Глава 10. Бонус-трек-2. «…и зеленый попугай» или вояж по святым местам

Глава 10. Бонус-трек-2. «…и зеленый попугай» или вояж по святым местам

Моему другу Зурабу Надарейшвили

Лето, чудовищная жара и вяло тлеющие где-то на подступах к Москве торфяники могли выкурить из столицы кого угодно, а потому просьбу Зуры о том, чтобы свозить его с другом на машине во Владимир и Суздаль я воспринял почти как помощь свыше.

– В круиз по святым местам, – уточнил Зура.

Я, раз такое дело, заехал на мойку – освежить свой раскаленный на жаре «круизный лайнер» и, спустя 2 часа, с проклятиями парковался на Тишинской площади, почти под самыми зуриными окнами, создавая злобно гудящий затор.

– Это Лаша, – представил Зура. – Мой друг из Академии Художеств. Живописец. Оруженосец, понимаешь, холста и кисти.

Друг выглядел кинематографично: крупный мужчина угрожающего телосложения, давно и с умыслом небритый. Волос у Лаши вился мелким бесом и не поддавался обработке, боксерский нос был необратимо свернут на бок, и в целом Лаша скорее напоминал политкорректную карикатуру на Леннокса Льюиса, чем «оруженосца кисти».

Я открыл багажник и начал загружать его вещами пассажиров. Мольберт и мирный рулон бумаги прошли мою таможню беспрепятственно, но, взявшись за ручку тяжеленной спортивной сумки, я усышал неповторимый звон стеклотары. Причем, судя по весу, не пустой.

– Это еще что?

– Как полагается, – невозмутимо ответил Лаша, – пиво, чача…

– По святым местам едем, как просили. Жара – сорок градусов. Какая, на хрен, чача?!

– Какая надо, – обиженно сказал Зура, – 75 оборотов. В ложке горит.

Следующая сумка оказалась ещё интереснее. Это был чехол из-под мужского костюма, облегающий нечто куполообразное. В прозрачное целлофановое окошко для ткани я разглядел какие-то проволоки или прутья. Сначала я решил, что это неоконченный архитектурный макет или каркас скульптуры, но тут внутри раздались скребущие звуки. Я, подняв бровь, обернулся к Зуре.

– Попугай. Ну… в клетке, – смущенно пояснил он. – Не хочу на три дня бросать.

– Хорошо, что коня у тебя нет. Или жирафа. Ты где его взял вообще?

– Видишь ли, интерьер я делал. В загородном доме. Мужику одному непростому. Ау него на участке зоопарк свой, прикинь?! Все серьезно: выдры там, ежики… Хамелеон даже. Ну, он мне и предложил…

– А почем выдры? – вдруг резко перебил Лаша.

– Да нет, при чем тут… Он В ПОДАРОК мне зверя предложил. Любого. На выбор. Я говорю: «Меня они как-то не вставляют, я, мол, птиц люблю.» «C птицами засада, – отвечает, – они, сука, разлетаются. Но чего-нибудь подберем». Коршуна мне чуть не втюхал. Я уперся, как умел, – где я тебе его выгуливать буду?! Еле отбился, но попугая пришлось принять.

– Говорит?

– Да нет, помалкивает по большей части. Так, что-то невнятное под нос сам на сам шебуршит и все. Он, по-моему, молодой еще – опыта набирается.

Молодой попугай оказался белым какаду. К своему имени – Эдичка – он проявлял легкий, но беззвучный интерес и, в целом, за всю дорогу ни разу не потревожил, чего нельзя было сказать о его спутниках.

Я быстро понял, зачем нужна была чача – нейтрализовать избыточную активность. Причем это касалось обоих моих пассажиров. Существуют химические вещества, которые сами по себе абсолютно безобидны, но вступив в соединение, образуют взрывчатую смесь. Этих людей просто раздувало от общих воспоминаний, причем точка зрения на совместно пережитые события почти всегда была различной, так что спорили они беспрерывно, всю дорогу обсуждая то ночную драку с пограничниками на батумском причале, то какую-то Манану с большими грудями, то Лашину гонорею. Наконец, уже во Владимире, Лаша стал проситься в пятиэтажную гостиницу советского вида, – ему вдруг ужасно понравился швейцар в лиловом кителе с золотыми эполетами, – гусар, ни дать, ни взять.

