Глава 32 Куликовская битва

Глава 32

Куликовская битва

Во времена становления Московского государства Золотая Орда тоже переживала подъем.

Девизом правления хана Узбека (1283–1341, правил в 1313–1341 гг.) могли бы стать «закон и порядок». Современники-арабы дают ему прекрасные характеристики: «это молодой человек красивой наружности, отличного характера, прекрасный мусульманин, храбрый и энергичный»; «он был человек храбрый и отважный, религиозный и набожный, почитал правоведов, любил ученых, слушался советов их, доверял им, был милостив к ним, посещал шейхов и оказывал им добро». И еще много в таком же духе. Очевидно, этих авторов-мусульман Узбек-хан особенно располагал к себе тем, что он, поначалу язычник, сделал ислам государственной религией Золотой Орды.

Вообще-то хан не был человеком мягким. Если кому-то мусульманская вера приходилась не по душе, тот мог расстаться и с жизнью. Только из числа высшей племенной знати было казнено около 120 человек, вознамерившихся и дальше губить душу идолопоклонством. Русские князья, когда ехали к нему в Сарай, писали завещание – и мы сами видели, как не один из них расстался там с жизнью. На престол Узбек тоже взошел не без проявления силы характера. Когда умер его дядя хан Тохта и Узбек-хан прискакал, чтобы выразить соболезнование семье покойного, оказалось, что новым ханом под влиянием эмира Кадака уже провозглашен его сын Иксар. Узбек с приближенными убил и Кадака, и Иксара и занял трон сам.

Узбек провел административную реформу. Орда была разделена на четыре больших улуса: Сарай, Хорезм, Крым и Дешт-и-Кипчак («Половецкая степь» – от Дуная до низовий Сырдарьи), во главе которых находились назначенные ханом улусбеки – это ставило в тесные рамки местную племенную знать.

Узбек-хан много строил. Особенно много внимания уделял торговле и дорогам: последние стали не только безопасными, но и благоустроенными, повсюду возводились караван-сараи. Хан покровительствовал культуре, слава об этом дошла и до Европы: в комедиях с экзотическими восточными сюжетами, которые ставились на итальянской сцене в XVIII веке, хан Узбек был частым и всегда положительным персонажем. Мы видели, что Узбек благоволил к Ивану Калите и отдал ему в жены свою сестру Кончаку.

Его сын Джанибек (ум. в 1357 г., правил в 1342–1357 гг.) взошел на престол по трупам двух своих родных братьев, но русские летописцы называют его «добрым царем». При нем был только один значительный набег на Русь, да и то – на город Алексин, имевший смелость расположиться на самой границе степи, в нынешней Тульской области, а потому не раз подвергавшийся разорению. Сказывалось то, что Джанибек, как и отец, всячески укреплял централизацию и старался обуздать беков и «царевичей» всех уровней.

В 1357 г. мать Джанибека, ханша Тайдула, наслышанная о святости русского митрополита Алексия (будущего воспитателя и опекуна Дмитрия Донского), призвала его в Сарай, чтобы он исцелил ее от поразившей ее слепоты. После долгих молитв Алексия свершилось чудо, ханша исцелилась. В это же время занедужил и сам Джанибек, но, как истинный мусульманин, не пожелал прибегнуть к помощи христианской молитвы и в том же году скончался. Правда, источник сообщает, что Джанибека убил его сын Бердибек, но это сообщение единично, чаще говорится о том, что хан скончался от последствий тяжелого ранения, полученного в военном походе. Однако, за давностью лет, не суть важно. В любом случае, узнав о тяжелой болезни отца, Бердибек нагрянул из Азербайджана, которым управлял, со своим войском. Сразу по прибытии он избавился от всех других прямых потомков Батыя и стал единственным законным претендентом на трон, который по праву и занял.

Один из походов хан Джанибек совершил на Крым, имея целью разграбить богатую генуэзскую Каффу. Быстро взять он ее не смог, – мы сами видели, какие ее окружали стены, – а потому прибег к длительной осаде. Во время нее из Китая до татарского лагеря добралась эпидемия «черной смерти» – та самая, которая погубила Симеона Гордого. Осаждающие стали с помощью катапульт забрасывать в город чумные трупы, там тоже появились заболевшие. Каффу татары так и не взяли, а генуэзские корабли развезли заразу по всей Европе. Это одна из гипотез распространения страшнейшего за всю историю человечества мора, но многие ученые считают ее наиболее обоснованной.

