«Березиль»

«Березиль»

Сначала — цитата. Откуда — будет сказано ниже (хотя и так ясно). «Курбас активности к общественной жизни не проявлял, замечалась тенденция получать освобождение от работ без достаточных оснований… Производит впечатление человека, имеющего большие знания и способности, но держит себя подчеркнуто выше окружающей его массы. На исправительно-трудовую политику смотрит как на зажим человечества и принуждение. Недоброжелательно относится к работникам культурно-воспитчасти за их указания себе в том, как нужно строить культурно-массовую работу в условиях лагерной действительности…»

А ведь говорила мама Саше: «Не ходи ты, сынок, в актеры». И даже клятву с него брала, что не выйдет никогда на сцену. И не было это обычной родительской блажью, мол, актерство для серьезного человека профессия недостойная, на хлеб с маслом и икрой не заработаешь, так что давай, ребенок, двигай по юридической или, например, по инженерной части. Ведь знали Ванда и Степан Курбасы (выступавшие на сцене под псевдонимом Яновичи), что такое актерская жизнь. И потому мама пыталась отговорить Леся (так называли Александра в семье) от повторения их пути. Но как могло быть иначе, если с первых лет жизни Лесь буквально жил в театре, из-за кулис наблюдая и каждой клеточкой впитывая в себя этот волшебный мир. Да, знал сын актеров Курбасов-Яновичей, что такое постоянные переезды, дешевые гостиницы, элементарная бытовая неустроенность. И в какой-то момент показалось, что пошел Лесь по правильному пути — поступил на философский факультет знаменитого Венского университета, где изучал германистику и славистику, выучил восемь иностранных языков, в том числе и совершенно экзотический норвежский (интересно, много ли в начале XX века в Украине было людей, знавших норвежский язык?). Но не вышло из Леся Курбаса ученого германиста-слависта, свернул-таки он с философского пути.

После двух лет учебы в Вене Лесь перевелся в родной Львов, учился на филологическом факультете Львовского университета. Учился, надо сказать, хорошо, не пропускал занятий, был на хорошем счету у преподавателей, совершенствовал знание языков. Но в 1911 году в числе других студентов-бунтарей он был исключен из университета за то, что требовал вести преподавание на украинском языке. И Лесь получил свободу и возможность заняться театром.

«Статный красавец с высоким лбом, выразительными глазами, будто нарисованными бровями-крыльями как нельзя более соответствовал типу героя-любовника», — так описывала молодого Курбаса театровед Наталья Кузякина. Действительно, в театре «Русская беседа», том самом, в котором когда-то играли его родители, Лесю доставались роли героев-любовников, подходящих, как считали режиссеры, под его образ. И лишь изредка Курбасу удавалось играть серьезные драматические роли.

А затем была неразделенная любовь и неудачная (или все-таки удачная?) попытка самоубийства. Выпущенная им из револьвера пуля попала в сердце и застряла в его нижней части, да так, что вытащить ее не было никакой возможности. Однако каким-то непостижимым образом Лесь выжил и так и ходил с пулей в сердце до конца своих дней.

После долгого лечения он вернулся на сцену. Но это был уже совершенно другой Лесь Курбас. Те, кому довелось заглянуть в глаза смерти, не могут остаться такими, какими они были ранее. В это время и начинает формироваться театральное мировоззрение Курбаса, его принципы работы на сцене — новаторство, иногда на грани эпатажа, непризнание авторитетов, навязанных штампов и закрывающих глаза шор «театрального опыта предыдущих поколений». Не случайно Курбаса называли украинским Мейерхольдом. Трудности никогда не останавливали молодого режиссера (еще в 1911 году он пробовал себя в качестве постановщика спектаклей в «Гуцульском театре») и актера. Нет в театре профессиональных опытных актеров? Так это же прекрасно! «Самое большое препятствие для искусства в театре — это так называемый готовый актер, профессионал, — писал Лесь Курбас. — Что это такое? Это в большинстве своем рутина, наглая, заумная, слепая, недалекая, нетворческая. Копия Копии… Маленькая душа, больная рецензиями».

