Великий князь Александр Павлович и принцесса Мария-Луиза-Августа Баденская

Великий князь Александр Павлович и принцесса Мария-Луиза-Августа Баденская

28 сентября 1793 года

«Сначала мы его женим, а потом — коронуем!» — сказала Екатерина Великая о своем старшем внуке, своем любимце Александре, из которого она, в обход не любимого ею сына Павла, воспитала идеального с ее точки зрения государя.

Разумеется, невесту ему она решила выбрать из Германии: это уже стало традицией в России. Но Екатерина подошла к вопросу очень серьезно: она считала, что брак без любви и желания — такой, на которой ее саму обрекла судьба, — это неправильный брак. Нужно, чтобы юный великий князь влюбился в свою невесту. А значит, надо найти среди немецких принцесс настоящую красавицу, чем Екатерина и озаботила российских посланников. Из всех описаний и портретов, которые были ей присланы, императрица выбрала двух баденских принцесс: Луизу и Фредерику. Правда, на тот момент даже старшей, Луизе, было всего двенадцать… Но Екатерина поручила графу Н. П. Румянцеву, дипломатическому представителю России в Южной Германии, начать переговоры. Для баденского семейства предложение о браке с русским великим князем, который когда-нибудь сможет стать царем, — манна небесная. Собственно, быть избранной в жены русскому великому князю — огромная радость и честь для любой немецкой принцессы.

И только мемуарист Шарль-Франсуа Филибер Массон де Бламон в своих «Секретных записках о России» скорбел об их участи: «Юные и трогательные жертвы, которые Германия, по-видимому, отправляет в дань России, как некогда Греция посылала своих девушек на съедение Минотавру, сколько тайных слез вы пролили в бездушных апартаментах, в коих вы заключены? Сколько раз вы обращали ваши взоры и вздохи к милым жилищам, где вы провели годы детства? О, если бы ваши дни протекали в объятиях супруга вашей национальности, в благословенном небом климате, среди более счастливого и просвещенного народа, при менее пышном и развращенном дворе, — разве такая участь не предпочтительнее? Цепи, которые вы носите, только тяжелее оттого, что они сделаны из золота. Окружающая вас роскошь, драгоценности, которые на вас надеты, не принадлежат вам, и вы не рады им; если любовь своим обаянием не скрашивает для вас обитель мук и скуки, она скоро становится для вас только ужасной темницей. Поистине ваш удел может вызвать слезы даже у тех, кто вам завидует: титул русской великой княгини, столь блестящий и привлекательный, подтверждал до сих пор только право на исключение из счастья».

Эти слова Массона могут вызвать разве что улыбку. Что касается просвещенности — здесь Россия давно уже давала фору крохотным германским герцогствам и княжествам. Благословенный климат? О, немецкие принцессы с радостью покидали его, лишь бы оказаться «в золотой клетке», при этом «пышном и развращенном», но таком привлекательном российском дворе! В одном он был прав: далеко не все из этих принцесс обретали счастье.

Великий князь Александр Павлович. Неизвестный художник

Как только Луизе исполнилось тринадцать лет, ее вместе с Федерикой отправили в Россию. Только в карете девочки узнали о том, куда и зачем их везут, и Луиза, согласно воспоминаниям сопровождавших ее, разрыдалась и простирала руки к любимым ею горам и лесам… Она была сентиментальной девочкой, к тому же боялась, что русский жених окажется страшным и грубым.

«Мы ждем двух баденских принцесс, — писала тем временем Екатерина своему другу барону Гримму. — Одной тринадцать лет, другой одиннадцать. Вы, конечно, понимаете, что у нас не выдают замуж так рано; это дело будущего, а пока пусть они привыкнут к нам, сживутся с нашими обычаями. Александр в невинности сердца ни о чем не догадывается, а я подстраиваю ему эту дьявольскую шутку, вводя его в искушение».

