Императорский бизнес

Императорский бизнес

На протяжении XVIII – первой половины XIX в. непосредственное окружение императоров в весьма незначительной степени было вовлечено в коммерческую деятельность. Это обусловливалось рядом причин. Во-первых, приближенные императорской семьи были людьми весьма состоятельными и занимали солидные посты, в достаточной степени их обеспечивавшие. Во-вторых, вне зависимости от степени материального благосостояния власть сама по себе, особенно в России, всегда являлась источником богатства. Слухи о мздоимстве крупных чиновников, руководителей департаментов не были столь уж большой редкостью. И они имели под собой основание. Следовательно, сама принадлежность к властной элите открывала столь блестящие перспективы для личного обогащения, что занятие непосредственно коммерческой деятельностью считалось излишним.

Дворянство, веками строившее свое материальное благосостояние на основе крепостнической собственности, традиционно рассматривало коммерческую деятельность как малосовместимое с дворянским статусом занятие. Хотя это, конечно, не исключало участия дворян в коммерческих проектах.

Тем не менее к XIX в. сложился порядок, по которому дворянам, активно занимавшимся частным предпринимательством, доступ в придворный штат был полностью закрыт. В свою очередь потомственные дворяне, занимавшие крупные придворные должности, считали для себя занятие коммерцией делом если не постыдным, то малодостойным.

После отмены крепостного права в 1861 г. ситуация начала меняться. Стремительная капитализация страны со всеми ее моральными издержками не могла не пошатнуть привычные стереотипы. Люди становились свидетелями того, как миллионы делались буквально «из воздуха», а многие придворные аристократы при этом были отягощены бесчисленными долгами. Старые дворянские гнезда пустели.

В этой ситуации некоторые придворные попытались идти в ногу со временем. Не всем это удавалось. Неумелые биржевые спекуляции, участие в финансовых пирамидах разорили не одно аристократическое семейство. Придворные начали продавать самое ценное, что у них было, – связи при императорском дворе, влияние на ключевых чиновников, от которых многое зависело. В процесс попытались включиться и некоторые из великих князей, в меру своих «деловых талантов». Несмотря на значительное казенное содержание, многие из великих князей постоянно пребывали в долгах.

Один из осведомленных мемуаристов привел характерный эпизод «великокняжеского бизнеса», ссылаясь на рассказ генерала П. А. Шувалова, который занимал должность шефа жандармов и управляющего III Отделением. Именно к нему, по должности курировавшему борьбу с коррупцией, явился великий князь Николай Николаевич (старший) и обратился с просьбой пролоббировать в комитете министров концессию на строительство железной дороги в пользу определенного лица. Озадаченный генерал сдержанно ответил, что не вмешивается в дела железнодорожных концессий, и затем поинтересовался, зачем великому князю касаться подобных вопросов. Николай Николаевич, ничуть не смутившись, ответил: «До сих пор я никогда не занимался ими, но, видишь ли, если комитет выскажется в пользу моих proteges, то я получу 200 000 рублей; можно ли пренебрегать такой суммой, когда мне хоть в петлю лезть от долгов…» Услышав это незатейливое заявление, генерал поинтересовался: «Ваше высочество, даете ли вы себе ясный отчет в том, что говорите; ведь безупречная репутация ваша может пострадать». На что князь спокойно ответил: «Вот вздор какой, если бы еще я сам принимал участие в решении дела, а то ведь нужно только походатайствовать, попросить.»

Разумеется, П. А. Шувалов не предпринял никаких шагов, но так случилось, что комитет министров принял решение в пользу тех, за кого просил великий князь. Через несколько дней Шувалов встретил великого князя на какой-то торжественной церемонии во дворце. Николай Николаевич благодарно пожал ему руку и с довольной улыбкой указал на свой карман. Мемуарист совершенно справедливо отметил, что великий князь проявил непроходимую глупость «в бизнесе», и «по глупости он только говорил откровенно о том, что тысячи других делали втихомолку»⁶⁹⁸.

