Суровый мир американских раввинов
Суровый мир американских раввинов
То, что многие из предыдущих историй пришли в Америку из-за океана, и главные действующие лица в них – это очень традиционные восточноевропейские раввины, не является случайным совпадением. Раввины из современного еврейского юмора уже другого рода. Они могут быть блестящи, а могут таковыми не быть, но одно будет несомненным – почтенными они не будут.
Ричард Рубинштейн, профессор религии и посвященный в духовный сан консервативный рабби, имеющий одно особенное отличие – он также учился в реформаторской и ортодоксальной семинариях, – написал увлекательный очерк, «Рабби умирает», в котором показывает ряд глубинных причин того, почему правления синагог, в особенности консервативных, часто изводят своих раввинов. С одной стороны, отмечает Рубинштейн, лидеры из мирян воспринимают раввинов в качестве духовного и нравственного авторитета, который им следует почитать; с другой стороны – им сложно испытывать глубокое почтение к человеку, которого они нанимают и увольняют, и который должен обращаться к ним всякий раз, когда он хочет повысить свою зарплату. Рубинштейн приводит в качестве примера одну синагогу в Пенсильвании, где отношение «членов правления» к рабби колебалось от непомерного почтения к тому, кто занял место их отцов, до неуважения, выказываемого лакею.[137]
«Почтение» современных евреев к своим раввинам привело к подобным анекдотам.
– Мой рабби настолько замечателен, – похваляется еврей другу, – что может о чем угодно говорить два часа.
– А мой рабби настолько замечателен, – отвечает друг, – что может ни о чем говорить два часа.
Раввины, которые говорят слишком много, часто высмеиваются среди евреев. Иосиф Аукштейн, раввинский проповедник, пользующийся необычайным успехом, обычно предупреждал студентов семинарии в Иешива-Университете: «Если нефть не пошла в течение двадцати минут – прекращайте бурить».
В современном еврейском юморе раввины, некогда хранители души еврея, обычно осуждаются за притворную скромность и многословие.
На большом собрании по случаю Йом-Кипура встает кантор и начинает службу. Внезапно его охватывает волнение, он убегает к ковчегу, где хранятся рукописи Торы, и громко говорит Богу: «Господи, я не достоин возглавлять это святое собрание в молитвах. Что есть я, лишь пыль да прах?»
Раввин глубоко тронут словами кантора. Он тоже бежит к ковчегу и кричит Богу: «Пред взором Твоим – я ничто. Что сделал я достойного в этой жизни?»
Это задело и шаммеса. Он подскакивает со своего места, бежит к ковчегу и кричит: «Господи, я никчемный человек, жалкий грешник, ничтожество».
Раввин хлопает кантора по плечу: «Ты только посмотри, кто называет себя ничтожеством!»
В церковных анекдотах выражение «рабби-ортодокс» служит для обозначения человека, который благочестив и не от мира сего; «рабби-реформатор» означает человека, ассимилировавшегося и невежественного в качестве еврея. Еще не так много анекдотов про раввинов-женщин.
Бизнесмен из «новых евреев» покупает себе «Ягуар» и пригоняет его рабби-ортодоксу на бракха (благословение). Рабби, не имея понятия о том, что такое «Ягуар», отправляет мужика восвояси.
Тот пригоняет машину к рабби-реформатору. Рабби прекрасно знает, что такое «Ягуар», но понятия не имеет о том, что такое «бракха».
Поскольку юмор в значительной степени основан на крайностях, то о рабби-консерваторах существует не так много анекдотов. Один из того небольшого выбора, который имеется, делает упор на «срединности» консерватизма – некоторые бы сказали «туманности» – той идеологической позиции, которую он занимает относительно двух других основных направлений иудаизма.
Рабби-ортодоксы всегда носят ермолку. Рабби-реформаторы никогда этого не делают. Рабби-консерваторы носят свою ермолку в кармане.
Анекдоты о канторах – своего рода поджанр анекдотов о раввинах, где речь часто идет о приписываемом им тщеславии и обладании голосами, которые не имеют того звучания, как, скажем, у Аучано Паваротти.
Кантор похваляется перед общиной своим гулким, ревущим голосом: «Два года назад я застраховал свой голос в лондонском Lloyds на 750 000 долларов».
В переполненном помещении наступила трепетная и тягостная тишина. Вдруг с задних рядов раздается тихий, гнусавый голос старухи: «Ну и куда ты потратил эти деньги?»
Человека наняли в качестве еще одного раввина для проведения больших служб с огромным стечением народа на Рош-hа-Шана и Йом-Кипур в общине консерваторов. «Вам следует иметь в виду одну вещь, – говорит старший раввин новоприбывшему. – Наш кантор крайне эгоистичен и не хочет позволить нам нанять второго кантора. Поэтому он молится с одной частью общины, и его голос транслируется для другой ее части. С учетом этого нам нужно убедиться, что наши проповеди будут абсолютно одинаковы по своей продолжительности. На второй день Рош-hа-Шана кантор будет молиться с вашей частью общины. Я уже подготовил проповедь на тридцать две минуты. Постарайтесь, чтобы у вас получилось так же».
Человек отправился домой и подготовил проповедь на тридцать две минуты. Однако, когда в середине речи он взглянул на свои часы с автоматическим подзаводом, обнаружилось, что они остановились. Не обращая на это внимания, зная, что речь рассчитана на тридцать две минуты, он сказал все, что планировал, и подал знак кантору, который начал петь «Итгадал ве-иткадаш», молитву из Кадиша, которая предваряет важные молитвы в ходе службы и также является поминальной молитвой по усопшим.
