1956 XX съезд КПСС
1956
XX съезд КПСС
Со времени XX съезда КПСС прошло полвека. Исполнилось полвека первому слову правды. Однако история помнит Никиту Сергеевича Хрущева с очень разных сторон. Он решился замахнуться на сталинизм, но третировал определенную часть интеллигенции. Он вернул домой миллионы репрессированных и высланные народы, но оторвал Крым от России. При нем была освоена целина и начато освоение космоса, но СССР стал продавать нефть за границу и покупать там зерно. Неспроста памятник Хрущеву работы Э. Неизвестного выполнен в черно-белых тонах.
В февральской Москве 50 лет назад было предощущение «оттепели», и погода тут была ни при чем. В Большом Кремлевском дворце проходил первый после смерти Сталина съезд партии, которая насчитывала тогда более 7 млн членов и кандидатов. «Славный путь прошел советский народ. Под руководством своей Коммунистической партии он добился великих исторических завоеваний. Наши победы достигнуты в суровой борьбе с внешними и внутренними врагами», – говорил на съезде Хрущев. Кто такие «внутренние враги», было понятно. Съезд шел по всем известному сценарию. Но на руках у членов президиума уже были тексты еще одного доклада Хрущева. На экземплярах – пометка «особая папка», обозначение высшей секретности. Делегатам раздали по два пропуска: один – на все дни, другой – на последний, одиннадцатый. Перед заключительным заседанием документы тщательно проверяли. «Началось движение в коридорах, – вспоминал помощник Хрущева в 1961–1962 годах Федор Бурлацкий. – Постепенно выдворяли всех сотрудников и партийных работников, которым не надлежало присутствовать на закрытой части съезда».
Н.С. Хрущев
На закрытом заседании Хрущев провел на трибуне пять часов, хотя доклад был рассчитан на два с половиной. Был эмоционален, много говорил от себя. Полного текста его речи не существует: стенограмма не велась, звукозапись – тоже.
В 1989?м, когда доклад, наконец, опубликовали «Известия ЦК КПСС», делегаты обнаружили несоответствия: «аплодисментов» или «шума в зале» не было – было гробовое молчание. Не известно также, учел ли Хрущев правки соратников.
Против доклада – Ворошилов, Маленков, Каганович, Молотов. Последний вскоре после съезда был снят с поста министра иностранных дел. Его внук Вячеслав Никонов (политолог, президент фонда «Политика») вспоминал: «Дед как-то мне сказал, что до XX съезда нам искренне симпатизировали порядка 70 процентов человечества. После XX съезда уже никогда столько людей не поддерживали Советский Союз, коммунизм и коммунистическую систему».
Чего было больше в этом поступке Хрущева – борьбы за власть или желания покаяться? Он предпочитал не говорить о съезде с близкими. Они и не спрашивали. Его дочь Рада Аджубей помнит только об одном таком разговоре – на даче, после смерти Сталина (еще до съезда), когда газеты начали печатать статьи о репрессиях: «Я помню, в какой-то момент я взвилась и говорю отцу: “Боже мой, да что же делается? Да вы-то куда смотрели?” На что он так посмотрел на меня спокойно и говорит: что ты, у тебя сегодня день рождения, я только хотел тебя поздравить, а ты меня встречаешь так. И все».
Доклад отца на съезде она прочитала спустя несколько лет: кто-то из приятелей привез ей из Америки книжку в красном переплете. В номенклатуре ЦК было минимум две версии, как он туда попал. «Хрущев сам направил экземпляр доклада через помощника Шуйского, которого я очень хорошо знал, в израильское посольство. И оттуда оно пошло по всему свету, – говорил Федор Бурлацкий. – Почему в израильское, нетрудно понять. Потому что было “дело врачей”, был колоссальный накал антисемитизма, и Хрущев рассчитывал, что как раз оттуда он получит наибольшую поддержку».
Вторую версию озвучил журналист-международник, сотрудник газеты «Известия» в 1951–2000 гг. Станислав Кондрашов: «Через какого-то польского товарища, члена партии, копия доклада попала к американцам. Ну и они, естественно, этим воспользовались».
В Советском Союзе с докладом тоже знакомились – через делегатов съезда на закрытых партсобраниях.