В начале 1916 года Курбаса приглашает в свой киевский театр знаменитый в то время украинский режиссер Николай Садовский. Среди киевских театралов пошли слухи о новом молодом актере, пришедшем к Садовскому. Именно слухи. Да, Лесь уже не был к тому моменту артистом «местечкового» масштаба, однако и дальше родной Галиции его практически не знали. А театр Садовского — это уже совершенно другой уровень. Кстати, «молодой актер» Курбас был не так уж и молод. 29 лет — время актерского расцвета, и, наверное, не только потрясающий талант, но и накопленный к тому времени опыт позволили Лесю Курбасу очень быстро завоевать сердца весьма придирчивой киевской публики. Однако сам он, надо сказать, достаточно быстро понял, что рамки театра Николая Садовского тесны для него. И он был не одинок в своем мнении. Вокруг Курбаса начала формироваться группа молодых актеров, мечтавших создать свой театр-студию. Нет, конечно же, они не считали Николая Садовского плохим режиссером. Но у Леся Курбаса и его единомышленников было свое видение театра. Весной 1916 года, спустя всего два месяца после дебюта Леся Курбаса на киевской театральной сцене, состоялась первая встреча студийцев. Собравшиеся на одной из киевских квартир молодые актеры разошлись под утро, не заметив, как в творческих разговорах пролетело время. У них не было ни опыта, ни организационных и материальных возможностей, но студийцев это нисколько не пугало. У молодого театра есть руководитель и неуемное желание работать — а что еще надо?

1917 год стал годом не только двух революций, но и годом рождения «Молодого театра». Наверное, кому-то такое сопоставление может показаться слишком преувеличенным, но для украинского театрального мира появление «Молодого театра» с Лесем Курбасом во главе стало подлинной революцией. Февраль и Октябрь 1917-го разрушили государственные устои, а молодые украинские актеры хотели потрясти устои театральные.

Конечно, революционному Киеву, переходившему из рук в руки, было не до театра и заботы об удовлетворении амбиций молодых актеров. И поэтому поначалу главной заботой «Молодого театра» был поиск не репертуара, а помещения для репетиций и показа спектаклей. Некоторое время артисты снимали помещение бывшей мастерской, пока наконец Курбасу не удалось договориться с П. М. Милорадовичем, владельцем театра «Бергонье» на Прорезной улице. В том же здании находилась студия известного московского балетмейстера Михаила Мордкина, где среди других балерин занималась и юная 18-летняя Валя Чистякова. «Более эрудированного и интересного человека я в своей жизни не встречала», — напишет в своем дневнике московская гимназистка, окончившая школу с золотой медалью. Курбас поражал и удивлял ее, иначе и быть не могло. Вскоре она бросила балет и перешла в труппу «Молодого театра», а в 1918 году Лесь Курбас и Валентина Чистякова стали мужем и женой.

В августе 1917 года «Молодой театр» открыл свой первый театральный сезон пьесой Владимира Винниченко «Черная Пантера и Белый Медведь». Просуществовал «Молодой театр» недолго — два с небольшим года. Правда, для тех времен, когда правительства сменялись чуть ли не каждый месяц, недолго — понятие относительное. Для театра можно измерять время днями, неделями и месяцами, а можно — спектаклями, коих Курбас и его сподвижники поставили два с лишним десятка.

Советскую власть, окончательно утвердившуюся на Украине в конце 1919 года, Курбас (по крайней мере, внешне) принял безоговорочно и даже с восторгом. «Наш театр твердо стоит на платформе Октября, — писал Лесь Степанович. — Он объединяет только тех, кто в пролетариате видит единственную реальную силу, в руках которой решение важнейших проблем». И поэтому, помимо спектаклей в Киеве, «Молодой театр» давал представления для красноармейских частей, а бойцы 45-й Волынской дивизии взяли шефство над театром Леся Курбаса.

Поскольку молодое государство было не в состоянии содержать много театров, «Молодой театр» вынужден был влиться в состав Первого театра Украинской советской республики имени Т. Г. Шевченко. Но уже летом 1920 года Курбас, собрав лучших актеров своей труппы и присоединившихся к нему актеров театра имени Шевченко, создал Киевский драматический театр — «Кийдрамте». Правда, слово «киевский» в названии театра было скорее условностью, благим пожеланием. Если в театре Шевченко была хоть какая-то относительная стабильность, то «Кийдрамте» поначалу был больше похож на цыганский табор. Белая Церковь, Умань, другие города Киевщины — поскитаться актерам пришлось немало. Осенью 1922 года «Кийдрамте» закрылся. На Украине свирепствовали голод и разруха. Многие актеры в поисках лучшей доли (точнее говоря, просто чтобы выжить) покидали Украину и перебирались в Москву или Ленинград. Другой режиссер в такой ситуации опустил бы руки. Но только не Курбас. Кажется, что чем труднее ситуация, тем лучше для него. В конце 1922 года Лесь Курбас создал «Березиль» — театральную эмблему Украины, символ возрождающегося украинского театра…

«Березиль — значит березень. Нашему художественному объединению дал имя первый весенний месяц, который ломает все старое, пробивает дорогу новому, в котором порыв и сила». Так Лесь Курбас объяснял название («березиль» по-старославянски — март) вновь созданного театрального объединения. «Березиль» — явление уникальное не только в украинской, но и в мировой театральной истории. Это не просто театр, а целый театральный союз, объединивший более 250 актеров и театральных деятелей со всей Украины.

