Рождение цесаревича Алексея

Рождение цесаревича Алексея

Долгожданный цесаревич Алексей Николаевич родился 30 июля (12 августа) 1904 г. в Петергофе. Надо отметить, что в феврале 1904 г. царская семья окончательно покинула Зимний дворец, в котором прожила около девяти лет, и переселилась в Царское Село.

В этот день Николай II писал в дневнике: «Незабвенный великий для нас день, в который так явно посетила нас милость Божья. В 1 % дня у Аликс родился сын, которого при молитве нарекли Алексеем. Все произошло замечательно скоро – для меня, по крайней мере. Утром побывал как всегда у Мама, затем принял доклад Коковцова и раненого при Вафангоу арт. офицера Клепикова и пошел к Аликс, чтобы завтракать. Она уже была наверху, и полчаса спустя произошло это счастливое событие. Нет слов, чтобы уметь достаточно благодарить Бога за ниспосланное нам утешение в эту годину трудных испытаний! Дорогая Аликс чувствовала себя очень хорошо. Мама приехала в 2 часа и долго просидела со мною, до первого свидания с новым внуком. В 5 часов поехал к молебну с детьми, к которому собралось все семейство. Писал массу телеграмм. Миша приехал из лагеря; он уверяет, что подал «в отставку». Обедал в спальне».

Императрица родила наследника очень легко – «за полчаса». В своей записной книжке она отметила: «Вес 4660, длина 58, окружность головы 38, груди 39… в пятницу 30 июля в 1 ч. 15 м. пополудни»⁴⁷. А уже 1 августа в газетах начали печататься бюллетени о состоянии здоровья императрицы и наследника. Всего с 1 по 8 августа 1904 г. вышло девять бюллетеней, в которых отмечалось, что «состояние здоровья наследника цесаревича во всех отношениях удовлетворительно», и подчеркивалось, что императрица сама кормит его грудью. 8 августа в газетах было напечатано, что «кормление наследника цесаревича самой августейшей родительницей идет успешно». Кроме того, 1 августа 1904 г. был опубликован указ, по которому регентом «на случай кончины нашей… до совершеннолетия его, назначается нами любимый брат наш, великий князь Михаил Александрович». Крестником цесаревича стал германский император Вильгельм II⁴⁸.

В день крещения наследника был опубликован манифест с обычными милостями и льготами.

На фоне этой праздничной суеты царственных родителей снедало беспокойство, не покажутся ли тревожные признаки страшной болезни. Обычно в исследованиях, посвященных этой теме, пишется, что о гемофилии стало известно через пять недель после его рождения. 8 сентября 1904 г. царь записал в дневнике: «Аликс и я были очень обеспокоены кровотечением у маленького Алексея, которое продолжалось с перерывами до вечера из пуповины… около 7 часов они наложили повязку»⁴⁹. На протяжении последующих трех дней он с глубокой тревогой отмечал: «Утром опять на повязке была кровь; с 12 часов до вечера ничего не было»; «Сегодня целый день у Алексея не показывалась кровь; на сердце так и отлегла щемящая забота»; «Кончилось кровотечение уже двое суток».

Вместе с тем, ряд документов свидетельствует, что о гемофилии у наследника родители узнали буквально в день его рождения. Поскольку рождение мальчика родители напрямую связывали с магическим влиянием Филиппа, то у них не было секретов от великой княгини Милицы, которая поддерживала связь с экстрасенсом. Уже 1 августа 1904 г. Николай II писал ей: «Дорогая Милица. Пишу тебе со слов Аликс: слава Богу, день прошел спокойно. После перевязки в 12 часов и до 9 часов 30 мин. вечера не было ни капли крови. Доктора надеются, что так будет продолжаться. Коровин остается на ночь. Федоров уезжает в город и вернется завтра. Он нам обоим чрезвычайно нравится! Маленькое «сокровище» удивительно спокойно, а когда ему делают перевязку, или оно спит, или лежит и смеется. У родителей теперь немного отлегло от сердца. Федоров говорит, что по приблизительному исчислению потеря крови за двое суток составляет от V_g до У всего количества крови»⁵⁰.

Таким образом, документально у наследника зафиксированы два кровотечения. Первое – сразу же после появления на свет и второе – в начале сентября 1904 г., которое все расставило по местам. И с этого времени болезнь наследника превратилась в постоянно действующий дестабилизирующий политический фактор, обусловленный высокой степенью персонификации политической жизни самодержавной России.

