Награды Крымской войны 1853–1856 гг.
Награды Крымской войны 1853–1856 гг.
Большие успехи России на Востоке вызывали ревностное отношение к ней западных стран. Англия и Франция намеревались вытеснить её с восточных рынков, а Россия в противовес им направляла свои действия на обладание черноморскими проливами для выхода в Средиземное море. Это основной фактор политических противоречий, втянувший в войну против России целую коалицию западных держав.
Однако непосредственным поводом к войне послужил спор между католиками Франции и православным духовенством России за право владения Святыми местами в Палестине, где по преданию родился Иисус Христос, и там же, в Иерусалиме, находился гроб господень. Россия уже владела этим правом, но главной претенденткой на эти места испокон веков была Франция. Она-то и заполучила у султана ключи от Вифлеемского храма. С претензиями от России был срочно направлен в Турцию А. С. Меншиков. Но не добившись никаких результатов, он в мае 1853 года заявил о разрыве дипломатических отношений, и 80-тысячная армия под командованием князя М. Д. Горчакова заняла Молдавию и Валахию. После ряда взаимных пререканий султана Абдул Меджида с русским императором Николаем I Турция 16 октября 1853 года объявила войну России. В то же время Англия и Франция, нарушив конвенцию 1841 года, ввели свои корабли через пролив Дарданеллы в Мраморное море и стали следить за развитием дальнейших событий.
Крымская, или, как её ещё называли, Восточная, война происходила одновременно на нескольких театрах военных действий — на Кавказе, на Балканах, Белом и Балтийском морях, на Камчатке. Главный же её удар приняли на себя Крым, Севастополь.
В ночь перед объявлением войны турки на 80 гребных лодках достигли русского побережья севернее Батуми и неожиданно в темноте ночи напали на пограничный пост Св. Николай (Шекветили). Весь гарнизон поста был зверски перебит, в том числе погиб и целый отряд гурийских ополченцев. 23 октября первые артиллерийские залпы с южного берега Дуная по русской речной флотилии возвестили о начале военных действий. Турция сосредоточила в этом районе 150-тысячную армию. Горчаков же разбросал свою 82-тысячную по левому, северному, берегу Дуная для отражения атак, и началась долговременная оборона российских территорий, в боях за которые, при подавляющем превосходстве турок, русские солдаты показали образцы мужества и самоотверженности. 5 ноября у Босфора произошёл первый в истории бой паровых судов — между русским фрегатом «Владимир» и турецким пароходом «Перваз-Бахри», который закончился победой русского корабля. Из-под самого Константинополя турецкий пароход был уведён в плен.
Султан сосредотачивал на Чёрном море свои силы для высадки десанта на Кавказское побережье в целях поддержки своей армии, действующей в направлении Грузии. На поиски турецкого флота из Севастополя вышла эскадра П. С. Нахимова с решительным и твёрдым намерением — разбить в ближайшем бою превосходящего противника. 18 ноября русский адмирал обнаружил его у Анатолийских берегов стоящим в Синопской бухте. На взгорье торчали мощные береговые батареи, прикрывающие турецкий флот. Сражение было особенно трудным, поскольку русским канонирам пришлось вести огонь и по кораблям, и по дальнобойным береговым батареям. Бой длился четыре часа. «…Корабли противника, — указывалось в донесении, — поражаемые огнём русских бомбических пушек, один за другим загорались, взрывались и выбрасывались на берег».[801]
Весь турецкий флот, сосредоточенный в бухте, был уничтожен. Лишь одному пароходу в пылу сражения удалось ускользнуть из Синопской гавани. Сам командующий флотом Осман-паша вместе со всем своим штабом и переодетыми английскими офицерами попал в плен. Нахимов не потерял ни одного корабля. За время боя было выпущено только русской эскадрой 16 800 снарядов.[802] Турки потеряли убитыми и утонувшими более трёх тысяч человек, русские — 38 убитыми и 235 ранеными.[803] Это была такая победа, что султан до 1854 года больше не выпускал в Чёрное море ни одной из своих эскадр. Сражение при Синопе, как отозвался о нём В. А. Корнилов, — «Битва славная, выше Чесмы и Наварина».[804]
В то же самое время на Кавказе генерал В. О. Бебутов с 10-тысячным войском разгромил 36-тысячную турецкую армию Абди-паши под Карсом, захватив весь его лагерь с орудиями и полным снаряжением. Такое крушение турок на Кавказе, совпавшее с Синопской катастрофой, всполошило Англию и Францию. «…Я не вижу, как мы можем… воздерживаться далее от входа в Чёрное море», — писал в Лондон из Константинополя командующий английской эскадрой, стоящей в Мраморном море в ожидании приказа.
Было ясно, что Россия опять берёт реванш в решении восточной проблемы. Объединившись «военно-оборонительным союзом», Англия и Франция выступили в качестве «защитников» Турции, и в конце декабря 1853 года они ввели в Чёрное море свои эскадры с тем, чтобы подавить действия русского флота. Одновременно России был предъявлен ультиматум — вывести свои войска из Дунайских княжеств. Военные действия 1854 года начали разворачиваться не только на Чёрном море, где было предпринято нападение на Одессу, но и в Балтийском, на севере и даже на далёкой Камчатке.