Бердибек правил недолго, всего два года (1357–1359), но успел совершить заслуживающие упоминания деяния. Находившемуся еще в Сарае святителю Алексию он вручил грамоту, подтверждающую освобождение русских церквей и монастырей от дани и всяческих поборов и повинностей. Но эту привилегию они получили сразу по установлении ига, согласно Ясе Чингисхана. Возможно, когда сбор ордынской дани окончательно перешел в руки администрации русских княжеств, отечественные сборщики оказались менее уважительными к монгольской традиции. А может быть, церкви и монастыри стали платить дань после того, как Золотая Орда стала мусульманской. Возможна и третья причина: от русских иерархов в Сарай поступали жалобы на подати не в ордынскую, а в княжескую казну.

Через венецианских послов ярлык на привилегии получили и их соотечественники-купцы, торгующие в Тане (нынешнем Азове), после того, как Золотая Орда забрала ее себе, отобрав у генуэзцев. То же касалось крымской бухты Провато, что неподалеку от Каффы (в нынешнем русифицированном варианте бухта близ Феодосии носит название Праватка). Ее на свежей памяти отобрали у венецианцев генуэзцы, ордынская «крыша» постановила, чтобы новые хозяева частично компенсировали пострадавшим ущерб. Торговать венецианцам разрешалось также в Сугдее (Судаке), которую, хоть и в разрушенном татарами виде, в 1365 г. забрали генуэзцы и назвали Солдайей, и в Калитре (нынешнем Коктебеле), которая в то время была населенным пунктом незначительным и не совсем ясно чьим.

* * *

На одну из высших в государстве должностей беклярбека верховный хан Бердибек поставил совсем еще молодого Мамая (ок. 1335–1380), ставшего роковой фигурой и в ордынской, и в русской истории. Человек, судя по всему, был богато одаренный, волевой, энергичный, широко мыслящий. Из знатного, но не царского рода. Бердибек выдал за него замуж свою дочь.

В августе 1359 г. Бердибек погиб в результате государственного переворота, возведшего на золотоордынский престол хана Кульпу. Самозванца, выдававшего себя за сына Джанибека (как будто Бердибек оставил бы его в живых, будь он действительно его братом). Кульпа уничтожил также нескольких сподвижников свергнутого хана, но кто уцелел – ускакали в свои улусы и повели борьбу против него. В их числе был и Мамай.

Новоявленный правитель вместе с двумя своими сыновьями был зарезан другим самозванцем, Наурузом, уже в январе 1360 г. А в мае того же года был свергнут и казнен Науруз. Потому что в Золотой Орде началось нечто подобное тому, что применительно к римской истории получило название «кризиса III века», когда каждые полтора-два года убивался один император и взгромождался на трон другой. Здесь это происходило чаще, чем ежегодно, потому что в Золотой Орде стало что ни хан, что ни бек, что ни беклярбек – то претендент на Сарай. Стараниями Бердибека, а потом его убийц прямых батуидов (потомков Батыя) не стало, но чингизидов было предостаточно. В русских летописях эта смута получила название «Великой замятни».

* * *

В исторической перспективе интереснее всего противостояние Мамая и Тохтамыша.

На момент начала замятни Мамай был наместником Крыма и Северного Причерноморья. Человек, хорошо освоившийся в высшем эшелоне золотоордынской власти, он не рвался на ханский престол. Его, в переводе на хазарские понятия, вполне устраивала роль бека при кагане, а по-татарски говоря – беклярбека при посаженном им на престол хане-чингизиде. Обладая талантом полководца (звание темника, командира самого большого военного отряда, так просто не давали), а также значительной поддержкой, в 1361 г. он добился провозглашения ханом своего ставленника из царского рода Абдуллаха. Но многие беки из восточных улусов с этим не согласились. Используя весь свой дар убеждать и пугать, Мамай сумел возглавить все племена от Дуная до Волги. Этот его улус получил название Мамаевой Орды.

В ходе непрекращающейся борьбы ему не раз удавалось захватывать и Сарай. Мамай установил отношения с Великим княжеством Литовским, русские земли которого граничили с его владениями, а пользуясь своим верховенством в Крыму – с Генуей и Венецией. Через эти морские державы можно было сзывать на сулящие добычу предприятия умеющий владеть оружием люд со всей Европы – там одних безземельных рыцарей было, что карасей в монастырском пруду.

Темник старался наладить отношения и с Русью: в 1363 г. он заключил с нею договор о значительном снижении дани с нее. За малолетством великого князя Дмитрия Ивановича, будущего Дмитрия Донского, Русское государство на переговорах представлял митрополит Алексий. Не раз бывавший в Орде, хорошо знающий обычаи татар, наш святитель не питал к ним вражды. С Мамаем Алексий был хорошо знаком, возможно, это темник выручил его в 1358 г. из грозящего смертельной опасностью заточения в Литве: Алексий отправился туда разрешать недоразумения по поводу учреждения в Киеве отдельной православной митрополии.

