Выйти-то вышел. А как войти?

Выйти-то вышел. А как войти?

Рекорд по численности экипажа был уже установлен, и потому в полет на сей раз отправились двое — П. И. Беляев и А. А. Леонов. Они уже смогли надеть скафандры, без которых на сей раз никак было не обойтись. Ведь главная задача полета состояла в выходе одного из членов экипажа в открытый космос.

Для этого к люку «Восхода» был пристыкован складной шлюз… Представьте себе гармошку из серебристой многослойной пленки, которая под давлением газа может расправиться в трубу диаметром чуть больше метра и длиной метра три. С обоих концов труба эта перекрыта дверцами-люками. Через одну космонавт должен был из кабины перейти в шлюз, через другую — выйти в открытый космос.

Шлюз необходим для того, чтобы не выпускать весь воздух из кабины. Делать же трубу складной пришлось потому, что объем обтекателя ракеты-носителя не столь велик, чтобы вывести на орбиту шлюз жесткого типа.

Взлет и выход на орбиту прошли нормально. А вот дальше началось то, о чем Алексей Архипович Леонов и поныне вспоминает с волнением. Впрочем, сам выход состоялся без особых трудностей.

Но как только Леонов оказался за бортом по собственной воле, его полужесткий скафандр раздуло, словно футбольный мяч. Почему-то на Земле никому из конструкторов не пришло в голову проверить, как поведет себя скафандр при практически нулевом вакууме. Опять же спешка подвела…

^{Летчик-космонавт П. И. Беляев}

В общем, объем скафандра оказался настолько большим, что никак не пролезал в узкий люк. Время шло, Леонов делал попытку за попыткой, а в кабине переживал за товарища Павел Беляев. Наверняка он вспомнил в этот момент разговор, который состоялся у него накануне полета с Сергеем Павловичем Королевым. Правда, сам Беляев, пока был жив, об этом разговоре старался не вспоминать.

Тем не менее существуют две версии того, о чем говорили главный конструктор с космонавтом. Согласно одной из них, Королев с Беляевым обсуждали вариант, что делать, если корабль по какой-либо причине не сможет вернуться на Землю. Тогда, дескать, Беляев должен был принять решение о самоликвидации экипажа — застрелить сначала Леонова, а потом и себя.

Согласно второй версии, которую обнародовал психолог отряда космонавтов Ростислав Богдашевский, по нечаянности кое-что слышавший, Королев сначала спросил Беляева: что тот будет делать, если Леонов не сможет войти в шлюз?

«Во время тренировок на невесомость при полетах на самолете-лаборатории Ту-104 я отрабатывал такую нештатную ситуацию, — ответил Беляев. — Он имитировал бессознательное состояние, и я затаскивал его в шлюз и далее в спускаемый аппарат».

Тогда главный конструктор спросил напрямик: «А если у тебя ничего не получится, сможешь отстрелить Алексея вместе со шлюзовой камерой?»

Помолчав, Беляев ответил: «Такого не может быть».

Теперь задумался Королев. А потом неожиданно подытожил: «Что ж, получается, Павел Иванович, к полету не готов. Иди…»

Беляев никуда, естественно, не пошел, а после минутной паузы тихо выдавил из себя: «Если потребуется, я смогу это сделать».

«Спасибо», — сказал Королев.

Правда, А. А. Леонов в возможность такого исхода не верит и по сей день. «Паша без меня бы не вернулся», — утверждает он. А Беляева о том уже, как известно, не спросишь. Тот полет, видимо, столь дорого дался Павлу Ивановичу, что вскоре он умер. По официальной версии, из-за запущенной язвы желудка. Говорят, космонавт до последнего скрывал ее, и когда Павлу Ивановичу стали делать операцию, выяснилось, что резервы организма уже во многом исчерпаны…

Правда, есть и другая версия — Беляев умер из-за рака. Так или иначе, в начале 1970 года он скончался.

Алексей Архипович здравствует и поныне. И очень не любит, когда его называют «везунчиком». Хотя, если разобраться, у него было довольно мало шансов благополучно завершить свою карьеру космонавта.

Все его попытки влезть в люк и вперед ногами и вперед головой заканчивались безрезультатно. Тогда он пошел на крайние меры. Не докладывая ничего в центр управления — все равно оттуда ничем реально помочь не могли, — он сбросил давление в скафандре до минимального, развернулся головой вперед и стал втягивать себя буквально по сантиметру в узкую трубу.

Но в шлюзовой камере выявилась новая проблема: теперь надо было как-то извернуться на 180 градусов, чтобы закрыть выходной люк. Как это ему удалось при сечении шлюза 120 см и длине скафандра 190 см, Леонов и сам до сих пор плохо понимает. Вот уж воистину: хочешь жить, умей вертеться.

