Научное открытие Америки
Научное открытие Америки
Александр фон Гумбольдт (1769–1859), немецкий естествоиспытатель, географ, путешественник, иностранный почётный член Петербургской академии наук, исследовал природу ряда стран Европы, Центральной и Южной Америки, Урала и Сибири.
Александр Гумбольдт родился в Берлине, в аристократической семье. Как было принято в таких кругах, с детства его учили и воспитывали многочисленные учителя и гувернеры. Однако малолетний барон явно был не в силах оправдать ожидания своих домашних учителей. Застенчивый и болезненный мальчик был ребёнком замедленного развития. В отличие от старшего брата Вильгельма, который умел схватывать все «на лету», Александр постигал науки с трудом. Если Вильгельму нравились логика и философия, основы экономики, – науки, единственно достойные истинно прусского дворянина, – то Александра интересовали совсем иные вещи. Он с удовольствием собирал камешки и растения, составлял коллекции и гербарии, отдавая предпочтение наукам о природе. Подобные пристрастия не пользовались уважением в кругу его близких. Как-то его тетушка, высокомерная супруга камергера (придворное звание высокого ранга), с издевкой спросила Александра, не готовится ли он в аптекари. Одиннадцатилетний мальчик ответил: «Уж лучше в аптекари, чем в камергеры». Увлекала Александра и география. Он часто и подолгу перелистывал атласы, водил пальцем по карте, совершая воображаемые путешествия.
В 1787 году Гумбольдт по настоянию матери отправился во Франкфурт-на-Одере изучать в университет экономику, финансы и управление. Но уже после первого семестра он решает в университет больше не возвращаться. Дома, в Берлине, Александр изучает местную природу – ищет мхи, лишайники и грибы, неоднократно посещает ботанический сад. Одновременно он учится рисовать с натуры и осваивает граверное искусство.
Весной 1789 года Гумбольдт отправился для дальнейшего обучения в Геттинген. Здесь, в общении с эрудированными преподавателями знаменитого университета, начался его быстрый интеллектуальный рост. Он изучает греческий и латинский языки, высшую математику, природоведение, химию, ботанику, филологию… В учёных кругах Геттингена Александр познакомился с Георгом Фостером. Это был ботаник и зоолог, химик и физик, географ и историк, а также мореплаватель, сопровождавший своего отца – ученого-естествоиспытателя Рейнгольда Форстера во второй кругосветной экспедиции Джеймса Кука.
Дружба с этим интересным человеком окончательно укрепила Александра в стремлении объехать земной шар. Теперь, продолжив свое обучение в частной торговой академии Гамбурга, он старался постоянно общаться с иностранцами, чтобы поскорее изучить языки и обычаи других стран. На лекциях он прежде всего стремился запомнить сведения о колониальных товарах, о денежном обращении и других нужных вещах.
Закончив учёбу, Гумбольдт поступил на службу в прусское горно-промышленное ведомство. Затем он пополнил знания в Горной академии во Фрейберге. К этому времени он заметно изменился. Это был довольно эрудированный, остроумный и язвительный молодой человек. «Его голова быстрее и плодовитее моей, его воображение живее, он тоньше чувствует красоту, его художественный вкус изощреннее…», – так пишет о своем младшем брате Вильгельм Гумбольдт.
В 23 года Александр Гумбольдт уже инспектирует горные ведомства. Много времени проводит под землей, изучая все подробно и обстоятельно. На свои личные средства Александр открывает бесплатные школы для горняков, а сам экспериментирует с подземными газами. Благодаря его усилиям количество несчастных случаев в шахтах резко снижается. Но ученый не успокаивается.
Решая производственные проблемы, Гумбольдт успевает писать и публиковать научные статьи по геологии, ботанике, физике, химии, физиологии растений… При этом темы его статей как бы вытекают одна из другой, взаимно дополняя друг друга. Об этой способности Александра Вильгельм Гумбольдт пишет: «Он создан для того, чтобы соединять идеи, обнаруживать между явлениями связи, которые оставались бы десятки лет не замеченными».