В 1370 г. Мамаю потребовался новый кандидат в ханы Золотой Орды – Абдуллах внезапно скончался. Были предположения, что его убрал сам Мамай – в расчете, что сыщется фигура поавторитетней. Но следующим золотоордынским правителем, провозглашенным в Мамаевой ставке, стал восьмилетний мальчик Мухаммад-Булак.

* * *

С Москвой отношения вскоре стали усложняться. Историкам многое неясно, но внешне картина выглядела так.

Именно Мамай, а не сарайский хан объявил маленького Дмитрия великим князем. Но потом передумал и вручил ярлык Михаилу Тверскому. Однако в 1371 г. в ставке Мамая появляется сам повзрослевший Дмитрий (ему был тогда двадцать один), и великим князем снова становится он. Вступать в сношения с Сараем было тогда делом слишком неверным, ханы менялись в нем чаще, чем подковы у боевого коня, то тут, то там возникали новые орды – претендующие на главенство или независимость племенные объединения.

Первый открытый конфликт между Москвой и Мамаевой Ордой произошел в 1374 г. В союзном Москве Нижнем Новгороде произошло антиордынское восстание, послы Мамая и полторы тысячи сопровождающих их воинов были перебиты. В ответ начались нападения на Нижегородское княжество. Тогда московская рать во главе с Боброком Волынским и нижегородское войско пошли на Булгар (тогда ордынский город) и разбили под ним вышедшее им навстречу татарское войско. Это было, по словам русского летописца, «великое размирье», полный разрыв отношений с Мамаевой Ордой.

Поход русских встревожил не только Мамая, но и Сарай. Там в 1377 г. стали собирать в поход на Нижний большое войско. Объединенные силы Москвы и нескольких союзных княжеств двинулись заступить ему путь. И тут сработало хроническое русское «авось», которое и тогда не всегда оправдывало возложенные на него надежды. Думая, что враг далеко, русская рать передвигалась и устраивала привалы вполне безалаберно, позволяя себе излишества. А татары порою оказывались все теми же татаро-монголами, непредсказуемыми, злыми и неутомимыми. Дальше неясность. То ли «сарайская» рать совершила стремительный марш, проломившись через многоверстные дебри, то ли напало совсем уже никем не чаямое войско Мамая. Не суть важно. Татары неожиданно нагрянули прямо на русский стан, расположившийся на берегах речки Пьяни (!): не выставив ни заслонов, ни, похоже, даже дозоров. Во всяком случае, на разгоревшуюся тут же битву многим оказалось не с чем выходить, оружие было в обозе, в телегах. Поражение было полное, татары дотла сожгли Нижний Новгород и разорили весь край.

Но реванш был взят уже в следующем, 1378 году. Мамай отправил на непокорную Русь большую рать во главе с мурзой Бегичем: она должна была ударить по Москве, пройдя через земли Рязанского княжества. Но русские на этот раз были начеку. Два войска встретились близ Коломны, на берегах притока Оки реки Вожи. Великий князь Дмитрий Иванович лично возглавил центральный полк. Теперь полной была победа, причем добытая по-татарски: с помощью искусного маневрирования на флангах и меткой стрельбы из луков. Погибли Бегич и несколько беков.

* * *

Предстояла решающая схватка. Мамай заручился поддержкой соседей по Крыму, генуэзцев – они обязались прислать свою прекрасную пехоту. А еще они и венецианцы были лучшими посредниками для привлечения наемников. Мамай мобилизовал все силы своей Орды, силы всех зависимых народов Поволжья и Северного Кавказа. Призвал на подмогу единоверцев из дальних и ближних стран. «Даваше обильно всем и посла во многие страны… И снидоша к нему от многих стран на ласкание его и даяние». Успехом закончились переговоры с Литвой: с Ягайло был заключен союз, он обещался прийти с большим войском. У него в предстоящей войне свой интерес был огромный. Согласно летописи, при его переговорах с Олегом Рязанским предполагался такой разворот событий: «Как скоро князь Дмитрий услышит о нашествии Мамая и о нашем союзе с ним, то убежит из Москвы в дальние места или в Великий Новгород, или на Двину, а мы сядем в Москве и во Владимире; и когда хан придет, то мы его встретим с большими дарами и упросим, чтобы возвратился домой, а сами, с его согласия, разделим Московское княжество на две части – одну к Вильне, а другую к Рязани, и возьмем на них ярлыки для потомства нашего».