Безусловно, Лесь Курбас мечтал о возрождении именно украинского театра. А как иначе мог думать человек, рожденный на Львовщине, с малых лет взращенный на украинской культуре, и которого, как мы уже говорили, выгнали из университета за требования вести преподавание на родном языке? Но Курбас при всем своем украинофильстве и патриотизме никогда не был националистом. «Происхождение и национальность — случайны, — писал режиссер. — Выбирать их человеку не приходится. Да это и не главное. Откуда вы взяли, что в украинском театре должны работать одни украинцы? Все обстоит гораздо сложнее. Важно не кто ты по национальной принадлежности, не то, на каком языке ты высказываешь свои мысли, а что ты на этом языке говоришь, кто ты по духу, по сердечной вере, по склонности ума».

Середина 1920-х годов стала временем украинизации. И потому появление «Березиля» было благосклонно принято властью. Конечно, не в этом была художественная ценность детища Леся Курбаса. Но хорошо то, что вовремя. Это был «золотой» период в истории украинского театра — относительная свобода и материальная поддержка со стороны окрепшего государства (с 1925 года «Березиль» практически полностью финансировался из государственных источников). Плюс невероятный энтузиазм, которым Курбас зажигал всех, кто с ним соприкасался. И неудивительно, что тогдашнее руководство Советской Украины решило сделать «Березиль» образцово-показательным театром. После переезда в Харьков в 1926 году театру присвоили столичный статус и предоставили свежеотремонтированное здание бывшего театра Синельникова. А Лесь Курбас одним из первых в Украине получил звание народного артиста республики. При этом минуя полагавшуюся по тогдашним канонам ступеньку «заслуженного».

В то время Харьков был не только большим промышленным центром, но и культурной столицей Украины. И конечно же, приезд «Березиля» привлек к себе огромное внимание горожан. Вокруг «Березиля» быстро стал формироваться своеобразный «творческий кружок» известнейших украинских литераторов. С «Березилем» сотрудничали Остап Вишня, Павло Тычина, Микола Хвылевой, а творческий союз Леся Курбаса и Миколы Кулиша был одним из самых ярких в истории украинского театра. «Мина Мазайло», «Маклена Граса», «Народный Малахий», «97» и другие пьесы Кулиша, поставленные Курбасом на сцене «Березиля», — это золотой фонд украинского театра, сокровищница национального искусства. И его величайшая трагедия…

Перед тем как рассказать о расправе советской власти над лучшим украинским театром и его режиссером, сделаем небольшое отступление. Некоторые историки полагают, что «успех» террора и массовых чисток 1920–1930-х годов связан не только с авторитетом той власти, но и с чувством всеобщей обреченности: «не укрыться, не спастись, все равно найдут». И все-таки находились смелые люди, которые не желали мириться с ролью «жертвы на закланье». Нет, речь, конечно, не шла о каком-то вооруженном сопротивлении власти и попытках эту власть уничтожить (хотя ретивые ребята из ГПУ и НКВД «находили» такое желание едва ли не у каждого второго жителя страны). Просто эти люди не сидели и ждали, когда за ними придут, а действовали. Например, уезжали из Москвы, Киева или того же Харькова куда подальше, скажем, в Среднюю Азию или на Дальний Восток. Причем для этого не нужно было менять фамилию и документы. Надо было просто уехать, и все. У тех, кто обеспечивал выполнение указаний «мудрого вождя», было столько «забот», что проще было найти десяток новых «террористов-троцкистов» и «шпионов», чем искать одного уехавшего.

Мог ли так поступить Лесь Курбас? Наверное, нет. И даже не потому, что был слишком известной личностью. Он знал — его, ярчайшего представителя и выразителя именно украинской культуры, в покое не оставят. И не пощадят. Все это он прекрасно понимал. Но шел до конца. Просто не мог поступить иначе. Уже через год после переезда в Харьков в газетах стали появляться критические статьи, в которых осуждался «безыдейный репертуар театра „Березиль“, не отражающий величайших достижений социалистического строительства». Курбасу предлагали «переориентироваться» и «пересмотреть свою позицию» (что, скорее, могло оттянуть час расправы, но не миновать ее). На что Курбас всегда отвечал: «Пересмотрим и завтра начнем работать иначе? Я так не умею».