В Белом море к Соловецким островам подошли английские корабли и обстреляли монастырь. На требование английского капитана выдать ключи от монастыря архимандрит ответил отказом. Но стены и башни Соловецкого монастыря из многотонных валунов были неприступны. К тому же монахи неплохо били из пушек, так, что у флагмана повредили ходовое управление. В память об этом событии, по завершении войны, император Александр II подарил Соловецкому монастырю огромный — в 72 пуда весом — колокол «Благовестник», который был подвешен на низенькой колокольне перед «Святыми воротами». На колоколе была выполнена надпись, повествующая об истории обороны обители. Усиленно готовился к обороне и порт Архангельск, но нападение на него у англичан сорвалось.
Военные действия англо-французской коалиции развернулись и на Тихом океане. С получением известий о начавшейся войне небольшой гарнизон порта Петропавловска-Камчатского под руководством контр-адмирала В. С. Завойко подготовился к встрече неприятеля. Кроме армейцев в городе был сформирован боевой отряд из гражданского населения, установлено 7 батарей с 40 орудиями, а одна пушка была даже поднята на маяк. Фрегат «Аврора» и транспорт «Двина», находящиеся в бухте, были развёрнуты бортами так, чтобы встретить англичан и французов из всех имеющихся орудий. Пушки с противоположных бортов были сняты на устройство береговых батарей.
17 августа на горизонте появилась вражеская эскадра в составе шести кораблей, а 18-го она вошла в Авачинскую бухту под английским и французским флагами и начала бомбардировку. Русские береговые батареи отвечали всеми возможными средствами. Но орудия были устаревшие, к тому же каждое из них располагало только 67 выстрелами, на большее не было снарядов. Когда батареи гарнизона были разбиты, корабли противника высадили десант в 600 человек. Но отряд Завойко, численностью 200 защитников, штыковой атакой заставил противника отступить. 24 августа была предпринята новая десантная атака, и снова героический гарнизон, несмотря на четырёхкратное превосходство противника, заставил его бежать обратно к шлюпкам. Так закончились трагические события на Камчатке. У подножия Никольской сопки и теперь возвышаются два холма, в одном из которых находится братская могила защитников Петропавловска-Камчатского, а в другом — похоронено более 400 участников англо-французского десанта.[805]
На западе объединённая эскадра противника вошла в Балтийское море, заняла Аландские острова, пыталась атаковать Кронштадт, но вынуждена была отступить. Затем она обстреляла Свеаборг, побывала и у других портов, но повсюду встречала упорное сопротивление русских гарнизонов.
К этому времени на Кавказе турецкая армия была полностью разгромлена у Курюк-Дара и эпицентр войны переместился на Крымский полуостров, где располагалась главная военная база Черноморского флота. В самом начале сентября объединённый флот трёх держав из 356 судов начал переброску англо-франко-турецких войск из Варны, где они были сосредоточены, через море в район Евпатории. 6 сентября союзная армия численностью 62 тысячи уже шествовала вдоль морского берега к Севастополю в сопровождении флота, который с моря прикрывал её своей артиллерией. У реки Альмы её поджидала русская армия, готовая встретить неприятеля во всеоружии. Но оружие-то у русских было гладкоствольное и стреляло всего на 300 метров, в то время как у английских егерей оно было нарезным и поражало на расстоянии до 1300 метров. Кроме того, Меншиковым была плохо разработана диспозиция. Враг обошёл армию и с сопок начал расстреливать русских солдат, как куропаток на открытой местности, не подвергаясь никакому риску. Невольно получилось так, что русские впервые в истории прибегли к рассыпному строю. В этом сражении большую роль сыграло и преобладание противника в живой силе. Русская армия составляла всего 33 тысячи человек. Сражение при Альме было проиграно.
Но и союзные войска встревожили огромные потери, и они не решились с ходу штурмовать Севастополь. Герцог Кембриджский, участник событий, заявил, что «…ещё одна такая победа, и у Англии не будет армии».[806] Меншиков отвёл войска в Бахчисарай, оставив в Севастополе для обороны 18 тысяч моряков и 8 тысяч армейцев. Союзная армия после сражения при Альме предприняла обходной марш на Балаклаву, что дало дополнительное время защитникам Севастополя на устройство оборонительных укреплений. Чтобы преградить союзному флоту доступ на Севастопольский рейд, при входе в него (на фарватере) были затоплены парусные корабли, которые всё равно не могли бы дать существенной пользы в сражении с мощными винтовыми судами промышленных держав Европы. Закалённые в сражениях и, казалось бы, очерствевшие в трудностях, моряки плакали, прорубая днища своих кораблей. И сами суда никак не хотели тонуть, даже загруженные камнями. Пришлось прибегнуть к помощи артиллерии. Так, 130-пушечный корабль «Три святителя» затонул только после того, как «Громобой» сделал в упор по нему 27 орудийных выстрелов.[807] Вице-адмирал В. А. Корнилов успокаивал моряков, обращаясь к ним с воззванием: «…Грустно уничтожать свой труд!.. но надо покориться необходимости! Москва горела, а Русь от этого не погибла! напротив, стала сильнее…»[808]
Огромная армия союзников обложила город и готовилась к штурму. С этого момента началась героическая оборона Севастополя, руководство которой было сосредоточено у В. А. Корнилова. Город кипел. Непрестанно, днём и ночью, всё население его работало на строительстве оборонных сооружений: носили камни, землю, насыпали куртины, возводили бастионы, строили укрепления, подкатывали и устанавливали пушки, подвозили и укладывали боеприпасы. Под руководством талантливого военного инженера Э. И. Тотлебена за короткий срок город принял вид крепости. 5 октября 1854 года началась первая бомбардировка Севастополя. В 6 часов утра со всех сторон — и с суши, и с моря — из более чем 1400 орудий было выпущено по городу около 63 тысяч снарядов. Как вспоминали очевидцы, в этот миг всё перемешалось за русскими окопами. Все ждали страшного начала и всё-таки оно потрясло своей страшной неожиданностью. Вслед за залпом противника наши артиллеристы открыли огонь из всех своих 118 орудий.
