Виды экипажей

Виды экипажей

Наиболее удобным, дорогим и комфортабельным экипажем была КАРЕТА, отличавшаяся полностью закрытым кузовом, с обязательными рессорами. Кучер располагался на передке — КОЗЛАХ, подвергаясь, в отличие от ездоков, всем воздействиям непогоды. В экипажах попроще козел могло не быть, и тогда возница сидел просто на высоком краю, окаймлявшем повозку, который назывался ОБЛУЧКОМ. Внутри карета имела мягкие сидения — от двух до шести, окошечки по бокам и спереди — для общения с кучером. Позади кузова, на ЗАПЯТКАХ, то есть специальной подножке, при особо торжественных выездах стояли один или два ВЫЕЗДНЫХ ЛАКЕЯ — ГАЙДУКИ. Для входа в карету служили дверцы, к ним вела ступенька-подножка, закидывающаяся после посадки внутрь кареты и откидываемая гайдуком после остановки. Часто подножки закидывались и откидывались с грохотом, так, во всяком случае, говорится в «Двух гусарах» Л. Толстого. По бокам кареты в темное время горели фонари.

Кареты чаще всего закладывались тройкой или четверкой, легкие кареты — парой. На приемы и балы полагалось ехать в карете; если не было своей, нанимали ямскую. Так, Евгений Онегин поскакал на бал «стремглав в ямской карете». Аристократические персонажи «Анны Карениной» разъезжают в собственных каретах; однако, уйдя от мужа, Анна Каренина едет к сыну Сереже, наняв «извозчичью карету».

Забитый чиновник Макар Девушкин («Бедные люди» Достоевского) так передает свои впечатления от карет: «Пышные экипажи такие, стекла, как зеркало, внутри бархат и шелк… Я во все кареты заклядывал, всё дамы сидят, такие разодетые, может быть, и княжны и графини».

ДОРМЕЗОМ (в переводе с французского «спальная») называлась просторная карета со спальными местами, предназначенная для дальних поездок. Такая карета, унаследованная от родителей, была у Л.Н. Толстого, как вспоминал его старший сын, ее везли шесть лошадей. У дорожных экипажей наверху были ВАЖИ, или ВАШИ, — ящики для поклажи, а сзади ГОРБОК, тоже служивший для помещения багажа.

Более простыми и легкими экипажами были КОЛЯСКИ. В отличие от карет кузов у них был открытый, но с откидным верхом. Коляски обычно запрягались парой или тройкой лошадей, однако очень богатые люди, вроде Троекурова в «Дубровском», Андрея Болконского в «Войне и мире» или губернаторской дочки в «Мертвых душах», ездили в коляске шестериком.

Известен рассказ Гоголя «Коляска», в котором гости обнаруживают спрятавшегося от них хозяина в его новой коляске. В рассказе Чехова «Враги» различие кареты и коляски служит важной характеристикой социального и нравственного различия персонажей. Богатый помещик заезжает за доктором в коляске. Когда выясняется, что вызов был ложным и ненужным, доктор, у которого только что умер сын, высказывает свое негодование помещику, после чего тот приказывает лакею: «Пошел, скажи, чтобы этому господину подали коляску, а для меня вели заложить карету». Карета подчеркивала материальное превосходство помещика над доктором.

Разновидностями щегольских городских колясок с открывающимся верхом были ФАЭТОН и ЛАНДО.

ТАРАНТАС служил дорожным экипажем, поэтому прочность его считалась более важным качеством, нежели красота. Кузов его крепился на длинных — до трех саженей — продольных брусьях, так называемых ДРОГАХ, которые заменяли рессоры, амортизируя толчки и смягчая тряску. В Сибири тарантасы из-за их длины назывались ДОЛГУШАМИ.

Вот как описывает эту повозку писатель В.А. Соллогуб в повести «Тарантас»: «Вообразите два длинных шеста, две параллельные дубины, неизмеримые и бесконечные; посреди них как будто брошена нечаянно огромная корзина, округленная по бокам… На концах дубин приделаны колеса, и все это странное создание кажется издали каким-то диким порождением фантастического мира».

Тарантасами охотно пользовались помещики вроде Кирсанова, Лаврецкого и Рудина у Тургенева, Головлевы у Салтыкова-Щедрина, Левин у Л. Толстого и т.д. Именно тарантас чаще всего использовался при езде «на долгих», ехали в нем лежа. Позднее тарантас приобрел рессоры.

БРИЧКА была гораздо легче громоздкого тарантаса, но тоже выдерживала дальние поездки — так можно судить по той бричке, на которой разъезжал по Руси Чичиков. Как и тарантас, бричка имела откидывающийся верх, иногда плетеный, иногда кожаный — БУДКУ. В чичиковской бричке верх кузова, то есть своего рода шатер над седоком, был «от дождя задернут кожаными занавесками с двумя круглыми окошечками, определенными на рассматривание дорожных видов». На козлах рядом с кучером Селифаном сидел лакей Петрушка. Бричка эта была «довольно красивая, рессорная».