Петля затягивалась. В 1930 году в Харькове состоялось разгромное заседание художественно-политического совета, посвященное «Березилю», после чего театр стали именовать «вредительской организацией», а в газетах регулярно появлялись письма якобы от «зрителей», «возмущенных преступной ставкой руководства театра на проблематику буржуазной индивидуалистической личности». Развязка наступила осенью 1933 года. Целое лето Курбас готовил постановку пьесы Мыколы Кулиша «Маклена Граса». На конец сентября была назначена премьера. А предшествовать ей должен был так называемый «общественный просмотр»…

Такого украинский театр еще не видел и, дай бог, больше не увидит никогда. На общественный просмотр «Маклены Грасы», состоявшийся 24 сентября 1933 года, была стянута чуть ли не половина личного состава харьковского НКВД. Как вспоминали очевидцы, «площадь перед театром была полностью оцеплена милицией, а сотрудники в штатском сидели в каждой гримерной». Соответствующая публика сидела и в зале. Все было похоже на военную операцию, а не на премьеру спектакля.

Через несколько дней на расширенном заседании коллегии Наркомпроса УССР было принято решение об увольнении Леся Курбаса с поста художественного руководителя и директора театра «Березиль». Все уже было решено заранее, и тем не менее, четверо актеров театра — Иосиф Гирняк, Борис Балабан, Роман Черкашин и Иван Марьяненко — не побоялись выступить в защиту Курбаса. А он, понимая, чем это грозит артистам, пытался их остановить. Закончил же свое выступление Лесь Курбас словами: «Моя страница перевернута. Я ухожу со сцены».

В начале октября Лесь Курбас уехал в Москву. Его друг Соломон Михоэлс предложил ему заняться постановкой шекспировского «Короля Лира». Курбас с радостью взялся за работу, однако завершить ее не успел — 25 декабря 1933 года он был арестован.

В январе 1934 года Леся Курбаса перевели в Харьков. А затем состоялся «суд». Обвинения были самыми бредовыми, вполне обычными для тех лет. Курбасу вменялось создание некоей УВО (Украинской военной организации) и планирование убийства во время премьеры спектакля высшего руководства республики — Постышева, Косиора и других. О том, что все это было откровенным фарсом, свидетельствует хотя бы невероятно «мягкий» приговор — пять лет лагерей. Но таковы были «правила»: «Мы тебя предупредили, — говорила Система человеку, — а ты посиди, подумай. Может быть, исправишься». Лесь Курбас «исправляться» не хотел…

С 1935 года не стало «Березиля»: детище Леся Курбаса переименовали в Харьковский украинский драматический театр имени Тараса Шевченко. Но Курбас продолжал работать, продолжал ставить спектакли. И делал это там, где, казалось, о театре не могло быть и речи. После двух лет заключения в карельских лагерях Лесь Курбас был отправлен на печально знаменитые Соловки. И там организовал театр, актерами в котором были такие же заключенные, как и он. Широкие массы не знали об этих спектаклях, театральные критики не писали рецензии на тюремные постановки. Но театр, вопреки всему, был. А Лесь Курбас по-прежнему не желал гнуться вместе с «генеральной линией партии». Вот тогда-то и появилась характеристика заключенного Курбаса, текст которой приведен в самом начале этой статьи. Возможно, что эта характеристика и решила его судьбу…

Прошли годы. Уже был март 1953-го и похороны Сталина, уже Никита Хрущев прочитал с трибуны XX съезда КПСС свой знаменитый доклад, постепенно возвращались из лагерного небытия люди, проведшие за колючей проволокой не один десяток лет. А о Лесе Курбасе не было никаких известий. И только зимой 1957 года Валентина Чистякова, придя домой после очередного спектакля (а она продолжала работать в «Березиле», который, правда, давно уже назывался театром имени Шевченко), обнаружила в почтовом ящике письмо, где сообщалось: «Определением Военного трибунала Северного военного округа от 31 января 1957 года дело, касательно вашего мужа Курбаса Александра Степановича, дальнейшим производством в уголовном порядке прекращено из-за отсутствия состава преступления». Спустя несколько месяцев Харьковский областной суд постановил: «Дело по обвинению Курбаса Александра Степановича пересмотрено Президиумом Харьковского областного суда 19 апреля 1957 года. Постановление Судебной тройки при Коллегии ГПУ СССР от 9 апреля 1934 года относительно Курбаса А. С. аннулировано и делопроизводством прекращено». Лесь Курбас был официально реабилитирован. Но где он и что с ним произошло? К сожалению, власть хоть и оправдала Курбаса, но продолжала врать родным о его судьбе. В 1961 году Валентина Чистякова получила справку о том, что ее муж умер 15 ноября 1942 года от кровоизлияния в мозг. И только спустя десятилетия выяснилось, что на самом деле Лесь Курбас был расстрелян 3 ноября 1937 года. Где он похоронен — до сих пор неизвестно…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.