Активно «продавалось» и влияние на императора Александра II. Так, по устойчивым слухам, морганатическая жена Александра II – Е. М. Долгорукая (княгиня Юрьевская) за солидные комиссионные беззастенчиво пробивала выгодные для предпринимателей коммерческие проекты. Это раздражало очень многих.

Весьма красочное и достоверное описание придворных «гешефтов» содержится в воспоминаниях того же мемуариста, который ссылался на рассказ князя А. Барятинского⁶⁹⁹, брата знаменитого фельдмаршала.

Поскольку решения о концессиях принимались на самом верху, то предпринимателям были жизненно необходимы люди со связями для лоббирования их интересов. Таким лоббистом известного предпринимателя К. Ф. фон Мекка и стал князь А. И. Барятинский. В это время велась борьба за концессии на строительство Севастопольской и Конотопской железных дорог. В борьбе принимали участие не только предпринимали, но и их высокие покровители. Соперником фон Мекка был предприниматель Н. И. Ефимович, которого поддерживали «либо принц Гессенский, либо Долгорукая». Располагая этими сведениями, фон Мекк отправил Барятинского в Германию – на курорт Эмс, где отдыхала княгиня Долгорукая. В силу ряда причин выйти на Долгорукую князю не удалось, однако в поезде он случайно встретил проигравшуюся в казино графиню Гендрикову, подругу девицы Шебеко, которая «представляла финансовые интересы» Е. М. Долгорукой. Князь Барятинский предложил проигравшейся графине деньги за устройство свидания: «Говорю вам прямо, мне нужно побеседовать с нею об одном предприятии, в котором я принимаю живейшее участие». Графиня немедленно сориентировалась и заявила, что «Долгорукая ничего не смыслит, всеми делами такого рода – к чему таиться – орудует моя belle-souer… Шебеко», и обещала Барятинскому устроить свидание.

Когда свидание состоялось, князь Барятинский был поражен хваткой девицы Шебеко: «Много я видал на своем веку отчаянных баб, но такой еще не случалось мне встречать». Объяснив ей суть дела и выяснив, что близкие к Долгорукой лица действительно поддерживают Ефимовича, князь приступил к переговорам: «Можете ходатайствовать о дороге Севастопольской, – сказала m-me Шебеко, – но Конотопскую мы вам не уступим». Тогда Барятинский предложил Шебеко деньги, и та немедленно оценила свои услуги в полтора миллиона рублей. Эта цифра, приводимая мемуаристом, наглядно показывает уровень взяток, бытовавших при императорском дворе во времена Александра II. Князя Барятинского весьма озадачила названная сумма, поскольку его полномочия ограничивались 700 000 рублей, однако «Шебеко не хотела об этом и слышать». На том «переговорщики» и расстались. Однако через несколько дней Шебеко вышла на Барятинского и согласилась взять предложенные 700 000, но с тем условием, чтобы фон Мекк немедленно, прежде чем состоится решение по Конотопской дороге, выдал им вексель на всю эту сумму, на имя родственника Долгорукой. Барятинский проконсультировался с сопровождавшими его агентами фон Мекка, и те не согласились с предложенным вариантом, поскольку, по их мнению, «партия княжны Долгорукой только хотела усыпить нас, а в сущности не думала нарушить свою сделку с Ефимовичем». В 1990-х гг. это называлось «кинуть».

Тем не менее переговоры с Шебеко продолжились в Петербурге. В них участвовали князь Барятинский, фон Мекк, двое его агентов и «девица Шебеко». В ходе переговоров Шебеко получила телеграмму и показала ее Барятинскому: «Х нам сказал, что Мекк – человек ненадежный; гарантии необходимы». Эту телеграмму показали фон Мекку. Он вспылил и потребовал назвать имя этого Х. На это требование Шебеко «отвечала весьма спокойно… Государь». Барятинский не поверил: «Я заметил Шебеко, что как генерал-адъютант не позволю кому бы то ни было вмешивать его имя в наши дрязги и глубоко возмущен ее выходкой». Совещание было немедленно прервано. Следует заметить, что по законам Российской империи прямое упоминание имени Александра II в данном контексте было делом подсудным.