Началось невообразимое, не поддающееся описанию побоище. Раскаты залпов более полутора тысяч орудий слились в единый страшный гул, потрясающий и сушу и море. Пороховой дым окутал город и окрестности. Снаряды рвали мостовые, выворачивая и раскидывая камни, прошибали стены, срывали крыши домов, валили деревья, разносили в прах лёгкие матросские постройки, одно ядро угодило даже в котёл с кашей в госпитале для раненых. В этот день выбыло из строя сразу 1250 защитников. Был убит и адмирал В. А. Корнилов, в руках которого находилось руководство обороной. С тех пор бомбардировка продолжалась ежедневно, унося тысячи жизней севастопольцев, забивая все сохранившиеся помещения ранеными.
Широко известно имя дочери простого матроса — Дарьи Ткач (Даши Севастопольской). Ещё перед сражением на реке Альме она продала весь свой скарб, оставшийся от покойной матери, собрала всё, что могло пригодиться для перевязки раненых, оделась в матросскую куртку и отправилась за русской армией, сказав соседям: «А чего бояться! Ведь не дурное дело задумала. А убьют меня — добрым словом люди помянут».[809] В пылу боя при Альме она на своей повозке организовала первый перевязочный пункт, и долго потом вспоминали солдаты красивого «паренька», который под огнём неприятеля оказывал помощь пострадавшим бойцам. После этого случая многие севастопольские женщины, такие как Варвара Велижева, Ефросиния Прокофьева, последовали её примеру. И теперь в громе боя они оттаскивали с боевых позиций и перевязывали раненых защитников. Дети тоже помогали взрослым: подносили воду, снаряды, исполняли самые разные поручения.
20 октября союзники сосредоточили силы и обрушили удар на четвёртый бастион. Бомбардировка была настолько сильной, что каждый миг казался концом существования: с громом и оглушительным треском разрывались снаряды, с грохотом слетали с лафетов орудия, свист пуль, вскрики раненых — и всё это под осенним непрекращающимся дождём и холодным ветром. Укрыться было негде и некогда. Одежда защитников поизносилась и нередко из-под неё просвечивало тело. Но несмотря на это, солдаты и матросы проявляли подлинный героизм. Многие из них были уже раненные, едва удерживались на ногах, но не покидали своих орудий. Лев Николаевич Толстой, будучи участником обороны, писал брату из Севастополя: «Дух в войсках выше всякого описания. Во время древней Греции не было столько геройства. Рота моряков чуть не взбунтовалась за то, что их хотели сменить с батарей…»[810]
Шло время. По всем признакам было видно, что неприятель готовится к общему штурму. И чтобы предупредить его, главнокомандующий Меншиков 24 октября провёл со своей армией Инкерманскую операцию. Русские потерпели поражение, но цель была достигнута — враг отказался от штурма.
Наступала зима. Холод загнал защитников в сырые землянки, людей стали косить болезни. Снабжение армии было никудышным. Грунтовые дороги разбиты, поклажу перевозили на волах и лошадях, которые тащили арбы, утопая по брюхо в грязи. Легче было английской армии доставить продовольствие и боеприпасы из далёкого Лондона по морям, чем русским защитникам — из России.
12 ноября в Севастополь прибыл знаменитый хирург Н. И. Пирогов. Он поразился происходящему в городе. Каждый второй встречавшийся прохожий был с перебинтованной головой или с перевязью, поддерживающей искалеченную руку. А хромых было не счесть.[811] Весь Севастополь был забит ранеными, девать их было некуда. Они лежали в бараках — на нарах вдоль стен, зачастую просто на одной соломе; в набитых госпиталях валялись на голом полу, во дворах — под открытым небом и даже на улицах. Раненые перемежались с тифозными, повсюду свирепствовала гангрена. Помещений под госпитали не хватало. Зато генерал-губернатор один занимал огромное здание. На вопрос Пирогова — не уступит ли он половину, тот обещал подумать и выделил для раненых городские конюшни.[812]
С Пироговым из Петербурга прибыли несколько его коллег-хирургов и отделение сестёр милосердия Крестовоздвиженской общины, основанное на личные средства добродетельной женщины Елены Павловны — вдовы князя Михаила Павловича, который был самым младшим братом царствующего Николая I. Вот с ними-то Пирогов за 12 дней навёл порядок в госпиталях и сделал многое для спасения раненых защитников Севастополя. Он поднимал и безнадёжных. Севастопольцы принимали его за волшебника-исцелителя.
Однажды солдаты принесли ему даже обезглавленный труп своего друга и попросили пришить, подавая отдельно голову. Это было величайшим признанием: «Он всё может!»[813]
В последние месяцы предзимья в крымские госпитали прибыло пять отделений сестёр милосердия.
