«ЗА НАШУ ЖИЗНЬ ПОДЛЮЧУЮ СЕБЯ Я В ЗОНЕ МУЧАЮ»
«ЗА НАШУ ЖИЗНЬ ПОДЛЮЧУЮ
СЕБЯ Я В ЗОНЕ МУЧАЮ»
Галину исповедь, занявшую школьную тетрадку в клеточку, принесла в одну из редакций областных газет ее пожилая матушка. Женщина надеялась, что откровения ее непутевой дочери тронут до глубины души журналистов, а те донесут свое мнение прокурорам. Прокурорские сердца дрогнут, и они пересмотрят суровый приговор, вынесенный дочери, и отпустят ее домой — к матери и 9-летнему сыну. Мы предлагаем отрывки из этих сумбурных записей:
«Сегодня мне приснилось детство. Качели во дворе, длинный перистый лук на грядке под окном нашей барачной квартиры. Мы с Наташкой срываем луковые „дудки“ и едим, скалясь от сладко-горькой сочности. На душе беззаботно и радостно. Мир огромен и наполнен любовью, жизнь бесконечна. В груди такая легкость, что кажется — подскочишь и полетишь. Проснулась от избытка восторга, и словно могильная плита упала на грудь. Вонючий барак, кто-то матерится во сне, в углу храпит Харитоновна, по нарам надо мной медленно ползет тараканиха с яйцом, если сорвется — прямо мне в морду.
Господи, ну почему ты так жесток! За что мне эти муки в обществе получеловеков, недоумков и злобных тварей? Всего два месяца я варюсь в этом замкнутом пространстве, а кажется, что прошло уже несколько лет и силы мои на пределе. А ведь впереди пять лет, и, когда я выйду, мне будет 43 года. Спать-спать, уговариваю я себя, иначе утром будет болеть голова и сил не хватит дожить до вечера. А утром надо снова закусить губу, надеть на лицо серый чулок равнодушия и подчиниться заведенному здесь укладу».
«Вчера вечером пошла посмотреть телевизор, лучше бы этого не делала Там такая вяка! Влюбленные парочки целуются. А меня, наверное, больше никогда в жизни не поцелует мужчина. Мужчина… А был ли он вообще в моей жизни? Может, это Сережа, который умолял меня отдаться с петлей на шее: „Уйдешь — я повешусь, ты — мое солнце, мой смысл жизни“? И который бросил меня, едва его поманила другая девчонка? Или Игорек — отец моего нерожденного, умерщвленного в утробе ребенка? Или наш почтенный Петр Петрович, сношавший меня целый год, вешая лапшу, что вот-вот разведется с женой и увезет меня за границу? Или мой благоверный, бросивший меня с грудным ребенком, прихватив в дорогу мои декретные? Наверное, тогда и запрограммировала моя дальнейшая судьба, когда я, сцепив зубы, решила во что бы то ни стало добиться благосостояния и жить не хуже других. Где-нибудь на Западе, в цивилизованной стране для этого вполне хватило бы трудолюбия, но в нашем преступном государстве только преступники живут хорошо. Удачливые преступники.
Зачем я пишу этот дневник? С тайной надеждой, что когда-нибудь его прочитает мой сын, поймет и простит? Или с целью оставить о себе хороший след, ведь внутри меня живет страшная уверенность, что мне отсюда никогда не выйти?
…Сегодня воспитатель попросила меня пошпионить за Б. Я отказалась, и она кинула презрительно: дрянь, преступница. Б. мне совсем не симпатична — наглая и злобная баба, любит поиздеваться над слабыми. Но на воле кто-то в ней заинтересован, передает богатые дачки — с шоколадом, шпротами, салями. Вертухайкам тоже отламывается, особенно если Б. проштрафится и ей надо откупиться. Отсюда и заинтересованность воспиталки поймать ее на горячем. Но шпионить — последнее дело, это хуже, чем воровать. Хотя нужда — это страшная штука, на что только не толкает человека.