Вскоре состоялось совещание комитета министров, на котором было принято решение в пользу фон Мекка. На министров давили, однако они провели более выгодный для страны вариант и твердо стояли на своем. Только поэтому не прошла интрига «долгоруковской» партии. Но самым поразительным в этой истории было то, что после получения фон Мекком концессии к нему тотчас же явилась бой-баба Шебеко – за деньгами! Мекк денег не дал. Судя по тому что инженер путей сообщения и предприниматель Карл Федорович фон Мекк умер в 1875 г., описанные «деловые» нравы сложились при императорском дворе уже в первой половине 1870-х гг.⁷⁰⁰

Из этого эпизода следует, что император Александр II был в курсе многомиллионных взяток, получаемых ближайшим окружением. Коррупция при императорском дворе «позднего» Александра II стала самым обычным делом. Мемуарист упоминал, что ему «не раз случалось… слышать, что сам император Александр Николаевич находил вполне естественным, что люди к нему близкие на его глазах обогащались с помощью разных концессий и т. п., – если не одни, так другие, почему же не те, кому он благоволил»⁷⁰¹. И добавлял, что всесильный шеф жандармов, имевший серьезное влияние на царя, П. А. Шувалов, которого называли Петром IV, лишился своей должности и был отправлен послом в Лондон именно потому, что пытался бороться с коррупцией при императорском дворе, символом которой стала княгиня Е. М. Долгорукая.

После гибели императора Александра II ситуация изменилась. Дело в том что Александр III весьма неприязненно смотрел на совмещение государственной службы с предпринимательской деятельностью. В результате в 1884 г. были приняты «Правила о порядке совмещения государственной службы с участием в торговых и промышленных товариществах и компаниях, а равно и общественных и частных кредитных установлениях». Этими правилами запрещалось участвовать в учреждении акционерных обществ и в делах управления ими сановникам, состоявшим «в высших должностях и званиях государственной службы, в должностях первых трех классов и в соответствующих придворных чинах»⁷⁰², то есть в первых и вторых чинах высочайшего двора, равных общегражданским чинам второго и третьего классов. О сановниках, находившихся в придворных званиях, которые давались обладателям общегражданских чинов четвертого класса и ниже, в правилах ничего не говорилось.

Особенно строго за выполнением этих правил следили в Министерстве императорского двора. По свидетельству крупного чиновника Министерства двора В. С. Кривенко, «по отношениям к лицам, занимающим сколько-нибудь значительные должности, ограничение совместительства было особо строгое; в частности в Министерстве двора запрет был положен для всех служащих без исключения»⁷⁰³.

При этом сам же мемуарист приводил различные примеры. Так, по его свидетельству, П. П. Дурново, управляющий Департаментом уделов, «вошел в состав правления вновь возникшего огромного предприятия», но Александр III лично ему это запретил. Точнее П. П. Дурново поставили перед выбором – или отказаться от совместительства, или оставить пост. Дурново обиделся и немедленно подал в отставку. Однако были и исключения. Опять-таки лично Александр III разрешил остаться в правлении Варшавско-Виленской железной дороги управляющему княжеством Ловическим маркизу Вельепольскому⁷⁰⁴.

По данным современных исследователей, этот запрет действительно соблюдался очень строго, вплоть до февраля 1917 г. Такая жесткая позиция была связана и с личностными особенностями Александра III. Порядочному царю претила коммерциализация придворной жизни, которая стремительно набирала темпы в последние годы правления Александра II.