31 октября 1792 года девочки, измученные долгим путешествием, прибыли в Петербург и были представлены императрице. Ей с первого же взгляда понравилась старшая — Луиза. В тот же вечер Екатерина сказала своему секретарю Храповицкому: «Чем больше смотришь на старшую из баденских принцесс, тем больше она нравится. Невозможно видеть ее и не попасть под ее очарование». И написала Гримму: «Господин Александр выказал бы себя чрезмерно разборчивым, если бы упустил старшую из принцесс».

Мария-Луиза-Августа Баденская и правда была прекрасна.

Увидев ее, великая княгиня Мария Федоровна, мать Александра и ее будущая свекровь, написала императрице: «Она не просто хороша собой, во всем ее облике есть особое обаяние, которое может разбудить любовь к ней и в самом равнодушном существе».

Принцесса Мария-Луиза-Августа Баденская. Художник Ж.-А. Беммер

Графиня Шуазель-Гуффье восторгалась: «Черты ее лица чрезвычайно тонки и правильны. У нее греческий профиль, большие голубые глаза, овал лица удивительно чистых линий и прелестнейшие белокурые волосы. Какая-то томная грация разлита во всем ее облике; взор ее глаз, светящихся умом и полных чувства, и мягкий звук ее голоса проникают в самую душу».

Графиня Варвара Головина, которой предстояло стать фрейлиной будущей великой княгини, и вовсе обожала прекрасную немецкую принцессу: «У нее стройный стан, пепельные волосы, локонами ниспадающие на плечи, кожа цвета розовых лепестков, очаровательный рот. Есть что-то невыразимо притягательное и волнующее в мягком и одухотворенном взоре ее голубых миндалевидных глаз, обрамленных черными ресницами и смотрящих на вас из-под черных бровей».

Единственный, кто оставался равнодушным к редкостной красоте и нежному очарованию Луизы, был ее будущий супруг, великий князь Александр Павлович. Сначала он стеснялся и молчал в обществе этой девочки, которую навязала ему бабушка и которая должна была стать его спутницей на всю жизнь. Потом пересилил себя и заговорил с ней. Он счел, что Луиза не глупа… Не слишком яркий комплимент, однако Екатерина была довольна уже этим.

4 ноября 1792 года императрица своему секретарю Храповицкому: «Великий князь как будто бы полюбил старшую принцессу, но жених застенчив и не осмеливается открыться. Она же очень живая и грациозная. К тринадцати годам она вполне сформировалась».

Мария Федоровна, тоже ожидавшая решения сына, была обрадована беседой с ним и поспешила отписать об этом императрице: «Имею честь сообщить вам о вчерашнем письме господина Александра. Он пишет, что “с каждым днем милая баденская принцесса все больше ему нравится; в ней есть особая кротость и скромность, которые очаровывают, и нужно быть каменным, чтобы не полюбить ее”. Это подлинные выражения моего сына, и поэтому я осмелюсь предположить, дражайшая матушка, что это признание доставит вам такое же удовольствие, какое оно доставило мне… Наш молодой человек начинает чувствовать к ней истинную привязанность и сознает всю ценность дара, который вы ему предназначаете».

Луиза понемногу привыкает к Александру… Хотя куда больше, чем жених, нравится ей роскошь русского двора, наряды и драгоценности, подарки, которыми осыпает ее императрица Екатерина, и великолепные балы, на которых она — главное украшение!