Милый сыночек, если ты когда-нибудь возьмешь в руки мой дневник, знай, что твоя мать воровала не от жадности, а чтобы выжить. Все знают, как мало получают медсестры, а если у этой медсестры ребенок на руках и арендованная квартира, за которую хозяйка дерет ползарплаты? Мыкалась я, мыкалась, брала дополнительные ночные дежурства, а денег все равно не хватало. И вот однажды ко мне позвонил сосед, приятный такой мужчина, и робко так спрашивает: „Вы Галина? Вы работаете в онкологии? Можно пройти?“ Пригласила я его в дом, усадила на диван, приготовилась слушать. А он горбатого лепит: дескать, есть у него отец, умирает от рака, боли страшнющие, а морфия нигде не купить. Не смогу ли я снабжать его этими ампулами за большую цену, разумеется Я вначале испугалась:
— Что вы? Что вы! У нас все подотчетно, каждая ампула на конкретного больного расписана.
А мужчина только улыбается: все, говорит, продумано. Вы своих горемык колите, только не морфином, а анальгином, им все равно помирать. Делайте дозу побольше. Сопротивлялась я, сопротивлялась, а потом не выдержала — дай, думаю, разочек схимичу, хоть пальто себе куплю, а тебе, мой светик, курточку и сапожки.
Больной помучился, правда, но я ему двойную дозу снотворного вкатила, он и затих. Говорят, укравший однажды станет вором. Не прошло и месяца, как новый соблазн схватил меня за горло. А мой клиент словно почувствовал — тут как тут, и заказ уже крупнее, и оплата соответственно. Одним словом, вошла я в этот „бизнес“, и очень крепко вошла. И зажили мы с тобой по-людски, оделись-обулись, стали питаться нормально, в отпуск к морю поехали. В принципе, ничего особенного, никаких излишеств — такой должна быть жизнь нормального, работающего человека. Но наше преступное государство не задумывается над этим и само толкает людей на скользкую дорожку».
«Самое страшное здесь, в зоне, даже не сама несвобода, а отсутствие возможности уединиться. Даже интимные вещи тут делаются или скопом, или на глазах у бесстыжих товарок. Не знаю, от кого и как, но здесь я заразилась грибком. Состояние ужасное — зуд, полная невозможность пролечиться. Попросила у врача лекарства, а она мне: делайте ванночки. Где, как? В бараке, на виду у этого зверья? Правильно сказала воспитательница: преступница, мразь. Охрана смотрит на нас, как на грязь, не сочувствуя, не вникая в наши проблемы. Говорят, за месяц до меня здесь удавилась женщина-художница, чувствительная натура. Мне все чаше хочется пойти по ее стопам».
«Кажется, мне повезло — у воспиталки заболела кошка, и каждые 4 часа ей нужно делать уколы. Она отозвала меня и спросила, возьмусь ли я, если она притащит кошку сюда. Я, конечно, согласилась. Мурка в одеяле лежит на моей постели, я колю ее даже ночью. Бабы, правда, ворчат: а вдруг она заразная — но тихонько — боятся воспиталки. В благодарность „мама“ кормит меня хлебом со сгущенкой и дала позвонить домой. Трубку взяла мать, испугалась чего-то. Сына не позвала — зачем, говорит, тревожить, он про тебя забыл. Больно было ужасно. Лучше бы не звонила. За пять месяцев она ни разу ко мне не приехала, не написала ни одного письма. Ну и черт с ней. Молю об одном — хоть бы кошка подольше болела».
«К нам приезжали баптисты, пели, твердили о Боге. Один был просто красавчик. Б. улучила момент и предложила ему на ухо: позови меня в клуб для индивидуальной беседы, я тебе м… сделаю. Мужик помялся, покраснел и… отпросил. После этой субботы он приходил к нам еще три раза и каждый раз „исповедовал“ новую грешницу. Теперь все четыре „причастившиеся“ решили принять крещение. Баптисты договорились с начальством, что сделают купель в брезентовой бочке, и бабы будут туда нырять. Весь барак на ушах, только и смакуется новое приключение. Еще девять дур напрашиваются баптисту для „задушевной беседы“. Но, кажется, вертухайки что-то заподозрили и решили прикрыть малину».
