбы с космополитами,

врачами, генетиками, диссидентами…

              В результате Родина

окончательно превратилась из матери в мачеху

и низвела образ человека, сделала всё возможное,

чтобы сыны ее перестали ее любить.

III

Нелюбовь к матери — одно из самых

тяжких чувств — приводит к тому, что любовь

замещается ненавистью к себе и к другому.

Ненависть есть страх, а он близок к смерти,

ко лжи, небытию, ко всем тем стражникам,

что служат поработителям. Двадцатый

век оглушил и полонил человечество.

Теперь надо выйти из рабства. Накормить

Третий мир — обогреть, обучить, вылечить.

Привести к Аврааму его сыновей — Ишмаэля

              и Ицхака.

IV

Что оставило нам в наследство

удобрившее забытье столетие?

Сонм исключений для

подтверждения правил.

Но первым делом двадцатый съел девятнадцатый.

Вместе со всеми идеями света,

верой в будущее и человека,

который отныне уже никогда, никогда —

ни через сто, ни через двести лет не станет

человеком. Дизель съел паровую машину.

Корпорации съели государство.

Банки переварили золото и платину в цифры.

V

Единственное, что вместе с болью

вселяет надежду, — то, что зло забывается.

Только бесчувствие способно помочь устоять

перед лавиной вечности. Неравнодушие

              губительно.

Сначала тоска вас берет за жабры,

потом вы ощущаете себя несчастливым, и каждый

              новый

день все гуще замазывает вам зрачки сажей.

А по вечерам вам надо вставать в очередь

за хлебом на завтра. И в этой очереди вас мучат

мысли о загробной жизни, что она

окажется еще хуже; и даже ничто, пустота

не кажется наградой, ибо вы опасаетесь,

что и там — за гробом — всё останется

по-прежнему. И потому вас охватывает

бесстрастие, холод и немота.

Иногда всё же что-то щиплет изнутри душу,

когда вы вновь обнаруживаете, что не способны

к любви — ни к женщине, ни к детям.

И приступы ужаса становятся реже, но сильнее.

Самые слабые из-за того, что утратили

жалкий ничтожный образ человека, готовы

свести счеты. Сильные, как всегда, выживают.

VI

Главное, чему научил двадцатый век, —

              выживанию.

Ибо основная часть войны — молчание погибших.

Война, которую мы знаем, нам известна со слов

              выживших.

Да и то — говоривших о ней неохотно. Победа

в их глазах была торжеством, но не избавленьем.

В двадцатом веке метрополии покинули

              провинции

и междоусобье разграничили по дланям рек,

по позвоночникам горных хребтов или

провели границы рейсшиной. Ода радости

освобожденных народов была заглушена

плачем по цивилизации, ибо в такие места

цивилизация возвращается только вместе

              с войной.

Средневековые святые навсегда замолкли при

              виде

ипритовой дымки. Ядерный гриб над Хиросимой

выжег им глаза. С тех пор у нас развязаны руки.

VII

Теперь, как дождаться мессии? Окажется ли

он человеком? Группой соратников? Героем

социальных сетей? Великим анонимом?

Или целой эпохой? Неужели на белом осле

он въедет в замурованные Золотые ворота?

Когда из разбомбленного зоопарка Газы

сбежали любимицы детворы — зебры,

работник умело раскрасил ослов.

И дети были рады. Так как же

приготовиться и услышать поступь Машиаха?

Как не упустить момент? Бог видит

нашими глазами. Руки наши — Его.

История — божественное откровение.

Камни Иерусалима — срубленные головы

библейских великанов. Туча над ними

понемногу приобретает форму быка,

принесшего спящую Европу

к алтарю будущего Храма. Время

замедляется, подобно кораблю, неслышно

приближающемуся к причалу.