Афанасий Никитин (? – 1474/75)

Афанасий Никитин

(? – 1474/75)

Русский путешественник, тверской купец. Совершил путешествие в Персию, Индию (1466–1474). На обратном пути посетил африканский берег (Сомали), Маскат, Турцию. Путевые записки «Хожение за три моря» – ценный литературно-исторический памятник. Отмечен многосторонностью наблюдений, а также необычной для Средних веков веротерпимостью в сочетании с преданностью христианской вере и родной земле.

Биографических сведений о замечательном сыне русского народа Афанасии Никитине нет, но его путевые записи «Хожение за три моря» (точное название дневника) не только ценнейший и интереснейший географический документ, но и замечательный литературный памятник. Автор рассказывает историю своих странствий по Кавказскому побережью Каспийского моря, Персии, Индии, Турции, Крыму и югу России.

Летом 1466 года купцы из Твери на двух судах отправились для заморской торговли в далекое плавание: они шли вниз по Волге за море «Дербенское», или «Хвалынское» – так в старину называли Каспийское море.

Главой каравана избрали Афанасия Никитина, человека бывалого, походившего в свое время по земле. Он взял с собой рукописные книги и с первых же дней стал вести дневник.

Караван плыл мимо Калязина, Углича, Костромы, Плёса. Короткие строки дневника говорят, что путь по Волге Никитину был знаком. В Нижнем Новгороде – длительная остановка. Плыть по Волге в то время было небезопасно: нападали татары.

В Нижнем Новгороде русские купцы присоединились к каравану ширванского посольства во главе с Хасанбеком, возвращавшегося из Москвы на родину.

Караван, боясь нападения, плыл «сторожко и с опаской». Благополучно миновали Казань и другие татарские города, но в дельте Волги на них напал отряд астраханского хана Касима. Купцы, в то время смелые воины, взялись за оружие. Татары «застрелили у нас человека, а мы у них двух застрелили», сообщает Никитин. К несчастью, одно судно застряло на рыболовном езу, а другое село на мель. Татары разграбили эти суда и захватили в плен четырех русских.

Уцелевшие два судна вышли в Каспийское море. Меньшее судно, на котором было «6 москвичь да 6 тверичь», во время бури разбило и выбросило на прибрежную мель близ Тархы (Махачкалы). Жители побережья кайтаки разграбили товар, а людей захватили в плен.

Афанасий Никитин с десятью русскими купцами, находясь на посольском судне, благополучно добрался до Дербента. Прежде всего через Василия Папина и Хасанбека он начал хлопотать об освобождении пленных. Хлопоты его увенчались успехом: через год купцы были освобождены. Но кайтаки не вернули обратно товар: «…у кого что есть на Руси, и тот пошел на Русь, а кой должен, а тот пошел куды его очи понесли».

Никитин был в числе тех купцов, которые для заморской торговли взяли товар в долг, а потому возвращение на родину грозило ему не только позором, но и долговой ямой.

Афанасий пошел к Баку, где на выходах нефтяных газов горели вечные огни, считавшиеся на востоке священными. Город был широко известен своими нефтяными маслами. Эти масла применялись в медицине, употреблялись для освещения, были предметом широкой торговли на Востоке.

Из Баку, «где огонь неугасимый», в сентябре 1468 года Никитин отплыл в прикаспийскую персидскую область Мазандеран. Там он пробыл более восьми месяцев, а затем, перевалив горы Эльбурс, двинулся на юг. Путешествовал Афанасий не торопясь, иногда по месяцу жил в каком-нибудь селении, занимаясь торговлей. Он прошел многие города. «А то есми городы не все писал, много городов великих». Весной 1469 года он добрался до «пристанища Гурмызьского», так он называет Ормуз – большой и оживленный порт, где пересекались торговые пути из Малой Азии, Египта, Индии и Китая. Товар из Ормуза доходил и до России, особенно славились «гурмыжские зерна» (жемчуг). Никитин, описывая город, расположенный на небольшом безводном острове при входе из Аравийского моря в Персидский залив, рассказывает о морских приливах; он пишет, что солнце здесь так печет, что может «человека съжжет».

В этом большом торговом городе насчитывалось до 40 тысяч жителей; о нем тогда на Востоке говорили: «Если земля – кольцо, то Ормуз – жемчужина в нем». Никитин пробыл здесь месяц. Узнав, что отсюда вывозят в Индию лошадей, которые там «не родятся» и очень дорого ценятся, тверяк купил хорошего коня и из Гурмыза «…пошел есми за море Индейское…»

После более чем двухлетнего пребывания в Персии 23 апреля 1471 года Никитин сел на судно и через шесть недель прибыл на корабле в индийский город Чаул.