В 1796 году, после смерти матери, Гумбольдт получил большое наследство. Он отправился к брату в Йену и начал готовиться к путешествию в Вест-Индию. Приняв решение впредь жить исключительно для науки, прежде всего он вышел в отставку. В Йене Александр познакомился с Гете и Шиллером. И если Гете, сам будучи серьезным естествоиспытателем, был в восторге от молодого учёного, то романтику Шиллеру Гумбольдт представлялся слишком холодным и рациональным человеком. Для такой оценки были основания. Как писал русский биограф Гумбольдта М.А. Энгельгардт, «проницательный и ясный ум его не терпел туманных умозрений. Это, конечно, тоже не могло нравиться людям, которые находят грубым и неуютным прочное здание науки и видят грандиозные дворцы в карточных домиках метафизики. Но упреки, подобные упрекам Шиллера, всегда сыпались на головы величайших деятелей науки. Им подвергался и Дарвин, и Ньютон, и Лаплас, им, без сомнения, и впредь будут подвергаться великие ученые, потому что всегда найдутся люди, для которых простое, ясное и определенное будет казаться узким, пошлым и сухим, а туманное, расплывчатое и непонятное—возвышенным и величавым…»
Покончив с делами по оформлению наследства, Александр Гумбольдт задумал совершить большое путешествие в Вест-Индию, как называлась тогда Америка. Вместе с ним отправился в поездку и его новый друг, французский ботаник Эме Бонплан. Для начала путешественники отправились на Канарские острова. Разумеется, в те времена Канары были не местом отдыха для богатых нуворишей, подобных нашим «новым русским». Как следует из жизнеописания Гумбольдта, составленного М.А. Энгельгардтом, на Канарских островах путешественники пробыли несколько дней, поднимались на Тенерифский пик и нанимались метеорологическими, ботаническими и прочими исследованиями. Здесь, при виде различных растительных поясов Пика-де-Тейде, появляющихся один над другим по мере движения к вершине, явилась у Гумбольдта мысль о связи растительности с климатом, положенная им в основу ботанической географии.
Дальнейшее путешествие совершалось так же беспрепятственно. Ни английские крейсеры, ни бури не тронули путешественников. Только к концу плавания эпидемия, начавшаяся на корабле, заставила их высадиться раньше, чем они предполагали, в Кумане, на берегу Венесуэлы. Это произошло 16 июля 1799 года.
Богатство и разнообразие тропической природы совершенно вскружило им головы. «Мы – в благодатнейшей и богатейшей стране! – писал Гумбольдт брату. – Удивительные растения, электрические угри, тигры (имелись в виду, конечно, ягуары – Н.Д.), броненосцы, обезьяны, попугаи и многое множество настоящих, полудиких индейцев: прекрасная, интересная раса… Мы бегаем как угорелые; в первые три дня не могли ничего определить: не успеем взяться за одно – бросаем и хватаемся за другое. Бонплан уверяет, что сойдет с ума, если эти чудеса не скоро исчерпаются. Но еще прекраснее всех этих отдельных чудес общее впечатление этой природы – могучей, роскошной и в то же время легкой, веселой и мягкой»…
Из Куманы они предприняли ряд экскурсий в соседние местности, между прочим в Карипе, поселение католических миссионеров, которые приняли их любезно, хотя и удивлялись чудачеству людей, предпринимающих далекое и опасное путешествие для собирания растений, камней, птичьих шкурок и тому подобной «дряни». Старый приор откровенно высказал это Гумбольдту, прибавив, что, по его мнению, из всех удовольствий жизни, не исключая даже сна, нет ничего лучше хорошего куска говядины.
Несколько позднее другой патер ни за что не хотел верить в научную цель путешествия Гумбольдта и, подобно Ляпкину-Тяпкину у Гоголя, заподозрил в их поездке «тайную и более политическую причину». – «Так вам и поверят, – заметил он, – что вы бросили свою родину и отдали себя на съедение москитам, чтобы измерять земли, которые вам не принадлежат».