Сёстры милосердия отнюдь не то же самое, что медицинские сёстры в нашем современном представлении. В их общину после двухлетнего испытательного срока (по уходу за больными) могли войти девицы и вдовы хорошего происхождения в возрасте от 20 до 40 лет. После этого они проходили обучение медицине в учреждениях Красного Креста. Ради своего служения девушки отказывались от семьи, а работали они безвозмездно. От общины они получали только еду и одежду. Перед отправкой сестёр из Петербурга «Великая Княгиня Елена Павловна лично беседовала с каждой», чтобы убедиться в их благонадёжности.
Сёстры милосердия оказывали серьёзную помощь хирургу в организации госпитального обслуживания. Но и не только в этом. Они буквально выбивали из складов лекарства и перевязочные материалы, обличали мироедов-интендантов и воров. Как-то раз сёстры, ревизуя одну из аптек, обнаружили хищение. Аптекарю-вору грозил расстрел по законам военного времени. Так он, не дожидаясь суда, сам застрелился. Одна из наиболее деятельных сестёр милосердия Екатерина Бакунина — внучатая племянница М. И. Кутузова — способна была сутками не отходить от операционного стола. Однажды она бессменно провела 50 ампутаций подряд, помогая сменяющимся хирургам. Здесь же, в осаждённом Севастополе, находилась и сестра погибшего посла в Тегеране и автора «Горя от ума» баронесса Екатерина Будберг. Эти бесстрашные женщины посвятили себя служению отечеству, своему народу.
Наступил новый 1855 год. В войну с Россией была вовлечена Сардиния. Четвёртая союзница направила под Севастополь свои военные силы в 30 тысяч человек. Из Европы шли суда с боеприпасами и снаряжением для союзников. А что могли дать защитникам три российских пороховых завода со старой технологией и допотопным оборудованием?
18 февраля почил император Николай I и на престол вступил его сын Александр II. Он снял с поста главнокомандующего армией Меншикова и, чтобы как-то улучшить организацию армии, заменил его генералом Горчаковым — нерешительным и безынициативным. В Севастополе от таких перемен никакого проку не было.
С рассветом 28 марта началась очередная беспрерывная десятидневная бомбардировка городских укреплений. В основном она была направлена на четвёртый бастион и прилегающие редуты. За этот период по Севастополю было выпущено 169 тысяч снарядов. Но ужасы бомбардировки уже делались привычными. Люди не припадали от каждого выстрела к земле, как раньше. Севастопольские ребятишки собирали по городу ядра согласно объявлению, зарабатывая по копейке серебром за штуку. Даже малыши доставляли их катом на пункты сбора. А дети моряков, что постарше, целыми днями находились на батареях под сильным неприятельским огнём, помогая артиллеристам. Некоторые из них, такие как 12-летний сын матроса 37-го флотского экипажа Максим Рыбальченко, добились зачисления на Камчатский редут в качестве прислуги к орудиям. В рапорте от 17 апреля 1855 года главнокомандующий Горчаков докладывал военному министру о том, что он «…назначил (за героическое отличие) Максиму Рыбальченко серебряную медаль с надписью „За храбрость“ на Георгиевской ленте, имею честь уведомить в том ваше сиятельство».[814] А вот сын матроса 30-го флотского экипажа Кузьма Горбаньев с самых первых дней обороны вынудил коменданта четвёртого бастиона взять его к себе на батарею. Вскоре Кузя был ранен, но по выздоровлении вновь вернулся к орудиям.[815]
27 марта был убит матрос Пищенко. Его десятилетний сын, оставшись один, пришёл на четвёртый бастион, где научился стрелять из мортир. А когда перебило всю прислугу, он один продолжал наносить удары по передовым окопам противника. Этот юный защитник также был награждён серебряной медалью «За храбрость», а к концу осады заслужил даже знак отличия ордена св. Георгия.
Обстановка в Севастополе всё больше накалялась. Обе воюющие стороны готовились к решающей схватке. Днём артиллерия противника разрушала линию укреплений, но утром следующего дня союзники с удивлением обнаруживали, что за ночь всё было восстановлено и защитники снова готовы к бою. Противник перешёл к навесному огню из мортир, мешая производить восстановительные работы.
7 марта на Камчатском редуте разрывом неприятельского ядра был убит контр-адмирал В. И. Истомин. П. С. Нахимов, посылая брату известие о его гибели, писал: «…Вы знали наши дружеские отношения и поэтому я… посылаю вам кусок Георгиевской ленты, бывшей на шее у покойного в день его смерти; самый же крест (Георгиевский 2-й степени) разбит на мелкие части…»[816]
26 марта Нахимову было присвоено звание полного адмирала, и теперь на него одного навалились все трудности и заботы обороны.
Мартовская бомбардировка унесла огромное количество жизней защитников Севастополя. Только раненых через руки Пирогова прошло около пяти тысяч. Он не уходил с главного перевязочного пункта, находившегося в здании Дворянского собрания, всё это время. Днём и ночью «резал» и штопал людей. Целые лужи крови расплывались на паркете, их просто не успевали вытирать. Огромные деревянные бочки были заполнены отрезанными людскими конечностями.[817] Дом Гущина прозвали «Мёртвым домом». Туда, после сортировки раненых, отправляли безнадёжных, и это было равносильно смертному приговору.
А Севастополь пылал пожарами, и тушить их было некому. Все, кто ещё мог держаться на ногах, работали на восстановлении линии укреплений. 6 июня 1855 года после очередной бомбардировки союзники предприняли общий штурм. Защитники города с великим трудом отбили наседавшего противника. Сказывалась нехватка людей и боеприпасов. Гарнизон Севастополя имел всего лишь 43 тысячи человек, а осаждавшие насчитывали до 175 тысяч.
