Кто кому должен, или как тяжело быть кредитором
Кто кому должен, или как тяжело быть кредитором
Стоит заметить, что, говоря о беспроцентных денежных займах, Тора имеет в виду исключительно те случаи, когда речь идет о впавшем в нужду еврее, которому необходимы деньги для того, чтобы поправить свои дела.
Если еврей ищет заём для того, чтобы улучшить свое и без того вполне устойчивое финансовое положение (то есть вложить деньги в какой-нибудь новый бизнес или расширить уже существующий), то никто из евреев не обязан давать ему в долг на эти цели и, тем более давать в долг беспроцентную ссуду – именно для таких случаев и был создан институт «этериска», о котором пойдет речь в главе о бизнесе и который позволяет заимодавцу получать свой процент с прибыли на правах инвестора или совладельца бизнеса.
Но вот дать бедняку в долг деньги, чтобы помочь ему выбраться из нужды, – это действительно является священной обязанностью каждого еврея, величайшей заповедью Торы, которую многие выдающиеся еврейские мыслители ставили даже выше заповеди благотворительности.
Так, РАШИ, комментируя фразу из книги «Ваикра»: «Если оскудеет брат твой и придет в упадок у тебя…», пишет:
«Не оставляй его, чтобы не опустился настолько, чтобы невозможно было исправить его положения, но поддержи его, как только он “придет в упадок”. С чем это можно сравнить? С поклажей на спине у осла. Пока она на осле – можно подхватить ее и возвратить на место; упала на землю – даже пятеро не смогут поднять ее».
«Нам заповедано ссужать деньгами нуждающегося, чтобы избавить его от затруднений и облегчить положение его дел, – объясняет Рамбам вышеприведенные слова Торы. – Эта заповедь важнее заповеди о благотворительности, ибо тот, кто дошел до открытого унижения и просит милостыню, не знает тех страданий, которые испытывает человек, из гордости не позволяющий себе сделать этого, ожидая, пока ему протянут руку помощи. Ему нужна поддержка, пока не открылось его тяжкое положение и он не стал жить подаянием…»
Одновременно при этом все комментаторы и законодатели обращают внимание, что, обязывая еврея дать в долг нуждающемуся в деньгах человеку, Тора понимает, что никто не в состоянии выполнить эту заповедь по отношению ко всем нуждающимся и потому определяет порядок предпочтений при ее выполнении. Вот как этот порядок формулируется в Мехильте:
«… “народ Мой” – если еврей и нееврей собираются занять у тебя деньги, преимущество за “народом Моим”, то есть за евреем (хотя, напомним, что выдача беспроцентной ссуды нееврею, в случае, если у еврея есть такая возможность, не только разрешена, но и желательна – П. Л.). Бедный и богатый – преимущество за бедным. Твои бедные (то есть близкие родственники) и бедные соседи – преимущество за твоими бедными. Бедные твоего города и бедные соседнего города – преимущество за бедными твоего города, как сказано: “… бедного, который с тобой…”…»
Однако, дав деньги в долг своему собрату-еврею, еврей-кредитор немедленно оказывается в весьма двусмысленном положении: по сути дела, после этого ему остается полагаться исключительно на честность и порядочность своего должника, а также на то, что тот действительно выбреется из нужды и сможет сдержать свое слово.
Нельзя сказать, что Тора совершенно не предусмотрела защиту прав кредитора. Напротив, еще р. Ишмаэль отмечал, что во фразе: «Если возьмешь в залог…» – Тора, оговорив обязанности еврея ссужать деньги нуждающимся, одновременно предусмотрела и защиту его прав кредитора, разрешив в случае, если он не уверен, что должник сможет вернуть деньги, взять у него залог.
Но стоит вспомнить, что полностью эта фраза из книги «Шмот» звучит следующим образом:
«Если возьмешь в залог одежду ближнего своего, до захода солнца возврати ему ее, ибо она – единственный его покров, одеяние тела его – на чем ему спать?!».
В книге «Дварим» эта заповедь повторяется:
«А если он бедный человек, не ложись спать, не вернув ему залога…»
Еще чуть раньше содержится другой запрет:
«Да не берет никто в залог ни мельницы, ни верхнего жернова, ибо жизнь он берет в залог…»
Итак, у крестьянина кредитор, по закону Торы, не может взять в залог мельницу или жернов, у кузнеца, соответственно, его молот и наковальню, у сапожника – его сапожные инструменты, так как изъятие у человека тех орудий труда, которые приносят ему и его семье пропитание, приравнивается Торой к убийству. И трудно не согласиться с логикой этого требования: если уж ты дал человеку деньги на то, чтобы он поправил свои дела, то уж будь последователен, не лишай его тех предметов, с помощью которых он обеспечивает свое существование и сможет накопить деньги на то, чтобы расплатиться с долгами.