Придворные, не подпадавшие под действие «Правил» 1884 г., так или иначе втягивались в коммерческую деятельность. Однако их было очень мало. Среди вторых чинов придворного штата в управлении акционерными обществами и банками участвовали всего пять человек. Их доля на фоне общей численности вторых чинов была столь невелика (3,1 %), что ее можно трактовать как исключение, подтверждающее правило. Но уже в случае с лицами, состоявшими в должности вторых чинов, чине «церемониймейстера» и «должности этого чина», картина была несколько иная, что вполне объяснимо, ведь в правилах 1884 г. об этих придворных отличиях не упоминалось⁷⁰⁵.

Можно констатировать, что в результате для предпринимателей придворная карьера стала совершенно невозможной, между тем как для придворных, если они не являлись чинами двора, предпринимательская карьера оказывалась вполне доступной.

Наряду с придворными чинами попытки вписаться в рыночные отношения предпринимали и представители высшего столичного бомонда. Так, жена принца А. Л. Ольденбургского, Евгения Максимилиановна, являлась собственницей большой конфетной фабрики «Рамон», в которую вложила почти все свое состояние. Однако отсутствие деловой хватки дало себя знать, и дела этого предприятия пошли очень скверно. Принцессе грозило банкротство. В этой ситуации принц Ольденбургский обратился к министру императорского двора В. Б. Фредериксу с просьбой о займе из удельного ведомства. Поскольку эта просьба шла вразрез с принципиальными положениями финансирования лиц императорской фамилии, князь Кочубей, начальник уделов, запротестовал, не желая создавать прецедент. Министерство финансов также выступило против этого, понимая, какой вал подобных просьб от неудачливых коронованных коммерсантов может обрушиться на Министерство императорского двора. Принц Ольденбургский, человек бешеного темперамента, обратился за помощью «к родне». В результате родственного давления Николай II вынес это дело на рассмотрение семейного совета. На совещании присутствовали В. Б. Фредерикс, министр финансов Коковцев и князь Кочубей, которые аргументировано изложили свою негативную позицию по обсуждавшемуся вопросу. Однако родственная корпоративность взяла верх, принцессе помогли⁷⁰⁶.

Николай II старался подавать родне пример, принципиально не участвуя ни в каких видах коммерческой деятельности. Министру императорского двора и главноуправляющему уделами было категорически запрещено вкладывать деньги в какие бы то ни было иностранные или русские частные предприятия, чтобы не давать пищи разговорам о том, что государь император заинтересован в той или иной отрасли промышленности. Так же ситуация обстояла и с доходами от вкладов в иностранных банках⁷⁰⁷.

Пожалуй, за все время правления Николая II был единственный эпизод, когда российского монарха едва не втянули в финансовую аферу. Но даже этот эпизод привел к тяжелейшим внешнеполитическим последствиям. В 1904 г. камергер Безобразов рисовал в высшем свете сказочные перспективы от эксплуатации концессии на реке Ялу в Корее. Николай II не только поддержал саму идею концессии и активного проникновения русского бизнеса в Китай и Корею, но и высказал желание приобрести акции на сумму в 200 000 рублей. Русского императора от позора спас министр императорского двора В. Б. Фредерикс, который со свойственным ему тактом, но твердо заявил, что «никогда русский самодержец не станет акционером». Ближайший помощник В. Б. Фредерикса А. А. Мосолов свидетельствовал, что царь прямо предписал Фредериксу «выдать Безобразову 200 тысяч рублей». Но министр, не считая возможным выполнить распоряжение Николая II, поручил А. А. Мосолову подготовить всеподданнейшую записку с просьбой об увольнении его от должности министра двора. Николай II, высоко ценивший В. Б. Фредерикса, отставку не принял. Фредерикс предложил считать эти 200 000 рублей личным пособием Безобразову. По свидетельству А. А. Мосолова, это было «единственное серьезное разногласие» между Николаем II и министром императорского двора⁷⁰⁸.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.