Долго не исчезали допотопные безрессорные брички — в такой едет мальчик Егорушка в чеховской «Степи».

На почтовой бричке, запряженной парой шершавых, рыженьких лошадей, ездит горьковский Клим Самгин.

В наше время бричкой называют простую одноконную легкую повозку.

ДРОЖКИ получили свое название от описанных выше дрог — длинных брусьев, соединяющих обе оси. Первоначально это была совсем примитивная повозка: на доску, положенную сверху, приходилось садиться верхом или боком. Подобного рода дрожки иногда называли ТРЯСУЧКАМИ. Позднее дрожки усовершенствовались, обрели рессоры и кузов. Такие дрожки иногда получали название КОЛЯСКИ, по сходству. Но ни старые, ни более совершенные дрожки для езды на особо длинные расстояния не использовались. Это был преимущественно городской экипаж. Городничий в «Ревизоре» едет в гостиницу на дрожках, Бобчинский готов петушком бежать за ним, любопытствуя посмотреть на ревизора. В следующем действии городничий едет на дрожках с Хлестаковым, а не хватает места Добчинскому… У гоголевских старосветских помещиков были дрожки с огромным кожаным фартуком, от которых воздух наполнялся странными звуками.

Очень часто в русской литературе встречаются БЕГОВЫЕ ДРОЖКИ, или сокращенно БЕГУНКИ, — двухместные, впряженные в одну лошадь. Такие дрожки использовались помещиками или их управляющими для объезда имения, поездки к ближайшим соседям и т.п., одним словом, заменяли еще не появившийся тогда велосипед. Управлял лошадью один из седоков: так, в «Дубровском» Троекуров правит дрожками сам. Ласунская у Тургенева недовольна Рудиным из-за того, что он ездит на беговых дрожках, на неизменном своем рысачке, «как приказчик».

Городские ИЗВОЗЧИЧЬИ ДРОЖКИ назывались ПРОЛЕТНЫМИ и вскоре сократили свое название до слова «ПРОЛЕТКА». Такой легкий двухместный экипаж с рессорами и поднимающимся верхом можно было видеть в городах СССР еще в 1940-х годах. Выражение «ехать на извозчике» означало «ехать на извозчичьей пролетке», зимой же — на извозчичьих санках сходной конструкции.

Городские извозчики разделялись на ВАНЕК, ЛИХАЧЕЙ и нечто промежуточное — ЖИВЕЙНЫХ. Ванькой назывался полунищий крестьянин, приехавший на заработки в город, обычно зимой, по выражению Некрасова, на «ободранной и заморенной кляче» и с соответствующей повозкой и сбруей. У лихача, наоборот, была хорошая, резвая лошадь и щегольской экипаж.

Рессорные пролетки появились только в 1840-х годах. До того у извозчиков были КАЛИБЕРНЫЕ ДРОЖКИ, или просто КАЛИБЕР. На таких дорожках мужчины ездили верхом, женщины садились боком, поскольку это была простая доска, положенная на обе оси, с четырьмя примитивными круглыми рессорами. Одноместный калибер назывался ГИТАРОЙ — по сходству формы сидения. Извозчики ожидали седоков на БИРЖАХ — особо выделенных платных стоянках. Описывая в «Евгении Онегине» петербургское утро, Пушкин не упускает и такую деталь: «…На биржу тянется извозчик…»

КИБИТКА — понятие очень широкое. Так именовалась почти любая полукрытая, то есть с отверстием спереди, летняя или зимняя повозка. Собственно кибиткой называлось переносное жилье у кочевых народов, затем — верх экипажа, сделанный из ткани, рогожи, луба или кожи, натянутый на дуги из прутьев. Гринев в «Капитанской дочке» уехал из дому в дорожной кибитке. В той же повести Пугачев едет в кибитке, запряженной в тройку.

В кибитке из Петербурга в Москву путешествует герой знаменитой книги Радищева. Любопытная деталь: в кибитке тех времен ехали лежа, сидения не было. Кибитку Радищев иногда именует повозкой, Гоголь подчас называет чичиковскую бричку кибиткой, так как она имела навес.

«…Бразды пушистые взрывая, / Летит кибитка удалая…» — памятные строки из «Евгения Онегина», описание начала зимы с первопутком. В картине переезда Лариных в Москву «горой кибитки нагружают» — эти примитивные повозки служили для клади.

ЛИНЕЙКОЙ первоначально назывались простые длинные дрожки с доской для сидения боком или верхом, а если доска была достаточно широка — по обе стороны спиной друг к другу. Такой же одноконный экипаж называется в «Пошехонской старине» Салтыкова-Щедрина ДОЛГУШЕЙ-ТРЯССУЧКОЙ, а у Л. Толстого в «Анне Карениной» — КАТКАМИ, на нем гости Левина едут на охоту.