Но сколько было совершено севастопольцами героических подвигов! Например, матрос 30-го флотского экипажа Пётр Маркович Кошка наводил по ночам ужас на передний край осаждавшего противника. Он предпринимал самые невероятные по дерзости ночные вылазки в стан врага и почти никогда не возвращался без трофеев и ценных сведений для командования. (110 лет спустя его внук, обладая такими же боевыми качествами, погиб, защищая Севастополь от фашистских захватчиков.) Подобные подвиги совершали и многие другие: матросы Ф. Заика и А. Рыбаков, солдаты И. Шевченко и А. Елисеев, простые жители города. Они проводили ночные рейды на передней линии противника, уничтожали артиллерийскую прислугу, заклепывали пушки и выводили из строя вражеские батареи. Упорная война велась и под землёй. Под позиции противника было прорыто 7 тысяч метров подземных галерей и совершено с помощью эффективного электрозапала 94 крупных минных взрыва.
28 июня 1855 года Севастополь постигло неутешное горе. На Малаховом кургане был смертельно ранен Павел Степанович Нахимов. Пуля пробила ему голову, и он скончался, не приходя в сознание. Но гарнизон не сдавался. К августу город казался вымершим. Почти все его здания были разрушены. Но среди руин всё так же несгибаемо держались из последних сил его защитники.
5 августа 1855 года началась последняя, но самая сильная бомбардировка. На каждом километре вражеских позиций, напротив линии севастопольских укреплений, было сосредоточено до 150 орудий — небывалая по тем временам плотность огня… Задрав жерла, они за три недели бомбардировки выпустили по Севастополю сотни тысяч снарядов. Только за это время город потерял 20 тысяч защитников. Против одного Малахова кургана вели огонь 110 орудий противника.
27 августа в обеденное время начался последний штурм севастопольских укреплений. Второй бастион с гарнизоном 1100 человек отбивал атаки целой дивизии Дюлака. 1400 защитников Малахова кургана сражались до последнего момента с 8 тысячами штурмовавших. И только неприятельский снаряд, угодивший в пороховой погреб, решил разом судьбу сражения. Страшный взрыв потряс Малахов курган, и всё было кончено…
Потеря ключевой позиции обороны решила дальнейшую судьбу Севастополя. Срочно был наведён через Южную бухту плавучий мост, и в ночь на 26 августа, взорвав сохранившиеся бастионы и затопив оставшиеся суда, гарнизон перешёл на Северную сторону, оставив врагу лишь развалины Южной стороны города. Так окончилась героическая 349-дневная оборона Севастополя.
Только за один последний день и только на одном Малаховом кургане полегло 1697 русских защитников.[818]
Узнав о сдаче колыбели Черноморского флота, император Александр II писал главнокомандующему Горчакову в Крым: «…Как ни тяжела материальная потеря Севастополя и унижения нашего… флота, но я сожалею гораздо более о дорогой крови, которая ежедневно проливалась героическим гарнизоном Севастополя. Поэтому я не могу не одобрить Вашу решимость очистить Южную сторону, что было исполнено очень удачно, благодаря плавучему мосту… Не унывайте, а вспомните 1812 год… Севастополь — не Москва, а Крым — не Россия. Два года после пожара московского победоносные войска наши были в Париже. Мы те же русские…»[819]
В октябре император Александр II сам прибыл в Крым в действующую армию. Обходя войска, благодарил солдат за мужество и стойкость. «…Именем покойного государя, — говорил он, — именем отца моего… благодарю вас…» В госпиталях Александр II обходил раненых солдат и матросов, «…благодарил лично за труды и страдания, раздавал подарки и награждал отличившихся. У Севастопольского кладбища, где мирно спят защитники города, государь с обнажённой головой вышел из экипажа, осеня себя крестным знамением, подошёл к могильному холму и, упав на колени, долго и неутешно рыдал».[820]
Больше месяца он провёл в Севастополе, находясь среди солдат. Там же своим приказом по армии, отданным 31 октября 1855 года, император установил специальную медаль для награждения защитников города. Он писал: «…Храбрые воины Крымской армии! свидание с вами доставило мне невыразимое удовольствие… Мне отрадно было видеть вас и любоваться вами… В память знаменитой и славной обороны Севастополя я установил, собственно для войск, защищавших укрепления, серебряную медаль на Георгиевской ленте для ношения в петлице.»[821] Эта медаль (диаметром 28 мм) стала первой наградой Крымской войны. На лицевой стороне её изображены рядом два вензеля — Николая I и Александра II, увенчанных императорскими коронами. А на оборотной стороне, под лучезарным «всевидящим оком», мелкая четырёхстрочная надпись: СЪ 13 СЕНТЯБРЯ — 1854 — ПО 28 АВГУСТА — 1855». Её окружает броская надпись, выполненная крупным шрифтом, вдоль края медали: «ЗА ЗАЩИТУ СЕВАСТОПОЛЯ».
Эта медаль предназначалась для награждения всех без исключения защитников Севастополя, в том числе и женщин, «…которые несли службу в госпиталях или во время обороны оказывали особые услуги». Впоследствии право на получение этой медали распространилось различными дополнениями к приказу вплоть до вручения их «…наёмным и собственным людям военных офицеров, находившимся на Южной стороне Севастополя при его защите…»[822]
В собраниях коллекционеров встречается странная «гибридная» медаль «За защиту Севастополя» из светлой бронзы, лицевой стороной которой является вензелевая сторона медали «В память Крымской войны» со «всевидящим оком» над коронами. Возможно, эта медаль была пробной и осталась не утверждённой.
