Московская добыча Наполеона
Московская добыча Наполеона
Одним из самых больших, но ненайденных кладов на территории России считается «московская добыча» Наполеона. Известно, что осенью 1812 года французский император вывез из хранилищ Кремля огромные ценности: золото, серебро, драгоценные камни, старинное оружие, дорогую посуду, меха, церковную утварь. С кремлёвских башен были сняты позолоченные орлы, а с колокольни Ивана Великого — большой крест, окованный серебряными золочёными полосами. Не отставали от Наполеона и его сподвижники — все от маршала до простого гренадера — обзавелись богатыми трофеями.
Гигантский обоз — только личную добычу императора везли на 25 подводах — растянулся на многие вёрсты и сильно задерживал отступление. Из-за утомительных переходов и нехватки фуража количество лошадей катастрофически уменьшалось. А ведь помимо награбленного французам нужно было везти ещё и множество раненых.
После ожесточённого сражения при Малоярославце 25 октября положение отступающих стало настолько тяжёлым, что, как свидетельствует в своей книге «С Наполеоном в Россию» вюртембергский врач Г. Росс, «отдан был приказ поджечь всё, что будет оставлено на месте». Были взорваны даже тяжеленные фигуры с артиллерийскими ядрами, которые уже были не в силах тащить измученные лошади. 1 ноября обоз понёс новые потери, на этот раз в результате нападения казаков. На следующий день, когда отступающая армия подошла к Вязьме, положение стало настолько угрожающим, что, как пишет Росс, в Вюртембергском корпусе приказано было даже снять знамёна с древков и раздать наиболее здоровым и выносливым солдатам, которые должны были спрятать их либо в своих ранцах, либо обмотать вокруг тела.
Но телеги — не знамёна, на себе их не понесёшь. И тогда по указанию Наполеона маршал Бертье отдал приказ «сократить обоз до самого необходимого для обслуживания дворца императора».
В это время он стоял бивуаком на Старой Смоленской дороге у деревни Семлёво в 29 верстах от Вязьмы. Чуть западнее её в густом лесу было глубокое озеро, о котором донесли посланные на рекогносцировку уланы. Они же повели туда обречённый обоз.
Из мемуаров французского сержанта Бургоня, написавшего целую книгу об отступлении французской армии, и воспоминаний других участников похода в Россию можно восстановить картину того памятного дня.
…С трудом, преодолевая придорожную канаву, заваленную ветками и тонкими стволами осин, повозки, фуры, телеги одна за другой въезжали на узкую просеку, ведущую к небольшому лесному озеру. Там обоз останавливается, растянувшись почти до Старой Смоленской дороги. Лихорадочно стучат топоры: солдаты гатят топкий берег, а сапёры вяжут плоты.
Два плота уже спущены на воду и теперь плавают по озеру, промеряя глубину. Чуть в стороне группа штабных офицеров во главе со смуглым генералом в чёрном плаще ждёт результатов промеров. Генералу явно не терпится, и он то и дело посылает ординарца узнать, как идут дела. Наконец плоты причаливают. Подбегает весь вымокший, грязный офицер и докладывает, что всё в порядке: глубина озера на середине пятьдесят футов, у берега — тридцать пять, причём на дне толстый слой ила, никак не меньше двадцати футов.
В это время лес наполнился сдержанным гулом многих голосов. Стоящие вдоль просеки повозки поспешно берут в сторону, и на опушку выезжает кучка всадников во главе с Наполеоном.
Смуглый генерал подходит к императору и докладывает:
— Всё готово, сир. Глубина озера пятьдесят футов, на дне много ила.
— Начинайте, — приказывает Наполеон и, повернув коня, вместе со свитой скрывается по просеке в лесу.
Проваливаясь и оступаясь, солдаты тащат телеги на плоты и, отплыв на середину озера, прямо с грузом сталкивают их в воду.
Через час-другой всё кончено. «Московская добыча» схоронена на дне Семлёвского озера.
Впрочем, описанное выше — это лишь наиболее распространённая версия «клада Наполеона». Существует и другая, менее известная.
В 1836 году в доме дворянина Станислава Рачковского на одной из окраинных улиц города Борисова остановились на «воинский постой» — в то время это было обязательной повинностью для цивильных жителей — четыре солдата-ветерана, возвращавшихся по домам после двадцатипятилетней службы. Переночевав, они отправились дальше, за исключением некоего Иоахима, католика, уроженца Могилёвской губернии. Солдат занемог, и хозяин уложил его в постель.
Вечером, в Покров день, чувствуя, что силы оставляют его, Иоахим попросил хозяина прийти к нему. Сын Рачковского, десятилетний Юлиан, присутствовавший при разговоре, долгое время был единственным хранителем тайны умиравшего солдата.
Оказалось, что Иоахим уже был в Борисове в ноябре 1812 года с батальоном своего 14-го егерского полка, когда на подступах к переправе через Березину у села Студёнки произошло ожесточённое сражение между армией адмирала Павла Васильевича Чичагова и французами. Тогда остаткам наполеоновских войск удалось выскользнуть из кольца окружения и уйти за Березину.
Но, как оказалось, не всем.
В ту осеннюю пору непролазную белорусскую грязь уже схватило первым морозцем, и она выдерживала пешего, хотя тяжёлые армейские повозки то и дело застревали в ней, так что приходилось подпрягать пристяжных лошадей, чтобы выбраться на сухое место.
На одну из таких повозок и наткнулись Иоахим и ещё девять солдат, посланные дозором в сторону от дороги, по которой шли войска. За перелеском они увидели крытый фургон, безнадёжно увязший в грязи. Француз-возница, очевидно, пытался незаметно, в объезд, добраться до переправы, да только бездорожье внесло свои коррективы. Француз тоже заметил приближавшихся русских солдат и успел, обрезав постромки, ускакать на пристяжной в ту сторону, откуда донеслись выстрелы и шум переправы.