К осени для императрицы свершившаяся трагедия стала очевидной, как и бессилие медиков в борьбе против этой болезни. И хотя были немедленно привлечены лучшие врачи Военно-медицинской академии, Александра Федоровна уже тогда больше надеялась на чудо, чем на медицинскую помощь. Об этих настроениях императрицы свидетельствует ее фраза в письме к царю от 15 сентября 1904 г.: «Я уверена, что наш друг оберегает тебя так же, как он берег маленького на прошлой неделе»⁵¹. Эта фраза знаменательна тем, что в ней прочитывается весь будущий сценарий трагедии этой семьи. «Друг» – это еще не Распутин, а Филипп, который был сразу же проинформирован о заболевании цесаревича.

В ноябре 1904 г. наследнику вновь понадобилась медицинская помощь. Лекарский помощник Поляков сообщал, что хирург С. П. Федоров нанес «еще два визита».

Болезнь ребенка тут же приобрела характер государственной тайны, и даже ближайшие родственники далеко не сразу узнали о страшном диагнозе. Великий князь Константин Константинович только в январе 1909 г. записал в дневнике о наследнике: «…у него болит нога, поговаривают, что это воспаление коленного сустава, но наверное не знаю»⁵². Вероятно, безобидные слухи о «воспалении коленного сустава» распространялись сознательно, чтобы скрыть правду о гемофилии. О разнообразии слухов, связанных с заболеванием цесаревича, свидетельствуют многочисленные мемуарные упоминания. Так, в январе 1911 г. А. А. Бобринский записал в дневнике: «У наследника нечто вроде аппендицита на почве ошибочного доморощенного медицинского диагноза»⁵³. Впрочем, степень информированности столичного бомонда была разной. С одной стороны, уже в ноябре 1904 г. А. В. Богданович отметила в дневнике: «Про наследника говорил сегодня Штюрмер, что якобы у него есть одна болезнь, с которой он и родился, и что теперь один хирург находится неотлучно во дворце»⁵⁴, а с другой стороны, американский посол в России Дж. Мэрей писал в конце 1916 г.: «Мы слышали много различного рода историй о состоянии наследника. Самой правдоподобной нам кажется версия о том, что у Алексея существуют какие-то трудности с кровообращением. Кровь, как будто, находится слишком близко от поверхности кожи»⁵⁵.

А. А. Вырубова рассказывала в мемуарах, что «их величества скрывали болезнь Алексея Николаевича от всех кроме самых близких родственников и друзей»⁵⁶. Болезнь скрывали столь тщательно, что, видимо, к этим «близким родственникам» не относилась даже сестра царя Ксения Александровна, которая узнала о заболевании племянника от своей сестры, великой княгини Ольги Александровны, только в марте 1912 г.: «В вагоне Ольга нам рассказала про свой разговор с ней⁵⁷. Она в первый раз сказала, что у бедного маленького эта ужасная болезнь и от этого она сама больна и никогда окончательно не поправится»⁵⁸.

В царской семье росли еще четыре дочери, а поскольку именно женщины являлись носителями мутантного гена, то, естественно, возникал вопрос: не будут ли дочери столь же несчастны, как их мать, родив неизлечимо больных детей? Старшая Ольга уже достигла возраста невесты, однако ей не торопились выбирать жениха. Впрочем, возможно, и женихи не торопились, хорошо представляя последствия гемофилии. Периодически звучали различные имена – от румынского принца до великого князя Дмитрия Павловича, но дальше планов дело не шло.

По свидетельству Й. Ворреса, великая княгиня Ольга Александровна была уверена, что ее племянницы являются носительницами мутантного гена. И если бы они вышли замуж, то передали бы эту болезнь своим детям. Она утверждала, что «у них бывали сильные кровотечения. Она вспоминала, какая поднялась паника в Царском Селе, когда великой княжне Марии Николаевне удаляли гланды. Доктор Скляров, которого великая княгиня представила императрице, рассчитывал, что предстоит обычная несложная операция. Но едва она началась, как у юной великой княжны обильно хлынула кровь… Несмотря на то что кровотечение продолжалось, ему удалось успешно завершить операцию»⁵⁹.

Об этой тайне и порожденных ею слухах позднее писали многие мемуаристы и историки, демонстрируя самое различное отношение к данному вопросу. Промонархически настроенные авторы оправдывали действия царской семьи. Например, Е. Е. Алферьев в своей книге указывал, что «по политическим и династическим соображениям, чтобы не давать возможность врагам России использовать болезнь наследника в своих преступных целях, они были вынуждены ее скрывать»⁶⁰. Историк С. С. Ольденбург в двухтомной истории царствования Николая II просто констатировал: «Болезнь наследника считалась государственной тайной, но толки о ней, тем не менее, были широко распространены»⁶¹.

Критики династии отмечали катастрофические последствия закрытости царской семьи и бесперспективность этой позиции. Например, Феликс Юсупов писал: «Болезнь наследника старались скрыть. Скрыть до конца ее было нельзя, и скрытность только увеличивала всевозможные слухи, которые вообще порождались в обществе благодаря уединенной жизни государя»⁶². Говорили о том, что Алексей – умственно отсталый, эпилептик, «будто бы нигилисты изувечили ребенка на борту императорской яхты»⁶³.