Индия поразила его. Даже не сама земля, столь не похожая на его родные места, а люди – темнокожие, нагие, босые. Лишь у тех, кто побогаче да познатнее, на голове да бедрах фата – кусок материи, но у всех, даже и бедных – либо золотые серьги, либо браслеты на руках и ногах, а вокруг шеи – украшение тоже из золота. Никитин недоумевал: если есть золото, отчего же они не купят хоть какую одежду, чтобы прикрыть свою наготу?

Но в Чауле ему не удалось выгодно продать коня, и в июне он отправился через Западные Гаты в глубь страны, за 200 верст от моря, на восток, в небольшой городок в верховьях Сины (бассейн Кришны), а оттуда на северо-запад, в Джуннар – крепость, стоящую на высокой горе, к востоку от Бомбея. В крепость вела узкая тропа. Однако странникам, особенно чужеземцам, в городские ворота вход был воспрещен, и жить им приходилось в подворьях, правда бесплатно. В это же время Никитин лишился своего жеребца. Асад-хан, наместник Джуннара, соблазнился превосходным конем и повелел силой забрать его. Вдобавок, узнав, что жеребец принадлежал иноверцу, Асад-хан вызвал русина к себе во дворец и посулил вернуть жеребца и отвесить тысячу золотых в придачу, если чужеземец согласится перейти в магометанскую веру. А нет – так не видать тому жеребца, да и самого продаст в рабство.

Хан отвел ему на размышление четыре дня. Однако Никитина спас случай. Как раз в те дни ему повстречался старый знакомец Мухаммед – его-то и упросил Афанасий бить челом перед ханом, чтобы в веру чужую его не поставили – да так, видно, просил, что за душу тронул.

Хан показал, что может быть милостив. И в веру свою переходить не стал понуждать и даже жеребца вернул.

Никитин провел в Джуннаре два месяца. Дождавшись, как подсохнут дороги после сезона дождей, в сентябре, повел жеребца еще дальше, за 400 верст, в Бидар, столицу бесерменского (мусульманского) государства Бахмани, владевшего тогда почти всем Деканом до реки Кришны на юге, – «город большой, многолюдный». Затем пошел он дальше – в Алланд, где открывалась большая ярмарка и где он надеялся выгодно продать жеребца. Только напрасно на это рассчитывал: тысяч двадцать коней собралось на ярмарке, и Никитину продать своего жеребца не удалось.

Но здесь в нем вновь пробудилась пытливость, стремление узнать и запомнить все что можно из жизни чужого народа – всякие легенды, обычаи. Дивится Никитин многочисленным праздникам, на которые стекается видимо-невидимо богомольцев.

Никитин очень близко познакомился с некоторыми индийскими семьями. Он сообщил им, что он не мусульманин, а христианин и зовут его «Офонасий» (Афанасий), а не хозе Исуф Хоросани, как его здесь прозвали. Не скрывая ничего от русского друга, жители рассказывали ему о своей жизни и быте. Путешественник узнал, что религиозные верования у них различные, всех существующих вер «80 и 4 веры».

И снова Никитин в Бидаре. За те четыре месяца, что пробыл он здесь, Афанасий лучше узнал жизнь города. Никитин видит теперь то, что прежде от него ускользало, любуется тем, чего раньше не замечал – извилистые коридоры дворца султана, чтобы легче было обороняться; изумительно расписанный купол над главными воротами; камень, покрытый витиеватым, рельефным узором: «А двор же его люден велми, все на вырезе да на золоте, и последний камень вырезан да золотом описан велми чюдно…»

Изумляет его праздничный выезд султана. Никитин подробно пишет обо всем, не забывая и не опуская ни малейшей детали: «…Триста слонов, наряженных в булатных в доспехах да с городкы, да и городкы окованы, да в городках по 6 человек в доспесех да с пушками, да с пищалями; а на великом слоне 12 человек, на всяком слоне по два пронорца великых, да к зубам повязаны великыя мечи по кентарю, да к рылом привязаны великыя железныя гири, да человек седить в доспесе промежду ушей, да крюк у него в руках железной великы, да тем его править…»

Здесь, в Бидаре, в декабре 1471 года продал он наконец жеребца. Никитин описывает страшную нищету, на которую не обращали внимания другие европейские путешественники: «…сельские люди очень бедны, а бояре богаты и роскошны; носят их на серебряных носилках…» Отмечает Никитин и рознь индусов и мусульман («с бесерменами не едят и не пьют»), и различия в быте и пище отдельных каст.

В 1472 году из Бидара Афанасий направился в священный город Парват, на правом берегу Кришны, куда богомольцы шли на праздник ночи, посвященный богу Шиве (Сиве). Путешественник правильно отмечает, что этот город для индийцев-брахманов так же священен, как для мусульман Мекка, для православных Иерусалим. На этот большой праздник собиралось до 100 тысяч человек.

Поразила путешественника кремация умерших. «А кто у них умреть, ини тех жгуть да пепел сыплють на воду», – сообщает Никитин. Описывает он также и другие обычаи – новорождённому сыну имя дает отец, а дочери – мать, при встрече и прощании люди друг другу кланяются, протягивая руки до земли.