Позднее линейкой стал именоваться городской или пригородный многоместный экипаж со скамьями по обе стороны, разделенные перегородкой пассажиры сидели боком по направлению движения, спиной друг к другу. Рейсовые городские линейки снабжались навесом от дождя.

Старинные громоздкие кареты назывались КОЛЫМАГАМИ или РЫДВАНАМИ. В басне Крылова «Муха и дорожные» читаем: «С поклажей и с семьей дворян, / Четверкою рыдван / Тащился». Далее тот же экипаж именуется колымагой. Но в русской литературе XIX века, как и в наши дни, оба слова употребляются фигурально, шуточно.

В истории материальной культуры наблюдается интересное явление: предметы, используемые человеком, со временем уменьшаются и облегчаются. Взгляните в музее на старинную посуду, мебель, одежду и сравните с современными! То же самое происходило с экипажами. Однако и в старину были легкие повозки. К таким относятся следующие.

КАБРИОЛЕТ — одноконный, реже пароконный рессорный экипаж, двухколесный, без козел, с высоким сидением. Правил им один из ездоков. Константин Левин в «Анне Карениной» везет брата на кабриолете, правя сам.

Такой же конструкции был и русский ШАРАБАН. Герои чеховской «Драмы на охоте» по двое или в одиночку разъезжают в шарабанах. В пьесе Островского «Дикарка» Мальков обещает Марье Петровне: «Я вам такого битюка доставлю — на редкость. В шарабанчике, сами будете править, любо-дорого». Самостоятельная езда женщин становится модой. Героиня рассказа Чехова «Ариадна» выезжала верхом или на шарабане.

Двухместный, двухколесный кабриолет иногда назывался ТАРАТАЙКА. В предисловии к «Вечерам на хуторе близ Диканьки» автор вспоминает о некоем Фоме Григорьевиче, который, приезжая из Диканьки, «понаведался-таки в провал с новою таратайкою своею и гнедою кобылою, несмотря на то, что сам правил и что, сверх своих глаз, надевал по временам еще покупные», то есть очки.

Наконец, легкая коляска на одного седока с кучером спереди носила характерное название ЭГОИСТКА. В «Мелочах жизни» Салтыкова-Щедрина Сережа Ростокин «в два часа садился в собственную эгоистку и ехал завтракать к Дюсо».

А как передвигались зимой?

Древнейший санный экипаж с закрытым кузовом назывался ВОЗОК. Он предоставлял ездоку все удобства, кроме разве отопления: мягкое сидение, теплые покрывала, свет через окошки. В поэме Некрасова «Русские женщины» о таком экипаже недаром говорится: «Покоен, прочен и легок / На диво слаженный возок».

Ездили и в открытых санях РОЗВАЛЬНЯХ, или ПОШЕВНЯХ, — широкой повозке на полозьях, расширяющейся от переда к заду, без особого сидения. Они хорошо известны нам хотя бы потому, что в них сидит боярыня Морозова на прославленной картине Сурикова. В рассказе Тургенева «Старые портреты» повествуется, как «под самое Крещение отправился барин с Иваном (кучером) в город на его тройке с бубенцами, в ковровых пошевнях» и что из этого вышло.

Позднее у санных экипажей появились ПОДРЕЗЫ — железные полосы, прибитые к нижней плоскости полозьев.

На ДРОВНЯХ не ездили, хотя и «обновляли путь»: это были крестьянские грузовые сани.

На именины Татьяны Лариной, в январе

…Соседи съехались в возках,

В кибитках, в бричках и в санях.

Все понятно, кроме того, как можно было по снежной дороге проехать на колесной бричке.

Не следует думать, что зимой колесные экипажи, особенно крытые, стояли без дела. Неизвестно, что сделалось со знаменитой чичиковской бричкой, но во втором, незаконченном томе поэмы у героя уже коляска. Кучер Селифан докладывает хозяину: «Дорога, должно быть, установилась: снегу выпало довольно. Пора уж, право, выбираться из города», на что Чичиков приказывает: «Ступай к каретнику, чтобы поставил коляску на полозки».

Такие превращения летнего, колесного, экипажа в зимний, санный, были делом весьма обычным. Несомненно, что и брички съехавшихся на именины Татьяны были поставлены на полозья. В «Дядюшкином сне» Достоевского огромная дорожная карета князя свалилась на дорогу: «…вшестером подымаем наконец экипаж, ставим его на ноги, которых у него, правда, и нет, потому что на полозьях». В той же повести Мария Александровна «катилась по мордасовским улицам в своей карете на полозьях».

Однако в больших городах, где снег с мостовой частично расчищался, частично утрамбовывался, можно было и зимой ездить в колесных экипажах. «Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу, карета Ростовых подъехала к театру», — так описана зимняя поездка Ростовых в оперу («Война и мир» Толстого). В «Пиковой даме» по Петербургу зимой разъезжают кареты явно на колесах, а не на полозьях. В начале повести Л. Толстого «Казаки» есть фраза: «Редко, редко где слышится визг колес по зимней улице».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.