Немудрено, что под руководством таких просветителей индейцы очень мало подвинулись вперед сравнительно со своими дикими соплеменниками. «В лесах Южной Америки, – говорит Гумбольдт, – обитают племена, спокойно проводящие жизнь в своих деревнях, под управлением своих вождей, и возделывающие довольно обширные плантации пизанга, маниока и хлопчатой бумаги. Они вовсе не более варвары, чем индейцы миссии, приучившиеся креститься».
В Кумане путешественникам в первый раз в жизни пришлось испытать землетрясение. «С самого детства, – говорит по поводу этого Гумбольдт, – привыкли мы считать воду подвижным элементом, землю же – незыблемой, твердой массой. Этому учит повседневный опыт. Землетрясение разом уничтожает этот давнишний обман. Это – род пробуждения, но очень неприятного: чувствуешь, что обманывался кажущимся спокойствием природы, начинаешь прислушиваться ко всякому шуму и не доверяешь почве, по которой издавна привык ходить доверчиво. Но если удары повторяются в течение нескольких дней, то недоверие скоро исчезает, и с землетрясением свыкаешься, как кормчий с качкой корабля».
Из Куманы путешественники отправились в Каракас, главный город Венесуэлы, где пробыли два месяца; отсюда в городок Апуре на реке того же имени, по которой хотели спуститься в Ориноко, подняться к ее верховью и убедиться, точно ли система Ориноко соединяется с системой Амазонки. Слухи об этом ходили и уже давно; но точных сведений не было, а между тем факт представлялся интересным, так как обыкновенно каждая великая речная система образует отдельное, независимое целое. Дорога до Апуре вела через бесконечные травянистые степи, льяносы, так художественно описанные Гумбольдтом в «Картинах природы». Здесь путешественники познакомились с «гимнотами», электрическими угрями, которые тем более заинтересовали Гумбольдта, что он давно уже занимался электричеством животных. В материале для исследований недостатка не было.
Все, каждая область явлений этой роскошной природы, представляло массу нового. Растительный и животный мир, геология и орография, климат – все в этой стране было почти или вовсе не затронуто исследованием, так что путешествие Гумбольдта и Бонплана по справедливости называют вторым – научным – открытием Америки.
В Апуре путешественники наняли пирогу с пятью индейцами. Здесь начиналась наиболее интересная часть путешествия, так как теперь они вступали в область, о которой имелись самые смутные сведения.
Днем путешественники плыли в своем челне, любуясь картинами дикой природы. Часто тапир, ягуар или стадо пекари пробирались по берегу или выходили к воде напиться, не обращая внимания на плывшую мимо лодку. На песчаных отмелях грелись кайманы, которыми изобилует эта река; в прибрежных кустах трещали попугаи, гокко и другие птицы. Все это население, не привычное к виду человека, почти не выказывало страха при его приближении. «Все здесь напоминает, – говорит Гумбольдт, – о первобытном состоянии мира, невинность и счастье которого рисуют нам древние предания всех народов. Но, если наблюдать попристальнее взаимные отношения животных, то вскоре убеждаешься, что они боятся и избегают друг друга. Золотой век миновал, и в этом раю американских лесов, как и повсюду, долгий печальный опыт научил всех тварей, что сила и кротость редко идут рука об руку».
Ночью выходили на берег и располагались на ночлег около костра, разведенного для острастки ягуаров. В первое время путешественники почти не спали из-за страшного шума, поднимавшегося в лесу по ночам. Этот шум происходит вследствие постоянной войны между обитателями леса. Ягуар преследует тапира или стадо водосвинок; они бросаются в густой кустарник, с треском ломая сучья и хворост; обезьяны, разбуженные шумом, поднимают вопль с верхушек деревьев; им отвечают испуганные птицы, и мало-помалу все население пробуждается и наполняет воздух визгом, свистом, треском, ревом, воплями и криками на всевозможные лады и тоны. Кроме этой адской музыки, донимали наших путников и москиты – вечный предмет жалоб со стороны путешественников, муравьи, клещи – особенный вид, который внедряется в кожу и «бороздит ее как пашню», и тому подобное.