К нападению на Русь Мамая подстегивало обострение конфликта с «официальной» сарайской Золотой Ордой: ему позарез нужны были русская военная сила и деньги. К власти в Сарае, пользуясь полной поддержкой Тимура Тамерлана, создателя собственной империи со столицей в Самарканде, шел чингизид Тохтамыш.

Тохтамыш (ум. в 1406 г., хан Золотой Орды в 1380–1395 гг.) был сыном правителя Мангышлака. В бесконечной «Великой замятне», в 1376 г. отец отказался поддержать своего родственника Урус-хана, хана Синей Орды (восточной части Золотой Орды) в его походе на Сарай, за что был казнен. Боясь, что его ожидает такая же участь, Тохтамыш бежал к Тимуру. Железный Хромец принял беглеца ласково и пообещал посадить на сарайский престол. Два раза он давал ему войско, и два раза Тохтамыш терпел поражения от полководцев Урус-хана в первом же сражении. Тимур вверил неудачнику командование в третий раз, уже после смерти Урус-хана, – и снова разгром. Но новый золотоордынский хан Тимур-Мелик был «наделен многочисленными пороками и слабостями», отвратил от себя большинство знати – и только тогда, с четвертой попытки, Тохтамыш добился успеха. Ему удалось водвориться в столице Белой Орды – Сыгнаке (в современном Казахстане; какие территории охватывала Белая Орда – вопрос дискуссионный, что часто бывает применительно к кочевым государствам).

Весной 1378 г. его войско захватило часть Мамаевой Орды. Через два года Тохтамыш владел уже всеми землями Золотой Орды восточнее Дона, включая столицу Сарай. У Мамая выбор, похоже, был невелик: или подчинить Русь, или погибнуть.

* * *

Московское правительство во главе с великим князем Дмитрием Ивановичем Донским (1350–1389) понимало всю опасность сложившейся ситуации. Кремлевская дипломатия и уговорами, и посулами, и призывами к христианской совести действовала вовсю, но по всем прикидкам выходило, что у Мамая сил больше. Под сомнением было вступление в войну многих княжеств Великой Руси, не говоря уж о находящихся под Литвой: ее великий князь Ягайло был на стороне Мамая. Новгород, Тверь, Рязань особых симпатий к Москве никогда не питали, к тому же Рязанское княжество после битвы на Воже было разорено набегом из Мамаевой Орды.

Но о том, чтобы обратиться за помощью в Сарай, заявить о своей верноподданности и готовности к общей борьбе с узурпатором, речь не шла. Москва готовилась к свержению ордынского ига, из какого бы центра Орда ни управлялась и какого бы цвета она ни была. Возможно, иначе представлял себе ситуацию Тохтамыш, иначе стараются нарисовать ее некоторые современные историки и идеологи, но нам своя историческая память дороже, фальшивой не надо. Попытка решить дело миром была, причем обоюдная: Мамай ставил условием возврат к той дани, что была при Узбеке и Джанибеке; Дмитрий, стремясь избежать неизбежных огромных потерь, в принципе на дань соглашался, но лишь на ту символическую, которую платил Мамаю несколько лет назад.

Общерусский сбор всех войск был назначен на 15 августа 1380 г. в Коломне. Перед выходом московской рати князь Дмитрий Иванович съездил за благословением к Сергию Радонежскому в недавно основанный им Троицкий монастырь. Всегдашний радетель о земле Русской, о ее единении и независимости, святой преподобный Сергий благословил князя на битву, предрек победу, но предупредил, что добыта она будет страшной ценой. В подмогу русскому войску он дал двух своих иноков, Пересвета и Ослябю, «мужей в ратном деле сведущих», в прошлом бояр в Брянске.

Московская рать перед походом собралась на молебен в Кремле. Оттуда она выходила через трое ворот по трем дорогам. После того как в Коломне собрались полки всех земель, стало очевидно: такой силы Русь еще никогда не выставляла. Свои войска прислали, помимо Московской земли, Серпухов, Смоленск, Суздаль, Белозерск, Ярославль, Ростов, Кострома и другие города Северо-Восточной Руси (сведения о том, что подошли полки из Новгорода и Твери, ставятся под сомнение). Рязанцев не было, но Олег Рязанский, несмотря на свою в целом антимосковскую позицию, снабжал Дмитрия Ивановича сведениями о движении Мамаевого войска, а свое отсутствие в общем строю объяснял недавним разгромом княжества и страхом перед возможным разгромом в будущем: путь татар лежал через земли Рязанского княжества. Что было отрадно, прибыли полки из городов, находящихся под литовской властью, причем два из них возглавляли князья литовского происхождения: Ольгердовичи Андрей Полоцкий и Дмитрий Брянский (вспомним, что оба погибнут в 1399 г. в Ворсклинской битве).