Екатерина пишет Гримму: «Господин Александр ведет себя очень умно и осторожно… Он постепенно влюбляется в старшую из баденских принцесс, и я не поручусь, что ему не отвечают взаимностью. Никогда еще не было более подходящей друг другу пары, они прекрасны, как день, полны грации и ума. Все стараются поощрять их зарождающуюся любовь… Как бы вы удивились и в какое бы пришли восхищение, если бы видели этого высокого, прекрасного и доброго юношу. Как много он обещает, сколько в нем чистоты и вместе с тем глубины! Как последователен он в исполнении правил и сколь беспримерно его желание во всем поступать хорошо!.. Что за прелесть этот юноша, от которого все без ума, да и есть чем восхищаться! Он наш любимчик, он хорошо это знает. Его голова несколько наклонена вперед, но какая красивая голова! Когда его видишь, забываешь, что он держит голову не вполне прямо, а немножко наклоняет ее вперед. Ему много раз уже говорили об этом, но когда он танцует или сидит на лошади, то держится прямо и напоминает Аполлона Бельведерского всем, кто имеет честь знать последнего. Он столь же величественен, а это немало для четырнадцатилетнего юноши. Но довольно, я слишком много говорю о нем».

Александр и правда идеальный жених. Настоящий сказочный принц: красивый, деликатный, добрый и умный. Ростопчин, славившийся своим злоязычием, писал о нем: «Можно смело сказать, что великий князь Александр не имеет себе подобных в мире. Его душа еще прекраснее его наружности. Никогда еще нравственные и физические стороны не были столь совершенны в одном человеке».

И вот пришел день, когда воспитатель великого князя Протасов записал в дневнике: «Он мне откровенно говорил, сколько принцесса для него приятна, что он бывал уже в наших женщин влюблен, но чувства его к ним наполнены были огнем и некоторым неизвестным желанием — великая нетерпеливость видеться и крайнее беспокойство без всякого точного намерения, как только единственно утешаться зрением и разговорами; а, напротив, он ощущает к принцессе нечто особое, преисполненное почтения, нежной дружбы и несказанного удовольствия обращаться с нею; нечто удовольственнее, спокойнее, но гораздо и несравненно приятнее прежних его движений; наконец, что она в глазах его любви достойнее всех здешних девиц».

Александру — пятнадцать, Луизе — тринадцать, почти четырнадцать. Они напоминают Амура и Психею — модный в то время образ.

Луизу начинают учить русскому языку, к ней приставили православного священника, который подготовит ее к принятию новой веры.

9 мая 1793 года происходит ее переход в православие. Отныне ее зовут Елизаветой Алексеевной.

На следующий день — торжественное обручение. Императрица пишет матери Луизы: «Все вокруг говорили, что обручают двух ангелов. Невозможно вообразить ничего прелестнее этого пятнадцатилетнего жениха и четырнадцатилетней невесты. Притом они влюблены друг в друга. После обручения принцесса получила титул великой княгини».

Французский историк Анри Труайя, который на самом деле — потомок русских эмигрантов Николай Толстой, и именно по этой причине русской истории он в своих исследованиях уделял столько внимания, писал о торжествах в честь свадьбы великого князя Александра Павловича и великой княгини Елизаветы Алексеевны:

«Вечером во дворце дают парадный обед. Александр и новоиспеченная Елизавета Алексеевна восседают на троне под балдахином. После обеда — бал. Пресыщенные и погрязшие в интригах придворные с симпатией следят за сияющей чистотой юной парой и, наблюдая, как они кружатся под звуки музыки, вздыхают об утраченных иллюзиях. Барон фон дер Гольц, посол Пруссии, сообщает своему королю: “Со дня приезда моего в Петербург я ни разу не видел, чтобы императрица выказывала такое огромное удовлетворение, как в день обручения ее внука. По ее собственным словам, она наслаждалась редким счастьем. Действительно, нареченные жених и невеста достойны восхищения, которое у всех вызывают, ибо соединяют с красотой кроткость, которая привлекает к ним все сердца. Несмотря на крайнюю молодость и застенчивость юной принцессы, она великолепно держалась, и все, кто близко ее знают, утверждают, что у нее есть характер. Ее младшая сестра очень забавна и тоже здесь нравится, но, говорят, она уедет еще до свадьбы”».