Понятно, что текст был отредактированный, но, как утверждают делегаты, структура речи Хрущева была сохранена: сначала ленинская критика Сталина – «он слишком груб, капризен и злоупотребляет властью», потом вполне конкретные обвинения в организации массового террора, уничтожении лучших, в мании преследования, упоминания о «ленинградском деле», деморализованности Сталина в первые дни Великой Отечественной, «деле врачей».
Тогда все это впервые было произнесено вслух. На смену культу личности Сталина, «эпохе морозов» пришла «оттепель». Название романа И. Эренбурга стало обозначением эпохи. Была опубликована повесть «Один день Ивана Денисовича» А.И. Солженицына, ставшая потрясением, с которого началось прощание с ГУЛагом.
Окуджава, Вознесенский, Евтушенко, Ахмадулина собирают полные залы. Кремль открыт для свободного входа. Проходит фестиваль молодежи и студентов. На бытовом уровне символом эпохи стали, конечно, «хрущевки». Советский человек теперь мог надеяться на отдельную квартиру, хоть и с очень скромной кухней. За первые 9 лет из бараков и коммуналок переехала четверть страны.
Но постепенно возник и культ личности Хрущева. На его груди скоро появились четыре Звезды Героя, а его образ все чаще помещали в золоченые рамки. И это были тоже приметы «оттепели», как и разгром художников-авангардистов в Манеже, как и пастернаковское «все тонет в фарисействе» из романа «Доктор Живаго». Травля Нобелевского лауреата проходила под контролем Хрущева.
В семьи начали возвращаться репрессированные, конечно, не все. Не вернулся в дом на Арбате отец народного артиста России Александра Збруева – его расстреляли. Из лагерей вернулись только сам Збруев с матерью. «Оттепель», конечно, наступила и для них, но отца-то не вернешь.
На излете «оттепели» в Москве – еще одно знаковое событие: Юрий Любимов создает Театр на Таганке. Но это был уже 1964?й. Хрущева сняли, да и импульсы, данные XX съездом, становились все слабее. «Был затхлый воздух, и люди хотели открыть и проветрить. Достаточно ли мы проветрили? Нет, недостаточно», – считает народный артист России Юрий Любимов.
XX съезд состоял из двух неравных и различных по характеру частей. Первая – 19 заседаний – ничем не отличалась от предыдущих партийных форумов. Каждый оратор, как обычно, начинал с восхваления ЦК КПСС, а заканчивал самоотчетом, без какой-либо серьезной критики недостатков. Получалась этакая картина всеобщих успехов и достижений. А между тем ЦК отчитывался за работу в очень сложный период, начавшийся с октября 1952 г., за несколько месяцев до смерти Сталина, и отражавший наметившийся перелом в жизни партии и страны. В деятельности ЦК были крупные ошибки и провалы, однако из прений на съезде складывалось впечатление, будто ЦК работал безупречно, а партия одерживала победу за победой.
Были на съезде и неординарные выступления. Например, речь А.И. Микояна. К удивлению делегатов съезда, Микоян резко раскритиковал сталинский «Краткий курс», отрицательно оценил литературу по истории Октябрьской революции, Гражданской войны и Советского государства. Его выступление было воспринято большей частью делегатов негативно. Не случайно и то, что оно почти не нашло поддержки в ходе прений. Исключением стало лишь выступление академика А.М. Панкратовой. Она, как и Микоян, говорила о фальсификации исторических фактов в научной литературе. Во время работы съезда в адрес его президиума поступила телеграмма от руководителя партийной организации компартии Чехословакии в городе Теплице: «Я не согласен с выступлением правого Микояна, которое является оскорблением светлой памяти Сталина, живущей в сердцах всех классово сознательных рабочих, и будет с радостью воспринято всей буржуазией. Нас воспитал Сталин».
XX съезд был противоречив, как противоречивы были и те процессы, которые происходили в обществе, в партии, в верхнем эшелоне власти. Однако ход прений на съезде не отразил сложностей и противоречивости переживаемого периода. Была и другая часть работы съезда, которую президиум ЦК решил провести в обстановке чрезвычайной секретности. Делегаты были готовы к тому, чтобы услышать нечто очень важное, касавшееся Сталина, поскольку уже до начала съезда им были разосланы ленинские работы, ранее не публиковавшиеся в открытой печати: обращение к XII съезду партии – так называемое «Завещание», письма по национальному вопросу и другие документы. Кроме того, делегатов поставили в известность, что на съезде Н.С. Хрущев выступит с докладом о культе личности.