Из Парвата Афанасий Никитин снова вернулся в Бидар, который он оставил в апреле 1473 года, пять месяцев прожил в одном из городов «алмазной» области Райчур и решил возвращаться «на Русь».

Никитин был разочарован результатами путешествия: «Меня обманули псы-басурмане: они говорили про множество товаров, но оказалось, что ничего нет для нашей земли… Дешевы перец и краска. Некоторые возят товар морем, иные же не платят за него пошлин. Но нам они не дадут провезти без пошлины. А пошлина большая, да и разбойников на море много». Около трех лет провел Афанасий в Индии, стал свидетелем войн между двумя крупнейшими в то время державами субконтинента, а его записи уточняют и дополняют индийские хроники, характеризующие события 1471–1474 годов.

Истомившись в Индии, Никитин в конце 1473 (или 1471) года отправился в обратный путь, описанный им очень кратко. Он пробирается к берегу моря. По суше, через мусульманские страны, путь был закрыт – иноверцев там силой обращали в свою религию, а для Никитина было легче жизни лишиться, чем принять басурманство.

Из Бидара попал он в Каллур, просидел в нем пять месяцев, закупил драгоценные камни и двинулся к морю – в Дабул (Дабхол). Почти год ушел на эту дорогу.

Дабул был в то время большой, богатый город, расположенный на западном побережье Индии. Здесь Никитин скоро нашел корабль, идущий в Ормуз, заплатил два золотых и снова оказался в Индийском море. «И плыл я… по морю месяц и не видел ничего, только на другой месяц увидел Ефиопские горы… и в той Ефиопской земле был пять дней. Божией благодатью зло не произошло, много роздали мы ефиопам рису, перцу, хлебов, и они суда не пограбили». Под «Ефиопскими горами» подразумевается северный высокий берег полуострова Сомали. Вот уж не чаял Афанасий увидеть Африку…

Судно достигло Маската, пройдя около 2 тысяч километров против ветра и течения. Через девять дней плавания корабль благополучно пристал в Ормузе. Вскоре Никитин двинулся на север, к Каспийскому морю, уже знакомой дорогой. От Тавриза он свернул на запад, в Орду – стан Узун-Хасана, который как раз в это время вел войну против Мухаммеда II, владыки Османского царства.

В Орде Никитин задержался на десять дней, «ано пути нету никуды» – кругом кипели сражения, а к началу 1474 года перебрался в Трапезунд, город на южном побережье Черного моря.

Но в Трапезунде в нем заподозрили лазутчика Узун-Хасана, «хлам весь к себе взнесли в город на гору, да обыскали все…» – видно, искали тайные грамоты. Грамот никаких не нашли, однако добро, какое было, «выграбили все», только и осталось, что держал при себе…

За два золотых договорился он о переправе через Черное море. Сильный шторм через пять дней погнал корабль обратно, и более двух недель пришлось путникам пережидать в Платане, неподалеку от Трапезунда.

За золотой его взялись перевезти в генуэзскую Кафу (Феодосию), но «из-за сильного и злого ветра» судно достигло ее только 5 ноября. В Кафе он слышит русскую речь и сам говорит на родном языке. Дальше Никитин не вел записей. Здесь он провел зиму 1474/75 года и, вероятно, привел в порядок свои наблюдения.

Три моря оставил за спиной Афанасий Никитин, и лишь дикое поле отделяло его теперь от Руси. Однако напрямую идти он не решился, а пошел нахоженной дорогой сурожан – московских гостей, торгующих с крымским городом Сурожем, – через земли Великого княжества Литовского. Для него эта дорога была безопасней: Тверь, в отличие от Москвы, с Литвой дружбу водила, и тверичу здесь бояться было нечего.

Весной же 1475 года вместе с несколькими купцами Афанасий двинулся на север, скорее всего, по Днепру.

Из краткого вступления к его «Хожению…», включенному в «Львовскую летопись» под 1475 год, видно, что он, «Смоленска не дойдя, умер [в конце 1474 – начале 1475 года], а писание своей рукой написал, и его рукописные тетради привезли гости [купцы] в Москву…»

Тетради, исписанные рукою Никитина, попали в Москву, к дьяку великого князя Василию Мамыреву. Тот сразу же понял, какую ценность они представляют – ведь до Никитина русские люди не были в Индии.

В XVI–XVII веках «Хожение…» неоднократно переписывалось: до нас дошло по крайней мере шесть списков. Его путешествие с экономической точки зрения оказалось невыгодным предприятием. Но Никитин был первым европейцем, давшим вполне правдивое описание средневековой Индии, которую он обрисовал просто, реалистично, деловито, без прикрас.

«А Русскую землю Бог да сохранит… На этом свете нет страны, подобной ей, хотя бегляри [княжеские наместники] Русской земли несправедливы. Да будет Русская земля благоустроена, ибо справедливости мало в ней», – писал Афанасий Никитин.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.