* * *

О состоявшейся 8 сентября 1380 г. Куликовской битве написано очень много, но современных ей письменных свидетельств до нас дошло до обидного мало. Но и из них становится очевидной жертвенность, с какой шли на нее русские воины, – с той же самой, с какой стояли русские солдаты на Бородинском поле, советские под Сталинградом, какую проявили они в других решающих судьбу народа сражениях Отечественных войн. Она проявилась уже при определении расстановки войск в предстоящем сражении: было ясно, что сторожевому и передовому полкам суждено принять на себя первый массированный удар татарской конницы и ценой своей гибели обескровить ее. Переходя на другую сторону Дона, отрезали себе возможность спасения бегством. Готов был к смерти Дмитрий Иванович Донской, когда, передав командование своим воеводам, надел доспехи простого воина: теперь ратников не могла привести в смятение гибель великого князя. Даже последний оставшийся в живых мог быть им.

Этот жертвенный настрой смог прочувствовать великий поэт Александр Блок:

Мы, сам-друг, над степью в полночь стали:

Не вернуться, не взглянуть назад.

За Непрядвой лебеди кричали,

И опять, опять они кричат…

На пути – горючий белый камень.

За рекой – поганая орда.

Светлый стяг над нашими полками

Не взыграет больше никогда.

И, к земле склонившись головою,

Говорит мне друг: «Остри свой меч,

Чтоб недаром биться с татарвою,

За святое дело мертвым лечь!»

Я – не первый воин, не последний,

Долго будет родина больна.

Помяни ж за раннею обедней

Мила друга, светлая жена!

Расположение русского войска отдельными полками оказалось удачным. Обычно татары маневрированием своих конных отрядов заставляли противника разрывать свой строй и продолжать бой не подготовленными к такому повороту дела частями. Здесь же находившиеся в явном меньшинстве русские действовали организованно до последнего этапа битвы, когда «как соколы на журавлиную стаю, ринулись русские на татар из засады» (вот уже полвека хранимая в памяти цитата из школьного учебника).

Успеху способствовало и то, что русская армия поспешила навстречу татарам – в результате литовцы Ягайло опоздали на битву. Однако очень вероятно, что они туда и не торопились. Тем не менее они успели отбить трофеи у каких-то отрядов победителей, возвращающихся в свои города, и даже хватило подлости поубивать лежащих в телегах тяжелораненых, а некоторые потомки этих героев вот уже несколько столетий говорят об этом как о военном успехе в борьбе с хроническим агрессором.

Соотношение сил перед битвой, соотношение потерь – тема интересная, но не следует придавать ей большого значения. Всякая статистика того времени очень неточна, к тому же летописцы, хронисты, анналисты и прочие повествователи зачастую считали себя вправе исказить ее в угоду собственным пристрастиям. Оценки позднейших историков – это тоже никак не истина в последней инстанции. Вот и читаем, у кого-то: «русских было никак не более 8 тысяч», у другого: «не менее 400 тысяч, но и эта цифра, возможно, не полная». Татар, бывает, и 800 тысяч наберется (в том же школьном учебнике было соответственно 150 тысяч и 300 тысяч). А насчет того, кто кого больше поубивал… В том же источнике – погибло 40 тысяч русских и 150 тысяч татар (откуда эти сведения – неведомо было, возможно, и авторам учебника). А вообще-то, абстрактно говоря, если войско нанесло противнику урон в пять раз больше собственного, это вовсе не значит, что оно состояло из гораздо более умелых и отважных воинов, тем более это не свидетельство более высокого человеческого достоинства победителей. Не говорит это и о том, что один полководец был гораздо талантливее другого. Всяко ведь дело поворачивается. Была битва при Пьяне, была битва при Воже, была на Куликовом поле, при впадении Непрядвы в Дон. В исторической перспективе для народа может оказаться полезнее не эйфория от блестящей победы, а мужественно перенесенный разгром. Такой, например, как на Калке – всего-то от нескольких монгольских туменов. А через полтора столетия, глядишь, вон какую несметную рать разбили. Впрочем, чего распинаться, лучше Пушкина все равно не скажешь: «Бывает так, что тяжкий млат, дробя стекло, кует булат». Признаем, что татары в этом кровавом месиве тоже молодцами держались, а нам с ними и жить, и побеждать вместе – как давно уже живем и не раз побеждали.