После того, как съезд исчерпал повестку дня, избрал руководящие органы и фактически закончил работу, состоялось еще одно, 20?е, заседание, на котором с информационным докладом выступил Хрущев. Этот доклад определил особое место съезда в истории.
В распоряжении историков были воспоминания только одного участника событий – Хрущева. Но память человеческая, как показывает практика, не всегда совершенна. Впрочем, эгоцентризм и некритическая оценка собственного «я», наверное, вполне естественны при субъективном анализе событий.
Ортодоксальные большевики впоследствии оценили доклад Хрущева как начало той катастрофы КПСС, которая произошла в августе 1991 г. Бывшие партийные реформаторы охарактеризовали доклад Хрущева как важный шаг на пути обновления партии, демократизации общества, как начало перестройки в середине 50?х гг., при этом проводя аналогию с политическими реформами 80?х. Провал реформаторских усилий Хрущева они объясняют сопротивлением консервативных сил внутри руководящего ядра партии. Менее четко выражена та точка зрения, что кризис партии был обусловлен ее характером, внутренне присущими ей неразрешимыми противоречиями. Как показала история, КПСС не поддавалась реформированию. Деятельность руководящего ядра партии, в частности и все решения XX съезда, были направлены на укрепление монопольной власти КПСС в обществе, на преодоление крайностей, проявившихся в сталинские времена во внутренней и внешней политике СССР, а не на принципиальный пересмотр этой политики.
Комплексный анализ документов Архива Президента Российской Федерации, Центра хранения современной документации, Архива Федеральной службы безопасности, Российского центра хранения и изучения документов новейшей истории позволяет объективно представить малоизвестную картину политических столкновений в президиуме ЦК, проследить расстановку сил по важнейшим обсуждавшимся на его заседаниях вопросам с осени 1955 г. и до конца февраля 1956 г., показать реакцию общества и партии на доклад Хрущева о культе личности Сталина. В большой степени это удалось осуществить благодаря найденным в Архиве Президента РФ уникальным документам – записям отдельных заседаний президиума ЦК, сделанным заведующим общим отделом ЦК КПСС В.Н. Малиным. Создание этого документа, его хранение в архиве бывшего Политбюро, судьба Малина – это отдельная история с драматическими коллизиями. Спокойный, медлительный, далекий от аппаратных игр и интриг, Малин записывал дискуссии в президиуме ЦК по своей инициативе и втайне от всех, поскольку, начиная с 20?х гг., в Политбюро не оставляли компрометирующих руководство партии документов. После смещения Хрущева Малин был направлен на работу ректором Академии общественных наук при ЦК КПСС.
Большой интерес вызывают воспоминания Микояна. Они представляют собой диктовки по отдельным вопросам истории, начиная с 20?х гг. и до октябрьского пленума ЦК 1964 г. Воспоминания отличаются откровенностью. В них сообщается о неизвестных фактах в деятельности Политбюро и об отношениях между его членами. Очевидно, поэтому диктовки Микояна никогда не публиковались и со дня его смерти хранились в сейфе заведующего общим отделом ЦК под грифом «Особо важная особая папка». До того как эти записи попали в архив, их читателями были лишь Ю.В. Андропов, М.А. Суслов, К.У. Черненко и его первый помощник В.А. Прибытков.
Обширный документ, представленный ЦК комиссией под руководством секретаря ЦК П.Н. Поспелова, – итог интенсивной работы большой группы сотрудников ЦК КПСС, Генеральной прокуратуры и КГБ СССР. Этот один из ключевых источников по рассматриваемой проблеме не был введен в научный оборот. О нем лишь вскользь упоминалось, анализ содержания документа полностью отсутствовал. Наконец, для восстановления истории создания доклада о культе личности недоставало диктовок Хрущева от 19 февраля 1956 г., вошедших частично или полностью в текст его речи, произнесенной на съезде 25 февраля.