«Я деградирую. Мне становится все равно. Телевизор раздражает, я не хочу знать — а как у них. Писем не пишу — а кому? Мать не отвечает, подруги кроме нездорового любопытства ничего ко мне не испытывают. Иногда я думаю: а как жить, когда этот кошмар останется позади? Медсестрой я уже не устроюсь, заводы и фабрики стоят. В мире нет ни одного человека, который бы меня пожалел. Мамочка, мама, ну почему ты бросила меня? Я знаю, я тебя опозорила, но ведь я никого не убила, не забрала последнего. Я хотела такой малости — возможности достойно жить. Я же не виновата, что в этой стране трудом ничего не добьешься. Вчера у тебя был день рождения, я послала тебе стихи, может, они тронут твое сердце и ты навестишь свою грешную дочь?»
«Теперь я знаю, была не права. Чтобы быть счастливой, деньги не нужны. Можно скромно питаться, скромно одеваться, но спокойно спать, потому что совесть чиста и радостно просыпаться оттого, что в мире есть два человека, которым ты нужна. Моя мечта свершилась — ко мне приехали мама и сын. Я посадила Алешку на колени как маленького, уткнулась ему в макушку и оцепенела от блаженства. Дуры — бабы, которые охотятся за любовниками и жалуются на убогую жизнь. Если есть ребенок — жизнь прекрасна. Надо только вовремя это понять. Алешка подарил мне самоучитель английского языка и наказал, чтобы я занималась серьезно. Он учится в классе с усиленным изучением языков и через пять лет будет говорить со мной только на английском. Счастливая мать. Я сутки ходила блаженной».
«У меня появилась подруга, интеллигентная женщина. У нее огромный срок за хищения в особо крупных размерах. Что и сколько похищено, не знаю, здесь не принято говорить об этом. Рита работает в библиотеке, у охраны к ней особое отношение. А наша дружба началась с моей услуги. В бане Рита пожаловалась, что ее замучили мозоли, я предложила ей их вывести. И вывела — вырезала бритвой, а потом по своему рецепту положила печеный лук. Теперь лечу ей „косточки“ на ногах — массажирую и мажу йодом.
С Ритой приятно общаться, к тому же она живет не в бараке, а в комнатушке за книгохранилищем. Вот где покой и вожделенное одиночество. В благодарность Рита заказала мне лекарство от грибка и каждый день поит чаем. Мы решили вместе встретить Новый год, она даже намекнула, что, возможно, удастся получить с воли бутылку шампанского. Меня восхищает Ритин муж. Он пишет письма, регулярно ездит на свидания. Так что раз в три месяца моя подруга чувствует себя полноценной женщиной, на трое суток уединяясь с любимым мужчиной. Как-то я вслух похвалила ее мужа, а Рита горько усмехнулась: „Я знаю, он живет с моей подругой, мне мать написала. Но я делаю вид, что ни о чем не догадываюсь. Пусть живет, он же живой мужчина. Я здесь уже четыре года, а впереди еще шесть — кто выдержит такое. Зато я их обеспечила до конца жизни. За это он мне и благодарен, я думаю“.
Боже, сколько невидимых глазу трагедий сосредоточено в этом пространстве! И каждый переживает беду по-своему. Самые примитивные вымещают зло на других, более слабых. Самые наивные строчат бесконечные жалобы, надеясь, что их срок пересмотрят. Но, по словам Риты, она не помнит такого случая. Молодые, как правило, просто живут, стараясь не думать ни о прошлом, ни о будущем. Я живу от письма до письма, от встречи до встречи. Потому что хочу вернуться к жизни. И не раздавленным червяком, а полноценным человеком».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.