– Вот сейчас лыжи снимем, перекурим и айда на зарисовки, – успокоил его Зура. – Раз тебя так придавило в гостиницу заселяться, давай хоть, по крайней мере, вещи из багажника в номер сгрузим. И попугая…

Нас встретила волоокая девица с низким эротичным голосом, кустодиевскими формами и честно заплетенной косой. Гостиница была почти пустой, день – почти оконченным, и заселились мы довольно резво.

– Вы что больше любите, мартини или шампанское? – спросил Лаша у кустодиевской барышни.

– Шоколад, горький, – простонала она. – А вы грузин?

– Еще какой! – ответил Лаша.

Первое, что сделал Зура, войдя в номер – засунул стоящие на столе пустые граненые стаканы в морозильную камеру. Чачи было две бутылки, пивных – штук двадцать, и мы затолкали в холодильник, сколько смогли. Попугая из клетки выпустили, – пусть резвится, распаковали мольберт и краски, выгребли из-под сменной одежды в сумке фотоаппарат, – полная боеготовность. Лаша открыл холодильник и достал запотевшие стаканы. Затем чачу.

– Говорят, что Модильяни чередовал пьянство с живописью, а Пиросмани – совмещал, – доверительно сообщил он. – Поэтому, я считаю, – Пиросмани талантливее.

Чача провалилась легко, но мгновенно заполнила все тело от стоп до висков. Тело попросило добавки. Так, перекладывая алкоголь сыром и виноградом, по всем правилам добрались до дна емкости. А потом и следующей. Ах да, живопись…

До пленэра дело не дошло, и живопись эта случилась прямо в номере. Зура начал первым – расписал гуашью лашину физиономию в стиле боевой раскраски какого-то невнятного племени.

– Вот, – сказал он. – Афрогрузин.

– Ох, я тебе сейчас устрою фейс-арт, – пообещал Лаша, увидев себя в зеркало.

После нанесения принудительного макияжа Зура стал похож на резервного участника группы «Kiss», а мою свежевыбритую лысину расписали в стиле битловского мультфильма «Yellow Submarine». Мне понравилось. Всегда симпатизировал хипам.

Держать фокус становилось все труднее. Главное дело – не запивать пивом, – решил я. Зура запил, и ему стало тяжело, пришлось прилечь. Попугай глядел осуждающе, но помалкивал.

– У Саддама спросили, – начал Лаша, почему-то хитро глядя на попугая, – какой у него любимый, понимаешь, цвет. Он говорит: «Я – глава исламской страны, конечно же зеленый.» А они ему, хитрожопые: «А если бы не глава, тогда какой?» Он им: «Значит, белый.» Они, такие: «Ва, почему белый?» Он: «А из него легко сделать зеленый…»

– Я тебя давно знаю, гаденыш, – сказал Зура, мутно, но внимательно глядя на Лашу. – Ты что задумал?

– Перекрасить надо, – Лаша кивнул на попугая. – В зеленый маскировочный цвет.

– Не тронь животное, изверг… – нетвердо произнес Зура, но встать с кровати он уже не смог, а текст без силовой поддержки Лашу не убедил. Попка, даром что молодой, был ни разу не дурак и реактивно рванул под потолок, где его не могли достать руками.

Я примкнул к ловле попугая с тайным умыслом упрятать его в клетку и сдать под охрану кустодиевской девушке подальше от греха, по крайней мере, до завтра. (Судя по Лаше, вечернего мартини с шоколадом сегодня точно не предвиделось).

Лаша вообще устал и терял мобильность, но стоял на своем. Мне вообще импонируют упорные и последовательные люди, это ныне почти ископаемые качества. Вот помню, в институтской столовой у нас имелась кассирша, тётя Галя. Настроение у неё было стабильно отвратительным шесть лет моего обучения в ВУЗе, от звонка до звонка, а если засчитать перерыв на армейскую службу, то и все восемь. Мы пережили пожар в библиотеке, горбачевский алкогольный геноцид, распад СССР, инфляцию всего, что вообразимо, а тётя Галя с её дребезжащим, почти уютным матерком, была стабильна и нерушима как Эверест.

Эдичка тем временем измотал нас порядком и вообще рулил как хотел – без помех переместился в ванную через полуоткрытую дверь, а я, сделав неловкое движение, со всей дури налетел на дверной торец и сильно рассек себе бровь. Кровь мгновенно полилась прямо в глаз и я, открыв кран, попытался остановить её струей холодной воды. Процесс занял какое-то время, и когда я вернулся в комнату, все было тихо. Зура спал на кровати, Лаша – в кресле, попугая нигде не было. На его месте я бы тоже не спешил показаться.