В Архиве Президента РФ, к счастью, сохранились не только диктовки Хрущева, но и все варианты его доклада с точным указанием даты завершения работы над ними, со всеми замечаниями, которые делали члены Президиума ЦК. Секретная часть работы XX съезда тщательно готовилась, и подготовка эта сопровождалась острыми дискуссиями в Президиуме ЦК. Обеспокоенность части руководящего ядра партии по поводу возможного привлечения к ответственности за преступления, совершенные при Сталине, нарастала с каждым днем. Сразу же после смерти Сталина новое руководство Министерства госбезопасности (МГБ) СССР предало широкой огласке действия органов госбезопасности по фальсификации судебных дел; сообщалось, что широко применялись пытки и истязания заключенных и что Сталин причастен к этим преступлениям.
В печати были опубликованы факты, связанные с фальсификацией «дела врачей», «дела грузинских политических деятелей», «ленинградского дела». В этой связи были преданы гласности методы работы следственного отдела МГБ по особо важным делам. Группу сотрудников этого министерства уволили и даже арестовали. Из тюрем и ссылок были возвращены близкие родственники и друзья членов Президиума ЦК КПСС и других руководящих работников.
Затем последовали обращения в ЦК и правоохранительные органы родственников других пострадавших – жертв репрессий 30?х гг. Количество освобожденных нарастало с каждым днем. Они рассказывали о пытках и истязаниях во время следствия, о нечеловеческих условиях содержания в лагерях. Резонанс от этих рассказов усиливался признанием властей в том, что невиновные люди были оклеветаны.
Процесс реабилитации захватывал широкие социальные группы. С каждым днем тайные дела, творившиеся в сталинских застенках, становились явными. За короткое время были пересмотрены дела генералов К.Ф. Телегина, В.В. Крюкова, B.C. Голушкевича, И.А. Ласкина, адмирала В.А. Алафузова и других военачальников. Многих из них арестовали во время войны или после ее окончания и по несколько лет содержали под стражей без следствия и суда.
В середине 50?х гг. была реабилитирована группа руководящих комсомольских работников, видные специалисты авиационной промышленности, Главного артиллерийского управления, значительное количество крупных партийно-советских работников, а также большая группа генералов, которые во время Великой Отечественной войны попали в немецкий плен. Первое открытое сообщение о бесчинствах, которые творились в органах госбезопасности, о фальсификации следственных дел появилось весной 1953 г. Инициатором таких публикаций был Л.П. Берия. После его ареста появились сообщения о том, что он несет прямую, а может быть, и главную ответственность за политические репрессии 30–40?х гг. В связи с подготовкой судебного процесса над Берия и его сообщниками следственные органы рассмотрели дела партийных и советских работников, осужденных после того, как летом 1938 г. Берия появился в НКВД в качестве его руководителя и начальника государственной безопасности. Тогда и были расстреляны видные партийно-государственные деятели Р.И. Эйхе, П.П. Постышев, Я.Э. Рудзутак, А.В. Косырев. Вместе с рассмотрением правомерности осуждения отдельных личностей, прокуратура, опираясь на документы, которые предоставлялись МГБ и лично министром госбезопасности А.И. Серовым, осуществила проверку некоторых политических процессов, групповых судебных дел. Во всех случаях открывалась грубая фальсификация, основанная на так называемых «признательных показаниях» осужденных, которые добывали пытками.
В ходе следствия по делу Берия и его сообщников – В.Н. Меркулова, В.Г. Деканозова, Б.З. Кобулова, С.А. Гоглидзе, П.Я. Мешика, Л.Е. Влодзимирского – был выявлен большой и очень важный материал, раскрывавший факты незаконных репрессий, фальсификации следственных дел, применения пыток и истязаний заключенных. Судебный процесс, состоявшийся в Москве 18–23 декабря 1953 г., был закрытым. Но, после того как приговор суда был приведен в исполнение, по указанию Президиума ЦК текст обвинительного заключения по этому делу – 48 страниц типографского текста – был разослан в местные партийные организации. С ним знакомили партийных функционеров вплоть до членов райкома партии, руководителей кафедр общественных наук.
Таким образом, в конце 1953 г. большая часть партийного актива была информирована о преступлениях, совершенных в 30–40?е и в начале 50?х гг. органами госбезопасности, о фальсификации судебных дел, о пытках и истязаниях, которые применялись в широких масштабах.