На шестой день плавания достигли реки Ориноко, где с самого начала едва не погибли вследствие сильного порыва ветра и неловкости рулевого. К счастью, все обошлось благополучно, и путешественники отделались потерей нескольких книг и части съестных припасов. Несколько дней они провели в миссии Атуре, осмотрели находящиеся поблизости водопады и отправились далее по Ориноко. Им удалось добраться до его верховьев и убедиться, что Ориноко действительно соединяется с притоком реки Амазонки – Риу-Негру – посредством протока Кассиквиаре. Плавание по этому последнему было самой трудной частью путешествия. Москиты одолевали путешественников; съестных припасов не хватало, приходилось дополнять этот недостаток муравьями – особенной породой, в изобилии водящейся в этой местности и употребляемой в пищу индейцами. Ко всем этим затруднениям присоединялась возраставшая теснота в лодке, которая мало-помалу загромождалась коллекциями и целым зверинцем: восемь обезьян, несколько попугаев, тукан и прочая живность делили с путешественниками их тесное помещение.
Убедившись в соединении двух речных систем, Гумбольдт и Бонплан спустились по Ориноко до Ангостуры, главного города Гвианы. Здесь окончилась первая часть их путешествия.
«В течение четырех месяцев, – писал Гумбольдт, – мы ночевали в лесах, окруженные крокодилами, боа и тиграми, которые здесь нападают даже на лодки, питаясь только рисом, муравьями, маниоком, пизангом, водой Ориноко и изредка обезьянами… В Гвиане, где приходится ходить с закрытой головой и руками, вследствие множества москитов, переполняющих воздух, почти невозможно писать при дневном свете: нельзя держать перо в руках – так яростно жалят насекомые. Поэтому все наши работы приходилось производить при огне, в индейской хижине, куда не проникает солнечный луч и куда приходится вползать на четвереньках… В Хигероте зарываются в песок, так что только голова выдается наружу, а все тело покрыто слоем земли в 3–4 дюйма. Тот, кто не видел этого, сочтет мои слова басней… Несмотря на постоянные перемены влажности, жары и горного холода, мое здоровье и настроение духа сильно поправились с тех пор, как я оставил Испанию. Тропический мир – моя стихия, и я никогда не пользовался таким прочным здоровьем, как в последние два года».
Из Ангостуры путешественники отправились в Гавану, где пробыли несколько месяцев, совершая вылазки в различные местности острова Кубы и изучая природу и политическое устройство на Антильских островах. Нужно ли говорить, что рабство негров встретило в Гумбольдте решительного и красноречивого противника? С особенным негодованием говорит он о «писателях, которые стараются прикрыть двусмысленными словами это варварство, изобретая термины «негры-крестьяне», «ленная зависимость черных» и «патриархальное покровительство». Но изобретать такие термины, – прибавляет он, – для того, чтобы затемнить постыдную истину – значит осквернять благородные силы духа и призвание писателя».
Далее друзья переправились в Бразилию, поднялись в лодке к верховьям реки Магдалены, а отсюда добрались до главного города Новой Гранады, Санта-Фе-де-Богота. Тут встретили их весьма торжественно. Архиепископ выслал путешественникам свои экипажи, знатнейшие лица города выехали к ним навстречу, – словом, их прибытие в столицу Новой Гранады было почти триумфальным шествием. Конечно, тут оказала влияние необычайная любезность испанского правительства, оказанная Гумбольдту.
Посвятив довольно долгое время изучению плато Санта-Фе, путешественники отправились в Кито через проход Квиндиу в Кордильерах. Это был опасный и утомительный переход: пешком, по узким ущельям, под проливным дождем, без обуви, которая быстро износилась и развалилась. Приходилось, промокнув до нитки, ночевать под открытым небом, брести, утопая в грязи, карабкаться по узким тропинкам… Как бы то ни было, переход совершился благополучно, и в январе 1802 года путешественники достигли города Кито.