Что до русских потерь – они были огромны. Это символично, что войско шло на бой под багровым знаменем с вышитым на нем золотом ликом Спасителя. Одних бояр полегло до 800 человек, счет прочих павших воинов шел на десятки тысяч. Серьезные военные историки полагают, что потери могли составить около трети русского войска, 25–30 тысяч человек. Учитывая то, что это были в основном не лапотники, а профессионалы-дружинники, в обозримом будущем потери трудновосполнимые. Недаром «плач великий стоял на Руси» после этой славной победы.

В Мамаевом войске было много кочевников из Крыма, было около 4 тысяч генуэзцев из Газарии и других примкнувших к ним европейцев (что в нем были феодориты – сведений нет). Генуэзская пехота билась в самом центре татарского войска, ведь у татар своей пехоты практически не было. Это была грозная сила. Ее строй был комбинированным, в форме каре. Впереди и по бокам тяжеловооруженные, частью с мечами, частью с длинными, окованными на большое расстояние от наконечника железом копьями, которые держало по несколько человек: перерубить мечом или топором – не дотянешься, отвести в сторону – поди попробуй. В середине – арбалетчики, которыми Генуя славилась по всей Европе. Генуэзцы не без успеха атаковали сторожевой и передовой полки русских, но многие ли из четырех тысяч уцелели до встречи с Большим полком – неизвестно. Сколько вернулось в Каффу после разгрома – тоже.

* * *

Мамай после поражения не укрылся в своем оплоте – Крыму. Не закончена была борьба с Тохтамышем, еще порывался он идти на Москву. При том, что на Куликовом поле темник понес утрату, пожалуй, горчайшую для него, чем огромные потери его войска: погиб восемнадцатилетний юноша – хан Мухаммед-Булак, и теперь противопоставить что-нибудь Тохтамышу в плане обоснованности претензий на власть у него, собственно говоря, не было.

Но Мамай вновь стал набирать армию, и, по некоторым свидетельствам, набрал немалую. На берегах той самой Калки встретились два заклятых врага – темник Мамай и уже признанный законным правителем Золотой Орды хан Тохтамыш. Кто говорит, что битва была упорная, кто – что ее вообще не было, воины Мамая сразу стали переходить на сторону неприятеля (если это так, то их можно понять: отстаивать, рискуя жизнью, интересы не имеющего шансов на успех узурпатора, даже если он хан твоего рода-племени, – не всем это по плечу).

После поражения Мамай бежал в Крым, надеясь укрыться в Каффе. Но его туда не впустили: и чревато последствиями, и слишком много полегло из-за него тамошней молодежи. Тогда он устремился в Солхат (Старый Крым), что в восточных предгорьях, но наткнулся на один из посланных Тохтамышем разъездов и был убит.

Хан Тохтамыш получил возможность проявить величие души. Темник и беклярбек Мамай был похоронен с подобающими почестями поблизости от Каффы (Феодосии), в селении, которое долгое время носило название Шейх-Мамай, а потом было переименовано в Айвазовское. Душе покойного грех на это обижаться – это замечательный наш художник-маринист Иван Константинович обнаружил его могилу и построил над ней беседку. Потомками Мамая считали себя Глинские, служилые князья Великого княжества Литовского. Многие из них перебрались в Москву, где в 1530 г. Елена Васильевна Глинская стала матерью Ивана Васильевича Грозного.

* * *

Дмитрий Иванович Донской после победы считал, что он теперь государь страны, ни от кого, кроме Бога, не зависимой. Когда прибыли послы от Тохтамыша с известием, что тот стал законным повелителем Золотой Орды, их приняли с подобающими почестями и с богатыми дарами для хана и его приближенных, попросили передать поздравления – но не более того. Однако великий князь и его бояре не все правильно поняли: послы приехали указать им, кто их новый хозяин и кому они должны платить дань и кланяться. Следующее посольство вообще не смогло доехать до Москвы, побоялось: очевидно, в народе еще больше укрепилось чувство ненависти к Орде после понесенных только что потерь – плюс переживание победы, раскрепощения.

В 1382 г. Тохтамыш решил, что пора все расставить по своим местам. Он приказал ограбить всех русских купцов в подчиненном Орде Поволжье и конфисковать их суда – при исполнении приказа многих убили. Сам же с большим войском украдкой, стараясь не обнаруживать своих намерений, двинулся на Москву. По пути прибыли сыновья от нижегородского князя с заверениями в покорности. Рязанский князь упросил не разорять его владений и указал удобные броды на Оке.