Осенью 1955 г. органы госбезопасности активизировали работу по пересмотру дел партийно-советских работников, осужденных в 1937–1939 гг. При этом вскрывались и грубые фальсификации дел, и методы, которыми добывались «признательные показания». Волна разоблачительных материалов становилась все больше. Президиум ЦК вынужден был активно заниматься рассмотрением фальсифицированных дел, реабилитировать безвинно пострадавших. С каждым днем нарастал поток обращений к членам Президиума ЦК с просьбой пересмотреть дела жертв политических репрессий 1930–1940?х гг. «После смерти Сталина, – вспоминал А.И. Микоян, – ко мне стали поступать просьбы членов семей репрессированных о пересмотре их дел. Я отправлял эти просьбы Руденко (генеральный прокурор СССР). Очень много случаев было, когда после проверки полностью они реабилитировались. Меня удивляло: ни разу не было случая, чтобы из посланных мною дел была отклонена реабилитация».
Прокуратура и КГБ рассматривали дела репрессированных, принимали решения о реабилитации и направляли все документы в Комитет партийного контроля для решения вопроса о партийности реабилитированных. После этого окончательное решение по всему делу принималось Президиумом ЦК КПСС.
Прокуратура и КГБ работали очень активно. И, безусловно, в этом они опирались на поддержку Хрущева.
К осени 1955 г. в Президиуме ЦК сосредоточился значительный материал о политических репрессиях и ответственности Сталина за совершенные преступления в отношении коммунистов и партийных руководителей во второй половине 30?х гг. Внимание Хрущева к этим проблемам резко усилилось. В чем причины такого изменения позиции Хрущева? Это очень важный вопрос, и он еще требует исследования. Нужны новые дополнительные документы, чтобы раскрыть мотивы, определявшие действия верхушки партии в 1953–1957 гг.
Микоян вспоминал: «Я думал, какую ответственность мы несем, что мы должны делать, чтобы в дальнейшем не допустить подобного. Я пошел к Н.С. и один на один стал ему рассказывать. Вот такова картина. Предстоит первый съезд без участия Сталина, после его смерти. Как мы должны себя повести на этом съезде касательно репрессированных сталинского периода? Кроме Берии и его маленькой группы работников МВД, мы никаких политических репрессий не применяли уже почти 3 года, но ведь надо когда-нибудь если не всей партии, то хотя бы делегатам первого съезда после смерти Сталина доложить о том, что было. Если мы этого не сделаем на этом съезде, а когда-нибудь и кто-нибудь это сделает, не дожидаясь другого съезда, – все будут иметь законное основание считать нас полностью ответственными за происшедшие преступления. Мы несем какую-то ответственность, конечно. Но мы можем объяснить обстановку, в которой мы работали. Если мы это сделаем по собственной инициативе, расскажем честно правду делегатам съезда, то нам простят, простят ту ответственность, которую мы несем в той или иной степени. По крайней мере скажут, что мы поступили честно, по собственной инициативе все рассказали и не были инициаторами этих черных дел. Мы свою честь отстоим, а если этого не сделаем, мы будем обесчещены. Н.С. слушал внимательно. Я сказал, что предлагаю внести в Президиум предложение создать авторитетную комиссию, которая расследовала бы все документы МВД, Комитета госбезопасности и другие. Добросовестно разобралась бы во всех делах о репрессиях и подготовила бы доклад для съезда. Н.С. согласился с этим».
Хрущев выдвигал другую версию, полностью отвергая чью-либо инициативу в постановке вопроса о создании накануне XX съезда комиссии по расследованию положения дел при Сталине. Что же касается позиции Микояна, Хрущев писал: «Если память мне не изменяет, и Микоян не поддержал меня достаточно активно. Следует отметить, что он и не предпринимал ничего, чтобы блокировать мое предложение».
Большая часть членов Президиума ЦК в полной мере осознавала свою ответственность за участие в сталинских злодеяниях. Их пугала мысль, что кто-то другой будет разбираться в тех преступлениях, в которых они были повинны. Но было бы несправедливым полагать, что это было единственное чувство, которым руководствовались члены Президиума. Они являлись и соучастниками преступлений, и их жертвами, и заложниками Сталина одновременно.
Это в полной мере относится и к самому Хрущеву. В бытность его первым секретарем ЦК компартии Украины в Москву на утверждение посылались обширные расстрельные списки, из которых утверждалась лишь небольшая часть.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.