50 лет спустя, к юбилейной дате Севастопольской обороны, была отчеканена наградная медаль (диаметром 28 мм) из серебра и светлой золочёной бронзы.
На лицевой стороне её, в лучах сияния «всевидящего ока» изображён крупный равноконечный крест, в центре которого, в венке из дубовых листьев, указано число дней продолжавшейся осады Севастополя — «349»; внизу, под крестом, вдоль края медали даты — «1855–1905». На оборотной стороне — горизонтальная надпись, славянской вязью, в четыре строки: «НА ТЯ ОУПОВАША, — ОЦЫ НАШИ: — ОУПОВАША, И — ИЗБАВИЛЪ ЕСИ Я». Эта надпись относится непосредственно к оборотной стороне бронзовой медали за Крымскую войну, о которой речь пойдёт ниже.
Эта юбилейная медаль была учреждена императором Николаем II 5 октября 1904 года. Серебряная — предназначалась для награждения всех оставшихся в живых защитников города Севастополя, включая и тех, кто находился в это время в городе по обязанностям службы, в том числе священников и женщин, которые несли службу в госпиталях. Кроме того, ею были награждены все оставшиеся в живых участники сражений при Альме, Балаклаве, Инкермане и Чёрной речке. Носили серебряную медаль на Георгиевской ленте.
Медаль из светлой золочёной бронзы была вручена членам исторической комиссии, которая к юбилейным празднествам составляла полное описание Севастопольской страды. Эти медали носили на Владимирской ленте. Писатель Лев Николаевич Толстой был награждён сразу обеими медалями. Как добровольный участник защиты Севастополя, воевавший на четвёртом бастионе, он получил серебряную юбилейную медаль. А за свои правдивые «Севастопольские рассказы» (очерки) — бронзовую, золочёную.
К юбилейным торжествам были заготовлены штемпели интереснейшей мемориальной медали в память 50-летия обороны Севастополя. Резал их сын знаменитого мастера Грилехеса А. Г. — Авраам Авенирович. С лицевой стороны он изобразил портреты императоров Николая I и Александра II, а на оборотной — искусно показал план осаждённого Севастополя. К сожалению, сама медаль по каким-то причинам не была выпущена в свет.
Во время одиннадцатимесячной осады города простые севастопольские женщины с самоотверженностью героинь перевязывали раненых и выносили их из боя. Многие из них были представлены адмиралом П. С. Нахимовым к награждению серебряными медалями «За усердие», а в особых случаях даже медалью «За храбрость».
Севастопольская сестра милосердия Даша Ткач, душа гарнизона, «…За самоотверженную заботу о раненых… была награждена золотым нагрудным крестом с надписью „Севастополь“ и медалью».[823]
За особые отличия, проявленные в ночных боевых рейдах на неприятельские позиции, защитники Севастополя жаловались знаками ордена св. Георгия и медалями «За храбрость». Так, легендарный матрос «…Пётр Маркович Кошка… за свои подвиги… был награждён тремя Георгиевскими крестами (солдатскими знаками отличия ордена св. Георгия) и четырьмя медалями».[824]
Для сестёр милосердия, работавших в Крыму во время войны, была отчеканена специальная серебряная медаль диаметром 39 мм, установленная по велению «Её Императорского Величества Государыни Императрицы Александры Фёдоровны (жены Николая I)». На лицевой стороне её, под императорской короной, изображён вензель императрицы — «А. Ф.», его окружает разделённая «растительным орнаментом» надпись: вверху, над короной — «Крым», справа — «1854», внизу — «1855» и слева — «1856». На оборотной стороне, под сиянием, исходящим от «всевидящего ока», пятистрочная надпись, выполненная славянской вязью: «Аминь глаголю вам понеже сотвористе единому сих братий моих меньших мне сотвористе», под надписью, внизу — восьмиконечный крестик.
В. Г. фон Рихтер в своих трудах по русской медалистике выпиской из специальной литературы подчёркивает, что «…Все они (сёстры милосердия), работавшие в Крыму во время войны, получили серебряные медали с надписью „Крым — 1854–1855—1856“, а знаменитая Даша Севастопольская была награждена не серебряной, а золотой медалью».
Всего в Крыму действовало 9 отрядов сестёр, общей численностью 100 человек. Из них не вернулись домой 17.[825] Всего в этой войне принимали участие 250 сестёр милосердия.
Сёстры милосердия Крестовоздвиженской общины, созданной по инициативе хирурга Пирогова, получили кроме вышеописанных наград ещё и по одной серебряной медали такого же размера — 39 мм «…от Её Императорского Величества Великой Княгини Елены Павловны в память милосердного служения страждущей братии во время Крымской кампании».[826]
На лицевой стороне этих медалей изображён лучезарный восьмиконечный крест, вокруг которого надпись славянской вязью: «Болен бех и посетисте мене»; внизу, концентрично краю медали, даны названия городов, где работали в госпиталях сёстры милосердия общины: «Севастополь, Перекоп, Бельбек, Бакчисарай, Херсон, Николаев, Симферополь». На оборотной стороне — горизонтальная шестистрочная надпись: «Въ память милосердного служения страждущей братии», вокруг неё другая надпись: «Крестовоздвиженская община сестёр попечения о раненых».