Не может он взять в залог и одежду своего должника, особенно если она у него последняя. То есть теоретически ему это, конечно, разрешено, но если он берет в залог дневную одежду, то каждое утро, с восходом солнца, должен сам являться к нему в дом и возвращать ее, потому что у него нет никакого права лишить человека возможности выйти из дома. Если же он берет в залог постельное белье или одежду, в которой человек спит, то должен возвращать этот залог каждый вечер после захода солнца – «ибо она единственный покров его… – на чем ему спать?!».
Наконец, Тора предписывает кредитору уважать человеческое достоинство и всячески щадить чувства должника:
«Если ты ссужаешь ближнего своего чем-нибудь, то не входи в дом его, чтобы взять у него залог. На улице постой, а человек, которого ты ссужаешь, пусть вынесет тебе залог на улицу…»
Комментируя эту заповедь Торы, Уэлч пишет: «Тора вводит несколько запретов, призванных ограничить посягательство на человеческое достоинство в любых ситуациях и при любых обстоятельствах. Книга «Дварим» выдвигает целый ряд положений, которые, вне всякого сомнения, указали всем древним и современным этическим системам главное направление развития и те рубежи, которых им необходимо достичь… Любому из сынов Израиля, как бы он ни был беден, Тора гарантирует право на собственность и право быть хозяином в пределах тех четырех стен, где он живет».
Исходя из тех же соображений, а также из запрета на «притеснение», кредитору запрещено настаивать на выплате долга, если он знает, что у того сейчас нет денег. «Даже проходить перед ним запрещено, – говорится по этому поводу в “Шульхан Арух”, – поскольку тот будет стыдиться, видя своего кредитора и зная, что он не в состоянии выплатить долг…»
Дополнительные сложности со взятием залога под долг связаны, во-первых, с тем, что, согласно Галахе, его следует брать в момент выдачи долга, а не через какое-то время после этого, а во-вторых, что кредитор обязан хранить взятую под залог вещь как зеницу ока и ни при каких обстоятельствах, ни под каким видом не имеет права ею пользоваться: ведь использование им залога в личных целях вполне может быть истолковано как получение процента на ссуду, то есть одно из самых страшных прегрешений.
О том, насколько тщательно выдающиеся знатоки Торы избегали столь двусмысленной ситуации, свидетельствует хотя бы история рава Лурбойма, у которого незнакомый ему еврей попросил ссуду, предложив взять взамен редкую старинную книгу. Взяв в руки книгу, раввин пролистал ее, вздохнул и сказал, что… готов дать ссуду без залога. Когда ученики попросили рава Лурбойма объяснить его неожиданное решение, тот ответил: «Я много лет искал эту книгу и мечтал прочитать ее. Пролистав ее, я понял, что не смогу удержаться, прочту ее и получу незабываемое удовольствие от этого чтения. Но воспользоваться залогом и получить от него удовольствие – значило бы получить процент на выданную ссуду, а я, естественно, не мог себе позволить совершить такой страшный грех!».
Наконец, положение, в которое ставит еврейского кредитора Тора, усугубляется еще и законом о «седьмом годе». Напомним, что каждые семь лет евреи в Древней Иудее обязаны были прекратить все сельскохозяйственные работы. Но смысл «седьмого года» заключался не только и даже не столько в этом: в этот год хозяин обязан был отпустить на волю рабов, вернуть владельцу купленную у него до этого землю. И, кроме того, «седьмой год» является годом прощения всех долгов:
«К концу семи лет установи отпущение. И вот в чем заключается отпущение: пусть каждый заимодавец простит долг ближнему своему и не притесняет ближнего своего и брата своего, когда объявлено отпущение от Бога. Чужеземца можешь ты притеснять, но долг брата твоего прости ему».
По сути дела, это означает, что заимодавец имеет права требовать от должника возвращения его долга исключительно до конца ближайшего седьмого года.
Следовательно, чем меньше времени остается до «седьмого года», тем рискованнее становится давать в долг, так как тем выше вероятность того, что он будет не получен назад, и Тора, предвидя те чувства, которые могут испытывать люди накануне этого года, предупреждает:
«Берегись, чтобы не было в сердце твоем злого умысла: мол, приближается седьмой год, год отпущения, и захочется тебе сделать зло бедному брату твоему, не дашь ему. Он же воззовет о тебе к Богу, и будет на тебе грех. Дай же ему, и да не будет досадно тебе, когда даешь ему…»
Понимая всю сложность ситуации, в которой оказывается человек, ссужающий деньги в соответствии с законами Торы, раввинистические авторитеты постарались сделать все возможное, чтобы в рамках этих законов защитить его интересы.
Во-первых, несмотря на то, что одалживание денег бедняку, согласно Торе, является обязанностью каждого более-менее обеспеченного еврея, в случае, если заранее известно, что должник попросту потратит эти деньги на удовлетворение своих низменных потребностей и с самого начала не собирается их возвращать, то еврей освобождается от этой обязанности.