В благодатном климате Перу были забыты все невзгоды путешествия. Около года Гумбольдт и Бонплан оставались в этой части Америки, изучая со всевозможных точек зрения ее богатую природу. Гумбольдт поднимался, между прочим, на вулканы Пичинчу, Котопахи, Антизану и другие и на высочайшую в свете, как тогда считалось, вершину Чимборасо. Впоследствии оказалось, что даже в Америке – не говоря уже о Старом Свете – есть более высокие горы; но в то время этого не знали, и самолюбию Гумбольдта льстило сознание, что он первый взобрался на высочайшую точку Земного шара.
Из Южной Америки они отправились в Мексику, где намеревались пробыть лишь несколько месяцев, а затем дернуться в Европу. Но богатство природы в этой стране, также весьма малоисследованной в научном отношении, задержало их гораздо долее, чем они рассчитывали. Гумбольдт определял географическое положение различных пунктов, изучал деятельность вулканов, исследовал пирамиды и храмы древних обитателей Мексики – ацтеков и тольтеков, изучал историю страны. Наконец, 9 июля 1804 года, после почти пятилетнего пребывания в Америке, Гумбольдт и Бонплан отплыли в Европу и 3 августа того же года высадились в Бордо.
Результаты путешествия были впечатляющи. Гумбольдт определил широту и долготу многих пунктов, произвел около 700 измерений высот, исследовал геологию местности, собрал массу данных о климате страны. Путешественники собрали огромные ботанические и зоологические коллекции – одних растений около 4 тысяч видов, в том числе 1,8 тысяч новых для науки. Было доказано соединение систем Амазонки и Ориноко; исправлены и пополнены карты течения обеих рек; определено направление некоторых горных цепей и открыты новые, дотоле неизвестные (например, Анды Паримы); нанесено на карту морское течение вдоль западных берегов Америки, названное Гумбольдтовым. Не оставлены без внимания и этнография, археология, история, языки, политическое состояние тропических стран Америки. Но особенно ценными были общие выводы, сделанные Гумбольдтом на основе изучения тропической природы и развитые им в целом ряде трудов.
История путешествий, как отмечает, М.А. Энгельгардт, знает экспедиции гораздо более опасные, трудные, отдаленные и эффектные, экспедиции, в которых приходилось испытывать неслыханные страдания, видеть смерть лицом к лицу почти на каждом шагу… Но вряд ли можно указать путешествие, которое принесло бы такие богатые плоды в разнообразнейших отраслях науки. И вряд ли мог Гумбольдт выбрать страну, более подходившую к его стремлениям, чем тропическая Америка. Здесь он мог наблюдать грандиознейшие явления природы, сконцентрированные на небольшом пространстве. Землетрясения, вулканы – потухшие, действующие и образовавшиеся почти на глазах, как Иорульо; огромные реки, водопады; бесконечные степи и девственные леса, где каждое дерево в свою очередь несет на себе целый нес лиан, орхидей и т. п.; все климаты и все типы растительного и животного мира: в долинах – роскошь тропической природы, на вершинах гор – безжизненность далекого севера, – словом, все, что в силах подарить природа, все, что может поразить воображение, – все, кажется, собралось здесь в неисчерпаемом разнообразии форм и красок, подавляя своим величием простых смертных, но сочетаясь в грандиозное и гармоническое целое в уме Гумбольдта.
И хотя Гумбольдт и Бонплан не сделали никаких территориальных географических открытий, это было одно из величайших по научным результатам путешествий. Метод географических исследований Гумбольдта стал образцом для научных экспедиций XIX века. Один из создателей физической географии как науки, Гумбольдт, описывая посещенные им страны, дал образцы научного страноведения. Он теоретически обобщил наблюдения, свои и Бонплана, и удачно пытался установить взаимную связь различных географических явлений и их распределение на Земле. Он стал одним из основоположников современной географии растений, выдающимся историком географических открытий, климатологом, океанографом, картографом и магнитологом.
Гумбольдт 20 лет обрабатывал в Париже вместе с французскими учёными собранные им и Бонпланом огромные материала; итогом был незаконченный тридцатитомный труд «Путешествие по равноденственным (т. е. тропическим) областям Нового Света…».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.