К сожалению, нервозность нового раввина привела к тому, что он закончил проповедь, рассчитанную на тридцать две минуты, за двадцать шесть минут.
Через пять минут прибегает старший раввин с криком:
– Ты меня выставил как идиота перед всей моей общиной.
– Ч-ч-что случилось? – запинаясь произнес новый раввин.
– Я как раз подошел к эмоциональной кульминации своей проповеди, говоря: «Сегодня есть те, кто говорит, что Бог мертв. Мертв ли Бог?» И тут кантор начинает: «Итгадал ве-иткадаш».
Кантор пришел устраиваться на работу в синагогу и перечисляет общины, где он до этого работал. Президент синагоги связался с одним из своих коллег из приведенного списка, спрашивая его рекомендации. Тот ему пишет: «Этот кантор подобен Аврааму, он как Моисей, он действительно словно ангел».
Президент тут же принял кантора на работу, но, когда тот пришел в синагогу на Шаббат, произошел полный провал. Голос кантора оказался воющим, сам он самонадеянным, а все люди – крайне разочарованными.
Утром в понедельник президент в ярости звонит тому человеку, который дал ему рекомендательное письмо.
– Как вы посмели сказать мне, что он как Авраам, Моисей и ангел?
– Все, что я сказал, – сущая правда, – настаивал человек. – Авраам не умел петь, и этот кантор не умеет петь. Моисей запинался (Исход 4:10), да и кантор запинается. А ангел не менш [человеческое существо], так вот и кантор не менш.
Человек пытается устроиться на работу кантором. Когда он вернулся после службы домой, жена спрашивает его, как все прошло.
– Ужасно. Шамес сказал, что мой голос был монотонен и мое пение никому не понравилось.
– Ай, да что ты обращаешь на него внимание? – говорит жена. – Все знают, что шамес просто повторяет то, что услышал.
Самой синагоге тоже достается своя порция насмешек.
Элегантно одетый человек поднимается по ступенькам большого храма на Йом-Кипур. У входа его останавливает охранник:
– Уважаемый, вы состоите в этой синагоге?
– Нет.
– Вы приобрели билет на посещение служб Рош-hа-Шана и Йом-Кипур в этом храме?
– Нет, не приобрел.
– Мне очень жаль, – говорит охранник, – но в таком случае вам запрещен вход в синагогу.
Человек в отчаянии.
– У меня есть очень важное сообщение для мистера Брайана Голдстейна. Это вопрос чрезвычайной важности, неотложное дело. Вы обязаны меня пропустить, чтобы я смог с ним поговорить.
– Ладно-ладно, – сказал наконец охранник, – я пропущу вас. Но если я застану вас молящимся…
Сторона жизни евреев, которая обычно остается незаметной (а если заметной, то не оцененной) для неевреев, это то, что в^дни важных религиозных праздников (Рош-ha-Шана и Йом-Кипур) в синагогу допускаются только ее члены или те из нечленов, которые заранее приобрели входные билеты. Цены на билеты для нечленов специально завышены, достигая иногда сотен долларов, и целью этого является побудить их к вступлению в синагогу. На практике большинство синагог реально не прогоняет тех, кто пытается пройти без билета, но его или ее могут попросить занять место в конце храма или постоять. Некоторые крупные синагоги нанимают охранников или просят приметных прихожан проверять билеты у всех входящих.[138]
Разумеется, подобная политика вызывает немало озлобленного недовольства. Некоторые недовольные как-то пожаловались моему дедушке, Рабби Ниссену Телушкину, который был раввином в средней по размеру и однозначно не многолюдной синагоге в Бруклине. «Это отвратительно, – говорили они, – просить людей покупать билеты, словно они идут в кино или на соревнования. Что же, теперь человеку надо будет платить деньги, чтобы помолиться в синагоге?»
«Если у человека нет денег, ему не надо платить, – согласился дедушка. – Но почти все из тех, кто хочет пройти без билета, в состоянии его купить. Они просто не хотят. Они хотят, чтобы те, кто ходит в синагогу в течение всего года, несли на себе все расходы по ее содержанию и чтобы у них была возможность посещать ее раза три в году, когда они соблаговолят туда зайти. Не кажется ли вам, что и эти люди тоже должны взять на себя часть расходов, связанных с содержанием синагоги?»
Впрочем, притом, что среди евреев принято осуждать тех, кто посещает службы только по случаю важных религиозных праздников (их иногда называют «три-дня-в-году-иудей»), в еврейском фольклоре есть истории, восхваляющие этих людей.
Как-то на Йом-Кипур в синагогу, где молился Баал Шем Тов, основавший хасидизм в XVIII веке, зашел неграмотный пастушонок. Мальчик был глубоко тронут службой, но огорчен тем, что он не мог читать молитвы. Тогда, решив сделать свое подношение Богу, он начал свистеть, поскольку это было единственным, что, как он знал, он мог делать замечательно. Собрание верующих пришло в ужас от подобного осквернения их службы. Одни закричали на мальчика, другие захотели вышвырнуть его вон. Баал Шем Тов тут же их остановил. «До этого момента, – сказал он, – я чувствовал, что наши молитвы были заблокированы, словно они пытались дойти до небесного суда. Свист юного пастуха столь чист, что прорвался сквозь все преграды и донес все наши молитвы напрямую к Богу».[139]
Данный текст является ознакомительным фрагментом.