Пульс у него в этот момент подскочил до 190 ударов в минуту, начался жуткий внутренний перегрев. На дыхание и вентиляцию у Леонова было всего 60 л дыхательной смеси в минуту — это чрезвычайно мало, в шесть раз меньше нормы. В общем, когда Алексей Леонов забрался в спускаемый аппарат и снял шлем, командира он не увидел — пот залил глаза. Из каждого сапога он потом вылил по 3 л воды. А сам потерял за этот выход почти 7 кг веса.

Казалось, самое страшное было позади. Отстрелив ненужную более шлюзовую камеру, космонавты стали готовиться к спуску. Однако судьба преподнесла им еще один сюрприз, который запросто мог привести к гибели уже всего экипажа. В корабле вдруг начался подъем парциального давления кислорода: 160, 180… 220. Космонавты принялись бороться с ним, понижая влажность, температуру. Но подъем давления продолжался и достиг значения в 460 мм рт. ст. А уже при 360 мм и повышенном содержании кислорода атмосфера в кабине представляла собой гремучий газ, достаточно небольшой искорки, даже неловкого движения — и бахнет так, что мало не покажется…

Кстати, в аналогичных условиях, в январе 1967 года, в кабине «Апполона-1» погибли во время тренировки американские астронавты Гриссом, Уайт и Чаффи.

«Алмазы» были в оцепенении, но потом, видимо, сказалось утомление кошмарного полета: они просто махнули рукой на свое положение и попробовали вздремнуть. Человеческим силам все же есть предел, а там будь что будет…

Разбудил их какой-то взрывообразный хлопок. Поначалу решили, что это и есть конец. Но вокруг ничего не горело. Наоборот, давление в кабине начало медленно падать и постепенно нормализовалось.

Как потом выяснилось, ситуация создалась вроде бы из-за пустяка. Во время выхода-входа Леонова корабль долгое время находился в статичном положении. Из-за этого его бок, обращенный в сторону Солнца, нагрелся до плюс 160°, а другой, в тени, остыл до минус 140°. Произошла термическая деформация всего корпуса, и внутренний люк при возвращении космонавта в корабль не до конца сел на место, хотя соответствующие датчики и просигнализировали его закрытие.

Какой-то ничтожный, микронный зазор все же остался, и происходило травление воздуха наружу. Система же жизнеобеспечения при любом падении давления реагирует добавлением в атмосферу корабля кислорода. В итоге количество его и стало возрастать.

Давление росло до тех пор, пока с характерным, довольно громким хлопком не сработал специальный клапан сброса лишнего воздуха. Этого сотрясения оказалось достаточно, чтобы выходной люк встал на место, и парциальное давление кислорода вошло в норму.

Но это было еще не все. Уже при подготовке к спуску случился отказ системы ориентации, и экипаж был вынужден перейти на ручную систему управления спуском. В итоге «Алмазы» вместо казахстанских степей сели в глухую пермскую тайгу.

«Ситуация сложилась уникальная, — вспоминал потом Леонов. — Выжив в космосе, мы имели реальный шанс погибнуть на земле. Попросту элементарно замерзнуть…»

И в самом деле, в пермской тайге царил двадцатиградусный мороз. А сами космонавты после перенесенных треволнений были в своих скафандрах мокрые, как мыши. По рации ни с кем связаться не удалось. Да и надеяться, что команда спасения прибудет в скором времени, не приходилось — уж слишком далеко они улетели от казахстанских степей.

Пришлось экипажу проявлять российскую смекалку. Вылезли из скафандров, а потом и из белья. Выкрутили его, что было сил, надели снова на себя и стали сушить возле разведенного костра, уговаривая друг друга не спать. А то ведь и могли уснуть навеки.

Потом их обнаружил вертолет. Им пытались сбросить еду и теплую одежду, но все это повисало на ветвях могучих сосен. Через сутки пришли наконец лыжники. Еще через сутки все вместе — спасенные и спасатели — смогли выбраться на относительно открытое место, откуда их и забрал вертолет.

Алексею Леонову все эти приключения дались без особых последствий. Он потом еще готовился к высадке на Селену. А когда стало понятно, что высадка советских космонавтов на естественный спутник Земли не состоится, слетал еще раз в космос в составе международной экспедиции «Союз — Аполлон».

Павлу Беляеву выпала иная судьба. Наверное, он все-таки перенервничал больше, чем его напарник. Тому было некогда особо переживать — ему нужно было действовать.

Кстати, болезнь Беляева — не первая потеря отряда космонавтов. В апреле 1968 года из-за язвы был вынужден уйти восьмой кандидат в космонавты Дмитрий Заикин. Он, пока был дублером, тоже чересчур перенервничал. И на очередной медкомиссии, обнаружив язву, его списали по здоровью.

Надо сказать, что в отряде космонавтов всякий раз остро переживали потери. Ведь уже более трети состава покинули первый отряд. «Мы тяжело переживали их уход, — вспоминал Георгий Шонин. — И не только потому, что это были хорошие парни, наши друзья. На их примере мы видели, что жизнь — борьба и никаких скидок или снисхождений никому не будет»…

Но главные потери были еще впереди.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.