К этому выводу пришел еще автор книги «Сефер хасидим», разбирая уже знакомую и даже чуть набившую оскомину читателю фразу Торы: «Если деньгами будешь ссужать народ Мой…».
«Поскольку Тора обязала давать в долг, то почему сказано: «если» – ведь «если» означает условие? – спрашивает он и тут же предлагает свой, весьма оригинальный ответ на этот вопрос: «Тем самым нас освобождают от обязанности давать деньги в долг мошеннику, который не вернет долг и который лишь притворяется нищим, хотя и есть у него деньги. Или денег у него нет, но есть хлеб, которым он не кормит своих сыновей, поскольку хочет совершить сделку и выгодно продать его. Или кто пьет, а детей своих оставляет без пищи; или кто содержит блудницу или замужнюю женщину. В этих случаях лучше дать ему пищу, чем одалживать деньгами, даже если он будет вынужден унижаться, еженедельно выпрашивая, чтобы подали ему. Поскольку он бесчестен – обречен на унижение. А поскольку он бесчестнее, то одолженные деньги он лишь растранжирит, что не принесет никакой пользы в хозяйстве. Если супруга его достойна доверия – дают деньги ей, или достойным доверия домочадцам…»
Во-вторых, согласно Галахе, выдачу денег в долг необходимо проводить как минимум при трех свидетелях и сопровождать выдачей должником кредитору долговой расписки.
В случае, если такая расписка и свидетели имеются и если долг не будет выплачен в срок, кредитор имеет право обратиться в раввинатский суд и тот примет постановление о выплате долга или продаже части имущества должника, с тем чтобы последний мог погасить долг. Но именно «части» – ни один раввинатский суд не может принудить человека выплатить долг, если ему нечем платить, и ни один раввинатский суд не конфискует у него предметы первой необходимости и орудия труда – по тем же причинам, по которым их запрещено брать в залог.
В-третьих, если в момент получения ссуды (или даже после этого, если стало ясно, что возвращение долга маловероятно) был взят залог и было оговорено, что в случае непогашения ссуды он переходит в руки кредитора, то последний вполне может оставить залог себе в качестве формы уплаты долга. При этом достаточно, чтобы в момент займа кредитор сказал при свидетелях: «Если ты не выкупишь эту вещь до такого-то срока, она станет считаться принадлежащей мне до сегодняшнего дня».
В ряде случаев кредитору разрешено сдавать залог в аренду и списывать получаемые за это деньги в счет погашения долга.
Предусмотрела Галаха и случаи защиты прав заимодавца в связи с наступлением «седьмого года».
Во-первых, если должник оговаривает в своей долговой расписке, что отказывается от своего права не платить долг по окончании «седьмого года», то этот год не отменяет его долга.
Во-вторых, если речь шла о долгосрочной ссуде, выплата которой была назначена после того, как пройдет «седьмой год», то ссуда сохраняет свою силу, поскольку кредитор не мог потребовать выплаты своего долга непосредственно в седьмой год.
В-третьих, кредитор может принести все имеющиеся у него на руках долговые расписки в раввинатский суд и попросить его взыскать для него эти долги – такие долги также не прощаются в «седьмой год».
В-четвертых, если под долг был взят залог, то он сохраняет свою силу и после окончания «седьмого года» – либо кредитор имеет право присвоить себе залог.
В-пятых, «седьмой год» не отменяет долги перед евреем, который действует от имени нееврея – например, в случае, если один еврей купил у нееврея долговую расписку другого еврея, так как сам нееврей потребовал бы взыскания этого долга в любом случае, невзирая на «седьмой год».
И, наконец, в-шестых, прузболь не прощается в седьмой год. В сущности, прузболь – это своеобразное постановление раввинатского суда, но с той разницей, что… для него совсем не нужен раввинатский суд. Кредитор может прийти к любым трем евреям, соблюдающим Тору и заявить перед ними: «Вот вам, судьям, я сообщаю, что всякий долг, который должны мне такой-то и такой-то, я взыщу, когда захочу».
Те, в свою очередь, пишут ему постановление, которое и называется «прузболь»: «Мы заседали втроем одновременно, и пришел к нам имярек такой-то, давший в долг следующим евреям, и заявил…»
Правда, следует помнить, что прузболь опять-таки действует только в том случае, если должник владеет хоть каким-то, пусть самым минимальным недвижимым имуществом. Если же он, говоря словами русской пословицы, гол как сокол, то прузболь ничем не поможет – все его долги будут прощены ему в «седьмой год».
И вообще главная ставка в вопросе возвращения долгов, как уже было сказано, всегда делалась у евреев не на раввиантский суд, а исключительно на честность и Богобоязненность самого должника.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.