Пришлось обыскать всю комнату, подозревая худшее. Никого. Вспомнив анекдот, заглянул в холодильник. Пиво на месте, птицы нет. Я даже сумел перевернуть Лашу. К счастью, не угадал. Это действие отняло у меня последние силы, и я уснул, даже не сняв обувь…

– …ты мне еще сотрясение мозга организуй, – тихо завыл я на Лашу, пытавшегося тормошить меня поутру.

– Попугая пропердели, – пояснил он свою активность.

– Знаю, сам вчера весь номер обыскал, – я, вставая, пытался разлепить закрытый от ссохшейся крови правый глаз. Всухомятку не выходило.

– За шторами смотрел?

– А то. И под кроватью. И в шкафу. И в холодильнике.

– Я тоже. Окна не открывали?

– Я – точно нет. А вы – если б открыли, забыли бы закрыть. А вот во входной двери я не уверен.

– Ты бы сейчас отлично смотрелся с попугаем, одноглазый, – заметил Лаша. – Прямо Сильвер.

– Сильвер был одноногим, балбес.

– Поправимо. У нас еще пива навалом осталось. Еще одна такая ночь…

– Благодарю.

– Я, между прочим, тоже пострадал, – заметил Лаша, – меня в нос клюнули.

Зура мрачно молчал.

– Жить тяжело, – миролюбиво продолжил Лаша после паузы, – может, пивом зальем?

– Я тебе залью, извращенец, – подал наконец голос Зура. – Идите птицу искать, может кто из жильцов видел чего. Или к администрации.

По пояс голые, в потеках от краски, мы уныло поперлись в гостиничный коридор. Слегка штормило. Женщина в годах и теле мощными плавными движениями пылесосила ковровую дорожку времен партийной номенклатуры.

– Здравствуйте, – вкрадчиво сказал Лаша, и его вырвало на ковер.

– Здравствуй, здравствуй, хер мордастый, – ответила коридорная и двинулась на нас.

– Простите его, – быстро заговорил я, – он отравился и попугая потерял…

– Оно и видно, что вчера с пальмы слез… А ну, говнюк, бегом за тряпкой!

Лаша схватился за живот и сполз по стене. Я нагнулся, чтобы помочь ему подняться, но тут вырвало и меня.

– Удавлю змеенышей, – услышал я над самой головой, но что-то в тональности подсказало мне, что избивать нас все же не будут.

– Мы сейчас тут все уберем, – проговорил я, на всякий случай держа ладони близко к лицу. – Дайте тряпку…

– Ща дам, вдвоем не унесете! Бегом марш отсюдова!

Легко сказать. Я, стараясь не делать резких движений, а главное, не сгибаться, попытался встать.

– Ну?!

– Не могу, – честно признался я. – Нужно время.

– Я, – сказала уборщица, – женщина простая, но активная, – щас те все ноги из жопы повыдергиваю, – на одной пятой точке до дому поскачешь – как колобок!

– Колобок не скачет, – уточнил я, – он катится.

– Вот и катись, не умничай…

Докатились до самого входа. Девушки не было, только швейцар. Другой мужчина, постарше, но в таком же гусарском кителе. Хорошо еще, что без шашки, а то мало ли.

– Генерал, – обратился к нему в конец измученный Лаша, – тут попугай не пролетал часом?

«Генерал», судя по выговору, был человеком одесского происхождения, и фирменное чувство юмора его не подвело.

– За попугая не скажу, – ответил швейцар, – вот на слоне выезжали…

Выезжать пришлось и нам. Предупредили администрацию, взяли их номер телефона, оставили свои, оставили клетку, – если найдут, пусть животное будет при жилплощади, а нет – так и нам она без надобности. Поехали, нечего делать, дальше, в Суздаль.

Эдичка нашелся на следующий же день. Уборщица, приводя наш номер в порядок, обнаружила его между шторой и задней стенкой холодильника. Мы договорились забрать его на обратном пути.

– Это ж надо было так зашкериться! – возмущался Лаша. – И сидел ведь тихо!

– А ты себя на его место поставь, – ехидно заметил Зура. – Какой-то Кинг-Конг раз в тридцать больше тебя самого, пытается тебя схватить и вымазать чем-то зеленым, – и летать живо обучишься, не то что тихушничать. А ты же сказал, что за шторами везде смотрел, – обратился он ко мне.

– За шторами – да, но он был перед шторой и за холодильником. Там я не догадался…

Да, чуть не забыл, – рисовал Лаша отлично.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.