Существует ещё одна медаль подобного рода из светлой бронзы, её отличие от этой лишь в перечне городов, в которых работали сёстры милосердия — «Финляндия Выборг Свеаборг и Або». Этой медалью награждались сёстры милосердия той же общины, но работавшие во время Крымской, или Восточной, войны на Балтике.
Самому же хирургу Пирогову был прислан орден Белого Орла, и он по этому поводу писал: «…„За Веру, Царя и Закон!“ — значится на моей новой звезде, причём „За Веру“, по прежнему статуту сего ордена, означает веру в непорочное зачатие святой девы… Как же бы… я стоял за этот важный догмат… не говоря своим больным правды?».[827]
В честь самой покровительницы Крестовоздвиженской общины Елены Павловны была выпущена памятная односторонняя медаль (диаметром 80 мм) с погрудным, влево обращённым, изображением «Великой Княгини».
Ещё в апреле 1854 года был обнародован указ о добровольной записи в морское ополчение и о формировании «Резервной гребной флотилии» для использования её в обороне береговых границ России на Балтийском море. Кроме того, в разгар боёв за Севастополь, перед самой кончиной императора Николая I, вышел его «Высочайший манифест» (1 февраля 1855 года) о формировании государственного подвижного ополчения. Среди крепостных крестьян быстро распространились слухи — будто бы записавшихся в ополчение после войны освободят от крепостного права. И это казалось вполне вероятным, так как император Николай I с приходом к власти уже занимался этим вопросом и провёл целый ряд мероприятий, издав в том числе закон об «обязанных крестьянах». Естественно, что в Москву народ повалил валом, бросив свои заботы в деревнях на произвол судьбы. Генерал-губернатор Москвы граф Закраевский писал по этому поводу шефу жандармов А. П. Орлову: «В Москву приходят ежедневно… для определения в… ополчение большие партии самовольно отлучившихся из имений помещиков крестьян и дворовых людей Тамбовской, Рязанской, Владимирской, Новгородской и Пензенской (губерний)».[828]
Движимые патриотическим чувством и желанием немедленно освободиться от крепостника-помещика, крестьяне торопились стать ратниками, получить «…крест на (форменную) фуражку из жёлтой латуни и жалование (иногда более) 2 р. 70 к. в год».[829]
Этот ополченский знак был подобием креста Отечественной войны 1812 года и по форме и по размерам — 67x67 мм, за исключением сменившегося в его розетке вензеля «А-I» на «Н-I».
После падения Севастополя союзный флот пытался прорваться в Николаев, но в Днепровско-Бугском лимане натолкнулся на упорное сопротивление Кинбурнской крепости. Имея всего 13 пушек, бывшая суворовская цитадель целых два дня оказывала сопротивление полутора тысячам корабельных орудий противника. Это предупредило дальнейшие действия союзного флота.[830] Была попытка противника высадиться на Таманском полуострове, но и там он встретил упорное сопротивление. В его руках, кроме Севастополя и Кинбурна, оказались Керчь и Евпатория. Но зато на Кавказе, пока велась защита Севастополя, генерал Н. Н. Муравьёв сумел без всякой государственной помощи собрать дополнительные войска, организовать оборону Мигрелии и, сдержав горцев имама Шамиля, разбить турецкую армию, завладев основными опорными крепостями этого края — Ардаганом и Карсом.
После длительных переговоров в Париже 18 марта 1856 года главы правительств подписали мирный договор, согласно которому Севастополь и другие города Крыма были обменены на Карс и турецкие владения в Закавказье, захваченные в последний период войны генералом Н. Н. Муравьёвым. Многое потеряла Россия по договору. Кроме Южной Бессарабии и устья Дуная она лишилась участия в покровительстве христианских народов Балкан и Дунайских княжеств. Но главное — потеряла на Чёрном море военный флот и базы, без которых российские берега становились совершенно беззащитными. Так России пришлось познать не только радость побед, но и горечь тяжёлых поражений.
Через месяц после заключения Парижского договора в «Указе Правительствующему Сенату» от 11 апреля 1856 года «Положением о роспуске государственного подвижного ополчения» был введён новый, по типу наградного, знак в память «…о службе в ополчении». По своей форме крест остался таким же, как и предыдущие, но размеры его были уменьшены до 46x46 мм, а вензель Николая I — «Н-I» — заменён на «А-II». Девиз был дополнен словом «отечество», приобретя глубокий смысл: «За веру, царя, отечество».
