12. ПЛАТОН ДИАЛОГИ

12. ПЛАТОН

ДИАЛОГИ

Платон — не собственное имя великого философа, а прозвище, данное ему за широкий лоб (греч Platos означает «ширина»; отсюда же и «плато» — «возвышенная равнина»). Родителями же он был наречен Аристоклом. Человечеству невероятно повезло: если от других знаменитых античных мыслителей — Фалеса, Анаксимандра, Гераклита, Эмпедокла, Левкиппа, Демокрита и других — до наших дней не дошло ни одного полного произведения, а лишь незначительные фрагменты, — то практически все наследие Платона уцелело. Монблан шедевров, написанных в форме диалогов. Почти во всех главным действующим лицом выступает величайший мудрец Древности — Сократ, который сам никогда и ничего не записывал и все свои идеи излагал устно.

Платону принадлежит не менее двух десятков абсолютно Достоверных диалогов и, кроме того, множество таких, авторство которых постоянно подвергается сомнению, но тем не менее они, как правило, включаются в состав собрания его сочинений. Каждый из них по своему прекрасен — и с философской, и с эстетической точки зрения — какой бы мы ни выбрали: один ли из самых обширных и энциклопедически насыщенных — «Государство», самый ли поэтический и вдохновенный диалог о любви — «Пир», или самый высокомудрый, излагающий космологию Платона — «Тимей» (правда, сюда же вкраплен и беллетристический рассказ о гибели Атлантиды).

Диалоги Платона давно уже вошли в золотой фонд мировой литературы, а его идеи представляют вершину философской мысли. Но и философия в изложении Платона — это не сухой и нудный теоретический материал, а живые образы, прописанные к тому же в высокохудожественной форме. Достаточно обратиться к, пожалуй, самой известной философской притче, призванной, по Платону, проиллюстрировать ограниченность нашего знания и невозможность прямого постижения сущности вещей. Это — знаменитый образ пещеры в диалоге «Государство»:

— После этого, — сказал я, — ты можешь уподобить нашу человеческую природу в отношении просвещенности и непросвещенности вот какому состоянию… посмотри-ка: ведь люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет. С малых лет у них там на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у них прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узниками проходит верхняя дорога, огражденная — глянь-ка — невысокой стеной вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда поверх ширмы показывают кукол.

— Это я себе представляю.

— Так представь же себе и то, что за этой стеной другие люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых существ, сделанные из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат.

— Странный ты рисуешь образ и странных узников!

— Подобных нам. Прежде всего? разве ты думаешь, что, находясь в таком положении, люди что-нибудь видят, свое ли или чужое, кроме теней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры?

— Как же им видеть что-то иное, раз всю свою жизнь они вынуждены держать голову неподвижно?

— А предметы, которые проносят там, за стеной? Не то же ли самое происходит и с нами?

— То есть?

— Если бы узники были в состоянии друг с другом беседовать, разве, думаешь ты, не считали бы они, что дают названия именно тому, что видят?

— Непременно так.

— Далее. Если бы в их темнице отдавалось эхом все, что бы ни произнес любой из проходящих мимо, думаешь ты, они приписали бы эти звуки чему-нибудь иному, а не проходящей тени?

— Клянусь Зевсом, я этого не думаю.

— Такие узники целиком и полностью принимали бы за истину тени проносимых мимо предметов.

— Это совершенно неизбежно.

— Понаблюдай же их освобождение от оков неразумия и исцеление от него, иначе говоря, как бы это все у них происходило, если бы с ними естественным путем случилось нечто подобное.