Дни идут, и Александр позволяет себе некоторые вольности, которые ошеломляют Елизавету. Обмен первыми поцелуями вполне в христианском духе происходит на Пасху, с разрешения императрицы и графини Шуваловой. После Пасхи Александр повторяет опыт, слегка коснувшись губ Елизаветы. Елизавета, очарованная и испуганная, сообщает матери: «Когда мы остались одни в моей комнате, он поцеловал меня, и я ответила на его поцелуи. И с тех пор я думаю, что он всегда будет меня целовать. Вы не можете себе представить, как странно мне кажется целовать мужчину, ведь он не мой отец и не мой дядя. И так странно, что он не царапает меня, как папа, своей бородой».

В конце лета Фредерика, сестра Елизаветы, возвращается в Карлсруэ, и Елизавета предается отчаянию: «Я одна, одна, совершенно одна, нет никого, с кем я могла бы делиться моими мыслями». Александр плачет вместе с ней: он тоже чувствует себя одиноким. Женитьба неизбежна, он с этим примирился и спрашивает себя, не совершает ли он ошибку. Но как пойти против воли этой ужасной бабушки, если на устах ее чарующая улыбка, а в глазах стальной блеск?

В этот час двор празднует подписание мира с Турцией. Празднества заканчиваются 15 сентября фейерверком. Сразу вслед за этим торжественно объявлено о бракосочетании. Оно совершается 28 сентября 1793 года в большой церкви Зимнего дворца. В разгар подготовки к этому событию отношения императрицы с сыном вконец разлаживаются, и великий князь Павел Петрович не желает присутствовать на церемонии. С трудом Марии Федоровне удается переубедить супруга, и он в последний момент меняет свое решение. Хмурый и злой, он стоит в нефе во главе своей семьи. Александра больно ранит эта враждебность, выставленная напоказ в столь важный для него день. Ему хочется видеть вокруг себя счастливые лица, а он читает на них зависть, подозрительность, расчет и затаенную злобу.

Для свадебного обряда он облачен в кафтан из серебряной парчи с бриллиантовыми пуговицами, грудь пересекает лента ордена Святого Андрея. Платье невесты из такой же серебряной парчи, расшитое бриллиантами и жемчугом. Венец над головой брата держит великий князь Константин, над головой невесты — граф Безбородко. По окончании обряда в Петропавловской крепости и Адмиралтействе палят пушки, во всех церквах звонят колокола. Непрерывный перезвон колоколов длится три дня, празднества — две недели. На второй день после венчания Елизавета под впечатлением от свершившегося пишет матери: «Великий князь Александр, или мой муж — никак не могу привыкнуть к этому странному слову, — хочет добавить несколько слов». «Психея соединилась с Амуром», — говорит Екатерина принцу де Линю. А проницательный Ростопчин замечает: «Как бы этот брак не принес несчастья великому князю. Он так молод, а жена его так прекрасна».

…Ростопчин был почти прав. Несчастья этот брак не принес Александру, но не принес и счастья. Зато Елизавету Алексеевну сделал в полной мере несчастной.

Вскоре после свадьбы она — романтически влюбленная в красавца мужа — писала матери: «Счастье жизни моей в его руках. Если он перестанет меня любить, я буду навсегда несчастна. Перенесу все, все, только не это».

Но Александр ее так и не полюбил. Да, они оставались добрыми друзьями, и Александр Павлович даже дважды «прикрыл грех» своей жены, когда она сначала стала любовницей его друга Адама Чарторыйского и родила от него дочь Марию, потом — пережила страстную любовь с кавалергардом Алексеем Охотниковым и родила от него дочь Елизавету. Обеих девочек Александр признал своими (возможно потому, что девочки и не могут претендовать на наследование трона?) — и, кажется, любил как родных.

У самого Александра любовницы часто менялись. Но одна — Мария Нарышкина — стала постоянной. Практически его второй женой. И она рожала ему детей…

Общих детей у Александра Павловича и Елизаветы Алексеевны не было.

Пожалуй, по-настоящему он оценил свою жену только незадолго до смерти… когда было уже слишком поздно, чтобы сделать ее счастливой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.