Москва не ожидала нападения и была неготова к его отражению. Дмитрий Донской отправился сначала в Переяславль-Залесский, потом в Кострому просить подмоги – после кровавой куликовской победы своих сил не хватало, Московская земля заплатила за нее самую высокую цену.

Когда татары, взяв Серпухов, двинулись напрямую к стольному граду, московский люд понял, какая гроза на него подвигается. Многие из знатных и богатых собрались бежать. Беднота и прочие, кому бежать было некуда, а также те, кто делать этого не хотел, решили закрепиться в обороне. В тех, кто уже оказался за стенами, летели камни, в городе начались погромы. Наконец, восстановился относительный порядок, стали готовиться к встрече врага. Во главе обороны встал служилый литовский князь Остей. Ворота заперли, после долгих уговоров выпустили только митрополита Киприана и великую княгиню Евдокию с детьми. Для удобства обороны выжгли все окрестные посады.

Татары подошли к городу 23 августа 1382 г., на следующий день прибыл хан Тохтамыш. Ордынцы дождем пускали стрелы, защитники, в большинстве своем незнакомые с военным делом, несли большие потери. Но и в долгу не оставались, купец-суконник Адам сразил знатного мурзу, о котором очень печалился хан, – это был один из его приближенных. Когда враги полезли по штурмовым лестницам, им на головы полетели камни, полился кипяток. Возможно, впервые в русской истории заговорили пушки.

Трехдневный штурм принес татарам огромные потери, и тогда Тохтамыш пошел на традиционную хитрость. К стенам подъехали двое ордынских вельмож и двое сыновей нижегородского князя, Василий и Семен – родные браться великой княгини. Княжата целовали крест, что татары не причинят москвичам никакого вреда: «Не на вас пришел царь, а на Дмитрия, от вас он требует только, чтобы вы встретили его с князем Остеем и поднесли небольшие дары, как его люди и улусники. Хочется ему поглядеть ваш город и побывать в нем, а вам даст мир и любовь».

Горожане имели глупость поверить, в открытые ворота вышел Остей в сопровождении знатных мужей и духовенство с хоругвями. Литовца зазвали в лагерь для переговоров и там убили, после чего всех остальных перерубили прямо в воротах, включая священников. В городе грабеж устроили повальный, захватили княжескую казну. Многих жителей кого убили, кого увели в плен. Сгорело много хранившихся в Кремле книг.

Тохтамыш распустил свою рать по всем городам и деревням княжества, везде убивали, жгли, грабили (представим на мгновение: мимоходом, в не знающей беды деревушке могли зарубить и подстрелить первых встречных, запалить ее – просто потому, что захотелось, и поскакать дальше – к более лакомой цели).

* * *

Увы, русские люди не осознавали тогда, насколько сильна еще Орда и насколько они слабы пока перед нею. На Куликово поле они выставили рать небывалую, и та одолела там силу несметную. Но эта несметная Мамаева сила была лишь малой частью ордынской мощи. В Золотую Орду входили, помимо причерноморских степей, Приазовья и Крыма, Северный Кавказ, Поволжье, Прикаспий, Казахстан, Приаралье, Южная Сибирь. Какие тьмы тем жаждущих битвы и поживы, умелых всадников могли в случае большой нужды выплеснуть все эти необъятные степи – если и от малой части этих степей житья порою не было? А ведь помимо Золотой Орды были и другие великие орды, и они, в случае чего, не задумываясь устремились бы на запах крови и гари. Это было еще спасением для окрестных земледельцев, что орды постоянно враждовали друг с другом. Рядом нарождалась огромная империя Тимура Тамерлана, которая была порождением того же монголо-татарского корня и которая вскоре изрядно подточит силу Золотой Орды – но и тогда эта сила будет еще очень велика. Потребуется целое столетие, чтобы Русь переборола новый разлад и сплотилась плотнее прежнего при Иване III Васильевиче Великом, уверенно встала на державный путь. Чтобы значительно изменились сами ордынцы, чтобы они почувствовали вкус иной жизни. Вот тогда только Русь сбросит татаро-монгольское иго, да и после этого на протяжении трех столетий будет порою так, что лучше бы и на свет не родиться – на смену орде придет Крымское ханство.

Дмитрий Иванович, вернувшись в свою отчину, дал триста рублей на погребение 24 000 убиенных, мужчин и женщин, стариков и детищ, бояр, горожан, воинов, хлебопашцев. Бедой Москвы решил воспользоваться тверской Михаил Александрович: кружным путем, таясь, он поехал в Орду искать себе великого княжения. Дмитрий, прознав о том, послал в Сарай своего сына Василия – тягаться с Михаилом о ярлыке.