Когда с кого-нибудь из них снимут оковы, заставят его вдруг встать, повернуть шею, пройтись, взглянуть вверх — в сторону света, ему будет мучительно выполнять все это, он не в силах будет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше. И как ты думаешь, что он скажет, когда ему начнут говорить, что раньше он видел пустяки, а теперь, приблизившись к бытию и обратившись к более подлинному, он мог бы обрести правильный взгляд? Да еще если станут указывать на ту или иную мелькающую перед ним вещь и задавать вопрос, что это такое, и вдобавок заставят его отвечать! Не считаешь ли ты, что это крайне его затруднит и он подумает, будто гораздо больше правды в том, что он видел раньше, чем в том, что ему показывают теперь?

Некоторые философско-художественные открытия Платона предвосхищают Дантов «Ад». Сюда прежде всего следует отнести рассказ, как принято считать, «очевидца» Эра о странствиях его души по загробному миру — один из самых загадочных текстов в истории мировой мысли. Сама история завершает последнюю книгу «Государства», как бы венчая это величественное произведение. Эр был убит в бою, в одном из многочисленных сражений Пелопоннесской войны. Когда по прошествии десяти дней начали собирать разлагавшиеся трупы, дабы предать их погребальному огню, тело Эра оказалось нетронутым тлением. А когда его положили на костер, он ожил и поведал невероятную историю:

Он говорил, что его душа, чуть только вышла из тела, отправилась вместе со многими другими, и все они пришли к какому-то божественному месту, где в земле были две расселины, одна подле другой, а напротив, наверху в небе, тоже две. Посреди между ними восседали судьи. После вынесения приговора они приказывали справедливым людям идти по дороге направо, вверх по небу, и привешивали им спереди знак приговора, а несправедливым — идти по дороге налево, вниз, причем и эти имели — позади — обозначение всех своих проступков. Когда дошла очередь до Эра, судьи сказали, что он должен стать для людей вестником всего, что здесь видел, и велели ему все слушать и за всем наблюдать.

Он видел там, как души после суда над ними уходили по двум расселинам — неба и земли, а по двум другим приходили: по одной подымались с земли души, полные грязи и пыли, а по другой спускались с неба чистые души. И все, кто бы, ни приходил, казалось, вернулись из долгого странствия: они с радостью располагались на лугу, как это бывает при всенародных празднествах. Они приветствовали друг друга, если кто с кем был знаком, и расспрашивали пришедших с земли, как там дела, а спустившихся с неба — о том, что там у них. Они, вспоминая, рассказывали друг другу — одни, со скорбью и слезами, сколько они чего натерпелись и насмотрелись в своем странствии под землей (а странствие это тысячелетнее), а другие, те, что с неба, о блаженстве и о поразительном по своей красоте зрелище.

И далее Платон кистью великого мастера рисует сцены воздаяния за прошлую греховную жизнь. Чем больше человек совершил злодеяний при жизни, тем большее наказание ждет его после смерти. Особенно незавидна судьба тиранов: за сотворенные злодейства их не принимает к себе потусторонний мир. Какие-то дикие существа с огненным обличием сдирают с тиранов кожу и волокут их в петле по острым каменьям, чтобы сбросить в Тартар.

Но праведникам дано добраться до конечного пункта, где лучи света соединяют небесный свод и землю. Здесь висит сияющее веретено Ананки-Необходимости — первооснова всего Мироздания. Его вращают три дочери Ананки — Богини Судьбы мойры: Лахесис (Дающая жребий) воспевает прошлое, Клото (Прядущая) — настоящее, Атропос (Неотвратимая) — будущее. Они-то и распоряжаются участью людей — как при жизни, так и после смерти, вручая им заранее уготовленный жребий. Все это Эр увидел собственными глазами. Но ему не суждено было получить свой жребий. Его душа неожиданно вернулась на землю и вновь соединилась с телом…

Таков Платон. Когда-то Ломоносов выразил уверенность, что и в России должен скоро появиться мыслитель подобного ранга, «что может собственных Платонов «…» Российская земля рождать». Русский народ действительно породил немало великих мыслителей и ученых. Но Платон остался Платоном. Его не нужно превосходить. Да и невозможно. В веках и тысячелетиях он всегда останется самим собой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.