В «Положении…» говорится о том, что этот знак «…представляется генералам, штаб- и обер-офицерам… урядникам и ратникам носить по увольнении из ополчения… только тем… которые к тому будут представлены начальниками ополчения».[831] «Относительно ношения креста ополчения, по увольнении чинов в отставку…» были установлены особые правила: «Урядникам и ратникам, вернувшимся в первобытное состояние, дозволить носить фуражку с крестом, но фуражки того образца, который был утверждён для государственного подвижного ополчения. Генералам, штаб- и обер-офицерам», уволенным в отставку, полагалось «…носить крест на груди…». Этот крест имел штифт на оборотной стороне для крепления его на одежду. Кроме того, «Положением…» также определялось, что «…подвергшиеся впоследствии суду должны быть лишены сего знака отличия».[832]
Через пять месяцев после подписания Парижского мирного договора император короновался в Успенском соборе Кремля. Александр II был человеком высоконравственного воспитания. Учитель его — известный писатель В. А. Жуковский много сил и энергии потратил, чтобы сделать из него умного и добродетельного государя. В этот знаменательный день — 26 августа 1856 года — в день своих торжеств он включил в «Высочайший манифест… о милостивейшем даровании народу милостей и облегчений по случаю коронования…» разрешение на выезд из Сибири сосланных его отцом декабристов и даже «…многим из них возвращено утраченное дворянское достоинство».[833]
Дополнениями к этому манифесту от 26 августа 1856 года были учреждены наградные медали «В память Восточной (Крымской) войны 1853–1856 гг.». Медали были отчеканены двух разновидностей — из светлой и тёмной бронзы, диаметром 28 мм. На их лицевой стороне изображены вензеля императоров Николая I и Александра II, увенчанные императорскими коронами и осенённые лучами «всевидящего ока», находящегося над ними. Внизу, под вензелями, вдоль бортика медали, даты: «1853–1854—1855—1856». На оборотной стороне горизонтальная надпись в пять строк: «НА ТЯ — ГОСПОДИ — УПОВАХОМЪ, ДА — НЕ ПОСТЫДИМСЯ — ВО ВЕКИ».
Носили эти награды на четырёх различных орденских лентах — в зависимости от степени участия награждаемых в войне. Медали из светлой бронзы на Георгиевской ленте были выданы всем воинским частям, действовавшим на Кавказе и на дунайском направлении, а также участникам Синопского морского сражения и защитникам Петропавловского порта на Камчатке.
Такой же медалью на Андреевской ленте были награждены все воинские чины — участники военных действий, не получившие медали на Георгиевской ленте, а также чины государственного подвижного ополчения и малороссийских казачьих полков, принимавшие непосредственное участие в боевых сражениях, и сёстры милосердия, исполнявшие свои обязанности во время сражений на боевых позициях.
Медали из тёмной бронзы на Владимирской ленте выдавались всем воинским чинам и даже потомственным дворянам — старшим в роду, но последним — только для хранения в память о войне с последующей передачей потомству.
Такой же медалью, но на Анненской ленте, награждались купцы и состоятельные почётные граждане, «…которые отличили себя приношениями на издержки войны или на пособия раненым и семействам убитых».
Вместе с вышеописанными медалями в память о Крымской войне «Высочайшим манифестом» был учреждён также особый наперсный крест на Владимирской ленте. Эта награда чеканилась из тёмной бронзы, размером 95x58 мм. На лицевой стороне креста, в перекрестии, в лучезарном сиянии помещена в натуральную величину лицевая сторона медали в память о Крымской войне. Все четыре уширенных конца креста оформлены фигурными вырезами. Оборотная сторона его гладкая, но в перекрестии, точно так же, как и на лицевой, в лучезарном сиянии помещена оборотная сторона медали в память о Крымской войне.
Этим крестом награждалось духовенство всех христианских вероисповеданий — от священника до митрополита, — которые несли службу как в военных, так и в других ведомствах России. А духовные лица, которые принимали участие в сражениях, награждались, кроме наперсного креста, ещё и медалью из светлой бронзы в память о Крымской войне. После смерти награждённого крест передавался старшему в роду или помещался на вечное хранение в божий храм — церковную ризницу.
В самый разгар Крымской войны была отчеканена ещё одна серебряная медаль, диаметром 28 мм. Она связана с кончиной 18 февраля 1855 года императора Николая I и является большой редкостью. Эта медаль была вручена на Андреевской ленте небольшому числу офицеров — депутации от подшефного «6-го Прусского Королевского кирасирского имени Его Императорского Величества Николая I Бранденбургского полка», — прибывших на похороны своего шефа.
На лицевой стороне медали — погрудное, вправо развёрнутое, изображение Николая I без каких-либо императорских атрибутов. Вокруг него, вдоль края медали, помещена немецкая надпись, означающая в переводе — «Николай I император России». На оборотной — внутри лаврового венка, под императорской короной, вензель Николая I; под ним указан год смерти — «1855»; а по сторонам венка — даты пребывания депутации на похоронах в России: слева — «18-го февраля» (по-немецки), справа — «5-го марта».
Медаль была учреждена 5 марта 1855 года — по отбытии прусской депутации из России.[834]
В своё время император Николай I часто наведывался в Пруссию в свой подшефный Бранденбургский полк, благоволил к нему, привозил множество различных подарков и даже награждал его офицеров российскими орденами. Осенью 1834 года он прибыл со своим сыном цесаревичем Александром в Берлин. Будущий император Александр II (ему тогда было 16 лет) получил от прусского короля Фридриха Вильгельма чин полковника прусских войск и был, по примеру своего отца, назначен шефом 3-го, уже его имени, уланского полка и 10 ноября принял командование им на парадном смотре.[835]
Предчувствуя кончину, в самый разгар Севастопольской обороны Николай I наказывал сыну: «Сдаю тебе мою команду, но, к сожалению, не в таком порядке, как желал, оставляя тебе много трудов и забот. Мне хотелось принять на себя всё трудное и тяжкое, оставить тебе царство мирное, устроенное и счастливое. Провидение судило иначе». И последними его словами к сыну были: «Служи России».[836]
Здесь следует сказать, что в память о царствовании Николая I была отчеканена ещё одна наградная медаль — в 1896 году. Она предназначалась для поощрения всех воинских чинов, служивших при Николае I.