По словам П. Жильяра, который видел цесаревича в феврале 1906 г., он не производил впечатления больного ребенка: «У него был свежий и розовый цвет лица здорового ребенка, и, когда он улыбался, на его круглых щечках вырисовывались две ямочки»⁶⁴. Многочисленные фотографии подтверждают это.

Однако не все так по-доброму воспринимали Алексея. На него смотрели не как на больного ребенка, а как на наследника трона огромной державы и грядущего властителя. И многие задавались вопросом, какое будущее ожидает страну, когда во главе ее окажется калека. Эти настроения отражены в воспоминаниях графини М. Клейнмихель: «Стали говорить, что ребенок слаб и недолговечен. Говорили, что у ребенка отсутствует покров кожи, отсутствие которого должно вызвать постоянные кровоизлияния, так что жизнь его могла угаснуть от самого незначительного недомогания… Благодаря тщательному уходу за ним, ребенок выжил, стал поправляться, хорошеть, был умен, но долго не мог ходить, и вид этого маленького существа постоянно на руках у здоровенного казака производил на народ удручающее впечатление… Этот маленький калека – в нем грядущее великой России?»⁶⁵ Кроме того, монархистов заботила чрезмерная близость Распутина не только к императрице, но и к наследнику. М. В. Родзянко писал: «…не без основания являлось опасение, что постоянная проповедь сектантства может оказать влияние на впечатлительную детскую душу… привьет его миросозерцанию вредный мистицизм и может сделать из него в будущем нервного и неуравновешенного человека»⁶⁶.

Первый серьезный кризис в развитии болезни произошел в конце 1907 г., когда цесаревичу было три с половиной года⁶⁷. Он серьезно травмировал ногу. Как писал великий князь Александр Михайлович: «Трех лет от роду, играя в парке, цесаревич Алексей упал и получил ранение»⁶⁸. По свидетельству великой княгини Ольги Александровны, именно во время этого кризиса Распутин впервые стабилизировал положение больного ребенка. По ее словам, «от докторов не было совершенно никакого проку. Перепуганные больше нас, они все время перешептывались. По-видимому, они просто не могли ничего сделать». Она писала, что только после появления Распутина ситуация изменилась, и «малыш был не только жив, но и здоров»⁶⁹. А. А. Вырубова, коротко упомянув о кризисе 1907 г., ни словом не обмолвилась о вмешательстве Распутина, наоборот подчеркивала, что «когда осенью заболел наследник… ничто не помогало ему, кроме ухода и забот его матери»⁷⁰.

Во время этого кризиса в Александровский дворец Царского Села был единственный раз приглашен иностранный специалист, профессор ортопедии Берлинского университета доктор Альберт Гофф⁷¹. И это стало первой и последней попыткой обратиться к опыту европейских специалистов. Поскольку больше их не приглашали, можно заключить, что опыт был не особенно удачным. Впрочем, возможно, его консультации потребовались для того, чтобы квалифицированно заказать в берлинском ортопедическом институте специальную кровать для больного цесаревича. Одно можно утверждать с уверенностью: с 1907 г. для европейских медиков и политиков тайны заболевания русского цесаревича более не существовало.

В марте 1908 г. очередная травма цесаревича стала поводом для переписки Николая II и императрицы Марии Федоровны. Алексей упал и ударился лбом, в результате чего на его лице появились страшные отеки. Мария Федоровна с беспокойством писала сыну из Лондона: «Я слышала, бедный маленький Алексей ударился лбом, и на лице появились такие отеки, что смотреть страшно, а глаза совсем закрылись»⁷². Для того чтобы последствия травмы прошли, потребовались три недели. В ответ Николай писал матери в Лондон: «Ты спрашиваешь про маленького Алексея – слава Богу, шишка и синяки у него прошли без следа. Он весел и здоров, как и его сестры»⁷³. Это были первые серьезные звонки, но далеко не последние. Позже все они слились в некий тревожный фон, к которому царская семья постепенно приспособилась, не забывая о нем, однако, ни на минуту. О серьезности его говорит то, что хирург С. П. Федоров «в декабре (на Рождество) 1908 г. был экстренно вызван из Москвы»⁷⁴ к цесаревичу.

В августе 1912 г. в Москве состоялось празднование 100-летия Бородинской битвы. Император очень хотел показать народу здорового наследника и хотя бы частично развеять мрачные слухи, но очередное недомогание сделало это невозможным. Во время всех церемоний ребенка носил на руках его дядька – боцман А. Е. Деревенько. Московский губернатор В. Ф. Джунковский заметил: «Больно было видеть наследника в таком положении»⁷⁵.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.