Иоахим одним из первых подбежал к брошенному фургону, откинул тяжёлый кожаный полог и заглянул внутрь. Сначала ему показалось, что фургон пустой, но потом он разглядел восемь небольших бочонков, стоявших в два ряда на дне повозки.
Решив, что в них вино, солдаты нацелились отведать его. Но едва смогли сдвинуть бочонок с места, так он был тяжёл. Поддели тесаком крышку и не поверили своим глазам: бочонок был доверху заполнен золотыми монетами. То же самое содержимое оказалось и в остальных.
Раздумывать было некогда. Каждую минуту могли показаться либо французы, либо свои — и неизвестно, что в данной ситуации было бы хуже. Здесь же, неподалёку от берега реки, у двух дубов вырыли яму, устлали её кожаным пологом с фургона и высыпали туда золотые монеты из бочонков. Один из егерей бросил в яму свой нательный крест — была такая примета, — чтобы вернуться. Для маскировки свежей земли разожгли на этом месте костёр и, пока он горел, строили планы, как заживут, когда, отслужив, уйдут «в чистую».
Через два дня пятеро из них — ровно половина — полегли на переправе. Потом был поход через всю Европу, война с турками. Иоахим оказался единственным оставшимся в живых из десяти «счастливцев».
Дальнейший ход событий писатель-историк А. Горбовский описывает так. Солдат пообещал Рачковскому показать место, где у двух дубов зарыто золото. Но не успел: болезнь доконала его. Перед смертью он завещал барину, если тот выроет клал, чтобы на вечные времена три раза в год служились общие панихиды за русских и французов, убитых в той войне.
Рачковский знал место захоронения клада, о котором говорил солдат. Правда, росшие там два дуба уже лет пятнадцать как срубили, но два больших пня всё ещё сохранились и могли служить ориентиром. Тем не менее он так и не решился выкопать клад, опасаясь, что власти отберут его.
Прошло несколько лет. Умер старик Рачковский, а его сын Юлиан Станиславович, слышавший все разговоры Иоахима с отцом, был сослан в политическую ссылку в Вятскую губернию. Вернуться в родные места Рачковскому-младшему разрешили, когда ему уже было за семьдесят. Все эти годы он хранил тайну золотого вклада, зарытого у двух дубов. Лишь преклонный возраст заставил его нарушить молчание. В 1897 году он отправил в Петербург докладную записку о кладе на имя министра земледелия и государственных имуществ. Но ни министр, ни министерство не ответили ему.
С того далёкого дня, когда солдаты зарыли золотой клад, прошло восемьдесят пять лет. Берега реки, ежегодно заливаемые весенним паводком, неузнаваемо изменились. Поэтому найти место, где стояли два дуба, было уже невозможно. Тем не менее на свои скудные средства старик нанял нескольких землекопов, те покопали выборочно в двух-трёх местах, потыкали землю железным щупом. На том поиски и кончились.
К этому можно добавить, что примерно в то же время, когда землекопы кое-как обследовали берег Березины, один из наполеоновских ветеранов, глубокий старик лет за сто, рассказал журналистам в Париже, как маршал Ней поручил ему переправить через Березину повозки с золотом французского казначейства. Мост, наскоро построенный из разобранных домов близлежащей деревеньки, не выдержал тяжести артиллерийских орудий и рухнул.
Не исключено, что на одну из этих повозок и наткнулись солдаты 14-го егерского полка.
Что же касается «московской добычи» Наполеона, утопленной в Семлёвском озере, то ещё в XIX веке местная помещица Плетнёва безуспешно пыталась достать её. В XX веке туда неоднократно — например, в 1960–1961 годах и в 1979 году — выезжали экспедиции энтузиастов-любителей. На общественных началах в КБ и НИИ для них даже разрабатывались различные приборы, которые должны были помочь в поиске сокровищ.
В частности, геофизики измерили магнитное поле над поверхностью озера. Результаты свидетельствуют о наличии на дне в некоторых местах значительных масс металла. Но лежат ли там «сокровища императора» или же фюзеляж самолёта, упавшего в озеро в годы Великой Отечественной войны, приборы определить не могли. Правда, кое-что на сей счёт говорит химический анализ воды: содержание серебра в ней в 100 раз превышает аналогичный показатель в соседних водоёмах!
А вот визуальная разведка, которую пытались вести аквалангисты, ничего не дала, поскольку при максимальной глубине озера 21 метр последние 14–15 метров приходится на ил. Из-за него видимость в воде с глубины 5–6 метров уже нулевая. Он же не позволяет водолазам добраться и до дна, которое было в 1812 году.
И всё же определённые выводы о наличии клада в Семлёвском озере можно сделать по косвенным доказательствам.
Во-первых, твёрдо установлено, что при отступлении из Москвы у армии Наполеона был огромный обоз, весьма тормозивший темп её продвижения, да и к тому же требовавший сильной охраны.
Для захоронения поклажи целого обоза потребовалось бы слишком много времени, да и скрыть это место было бы невозможно. Значит, скорее всего, Наполеон и его штаб избрали другой вариант.
Во-вторых, весь маршрут отступления армии Наполеона из Москвы многократно скрупулёзно изучен различными исследователями. Их вывод однозначен: другого места, кроме Семлёвского озера, где можно было незаметно укрыть перевозимый большим обозом груз, нет.
Поэтому есть все основания считать это озеро хранилищем московских трофеев Наполеона.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.