Далее читаем у С. М. Соловьева: «Весною 1383 года отправился Василий в Орду, и летом того же года приехал в Москву посол от Тохтамыша с добрыми речами и с пожалованием. Но за эти добрые речи и пожалование надо было дорого заплатить: был во Владимире лютый посол от Тохтамыша по имени Адаш и была дань великая по всему княжению Московскому, с деревни по полтине, тогда же и золотом давали в Орду, говорит летописец под 1384 годом. К таким уступкам великий князь приневолен был не одною невозможностью опять вступить в открытую борьбу с Ордою после недавних разорений, но еще и тем, что сын его Василий был задержан Тохтамышем, который требовал за него 8000 откупа, и только в конце 1385 года молодой князь успел спастись бегством из плена. После этого мы ничего не знаем об отношениях московского князя к Тохтамышу; летопись упоминает только о двукратном нашествии татар на Рязанские земли».

* * *

А Тохтамыша бес гордыни подучил напасть еще и на земли, которые считал уже своими его прежний благодетель Тимур Тамерлан, только благодаря которому он смог воцариться в Сарае. Хан во главе войска прошелся по Закавказью и Центральной Азии, забрал богатейшую добычу и 90 000 пленников. Но Железный Хромец не имел обыкновения прощать подобных выходок. Он нанес Тохтамышу поражения в 1391 и 1395 гг. – такие жестокие, что после последнего, когда была разгромлена ордынская столица, тот утратил поддержку своих подданных и лишился престола.

Продолжая тот карательный поход, Тимур Тамерлан вторгся в земли Рязанского княжества, сжег Елец, направился в сторону Москвы. Сын Донского, великий князь Василий Дмитриевич, узнав о такой беде, собрал рать и выступил к Коломне. Но на душе у всех было тревожно: о Тимуре были наслышаны, о том, что он сотворил в Орде и Рязанской земле, – тем более. Но Тимур, не дойдя до Оки, неожиданно повернул и ушел с Руси.

Произошло это 26 августа (8 сентября) 1395 г., когда москвичи встречали образ Божьей Матери Владимирской, принесенный с берегов Клязьмы в Москву в надежде на защиту от вражеского нашествия. По преданию, той ночью Владычица явилась Хромцу во сне и повелела убраться из русских земель, что он и исполнил. На месте встречи (сретения) чудотворной иконы был основан Сретенский монастырь. Говорят, были и земные причины ухода супостата – он узнал о серьезных непорядках у себя в тылу, но это, думается, второстепенно.

Повернув, Тимур по пути разграбил Тану (Азов), потом вторгся в Крым – там такая же судьба постигла Каффу и несколько генуэзских факторий. Разгромив еще раз Сарай, а потом Астрахань, Тамерлан, по-видимому, умерил свой гнев, ушел за Кавказский хребет и вернулся к себе в Самарканд.

После разгрома, учиненного тогда Тимуром Золотой Орде, Василий Дмитриевич надолго прекратил выплату дани, которую, однако, исправно собирал с княжеств (с двух сох по рублю) – деньги шли к нему в казну. Вот так и хорошела наша столица! Но в 1408 г. пришлось заплатить большие отступные ордынскому правителю темнику Едигею, учинившему разорение многих русских городов и осадившему Москву.

* * *

О том, как Тохтамыш бежал в Литву и с помощью Витовта пытался воцариться вновь (например, в битве на Ворскле), мы уже знаем (см. предыдущую главу). Золотой Ордой теперь правили ханы, за спиной которых стоял темник Едигей, враг Тохтамыша. После Ворсклинской битвы (в 1399 г.) Едигей совершил поход в Крым, где у Тохтамыша было немало сторонников, разорил города, а Херсонес получил такой удар, что через несколько лет исчез со страниц хроник.

Тохтамышу хватило еще сил на то, чтобы в 1400 г. занять престол Тюменского ханства, на каковом посту он и скончался в 1406 г. (возможно, погиб в битве). В 1419 г. один из сыновней Тохтамыша убил Едигея. А в 1437 г. скончалась дочь Тохтамыша Джаныке. Скончалась она в Крыму, где, женщина выдающаяся до легендарности, она способствовала восхождению на престол первого государя независимого Крымского ханства Хаджи I Гирея. Ее мавзолей и сегодня можно видеть в пещерном городе Чуфут-Кале. В свое время мать Джаныке, красавицу Тогайбек, Тохтамыш зарубил саблей в припадке ярости, когда узнал, что против него выступил Едигей (начинали они вместе, и оба как выдвиженцы Тимура Тамерлана).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.