Алексей Алексеевич Борисяк
Алексей Алексеевич Борисяк
Палеонтолог.
Родился 3 сентября 1872 года в городе Ромны.
Два деда Борисяка, по материнской и по отцовской линии, прославились – один под Севастополем в военной кампании 1855–1856 годов, второй – исследованиями геологии Донецкого каменноугольного бассейна. В связи с частыми переездами отца (он был межевым инженером) детство Борисяка прошло в провинциальных городах – в Ромнах, в Сумах, в Кременчуге, в Кобрине, в Брест-Литовске, в Самаре. Но хорошее домашнее воспитание позволило Борисяку осенью 1891 года поступить на физико-математический факультет Петербургского университета.
Увлекательные лекции выдающегося анатома П. Ф. Лесгафта, которые Борисяк слушал в университете, обратили его внимание на биологию, на связь формы частей скелета с их функциональностью. Впрочем, через год Борисяк перешел в Горный институт, который и окончил с отличием – в 1896 году.
Самостоятельную работу Борисяк начал в должности ассистента в Геологическом комитете. Академики А. П. Карпинский и Ф. Н. Чернышев, под началом которых он работал, а особенно профессор С. Н. Никитин заинтересовали Борисяка палеонтологией. Чтобы понимать биологические особенности организмов, Никитин посоветовал молодому исследователю получить биологическое образование. Последовав совету своего учителя, Борисяк прослушал полный курс зоологии в Петербургском университете и даже провел практику на Севастопольской биологической станции.
В Крыму Борисяк впервые заинтересовался ископаемыми так называемой гиппарионовой фауны, которой впоследствии посвятил серию статей и отдельных монографий.
«На огромном протяжении от Бесарабии до Азовского моря уже давно были известны находки отдельных костей и зубов третичных и послетретичных млекопитающих, – писал позже Борисяк о своих палеонтологических находках в очерке „Русские охотники за ископаемыми“. – Изредка встречались и более полные остатки. Самою крупною была находка цельного скелета мастодонта близ города Николаева в 1860 году. Раскопки производил академик Брандт, который и описал эти остатки. Но, к сожалению, в Зоологическом музее Академии наук из них сохранились лишь зубы и немногие кости, и о цельном скелете свидетельствует ныне лишь фотография, снятая с него, как он лежал, вскрытый от покрывавшей его породы, на месте раскопок.
Начиная с семидесятых годов находки учащаются.
Выясняется, что в большинстве случаев найденные кости принадлежат знаменитой пикермийской фауне. Эта фауна в половине прошлого века была открыта в Греции близ деревни Пикерми, у Афин, а затем найдена во многих местах Западной Европы. Она относится к середине верхнетретичной эпохи. Ее главным представителем является трехпалая лошадь – гиппарион, – поэтому ее часто называют также фауной гиппариона; кроме гиппариона в нее входили антилопы, носороги, жирафы, мастодонты и многие другие. В Европе в указанную эпоху только что закончилось формирование Альпийских горных цепей на месте обширного Средиземного моря, покрывавшего всю Южную Европу в течение ряда геологических эпох. По соседству с горными цепями поднялись и освободились от моря обширные равнины, покрывавшиеся степями. В эти степи и устремились стада только что перечисленных животных. Они шли из Азии, некоторые даже из Северной Америки, которая еще соединялась в это время с Азией. Позднее эта фауна из Европы устремилась в Африку; современная фауна Африки представляет не что иное, как потомков этой верхнетретичной фауны.
Вот что нам рассказали наши находки.
Они указали и тот путь, по которому шла в Европу эта фауна.
Оказалось, что в области нынешнего Кавказа, Крыма и, очевидно, Черного моря, которое тогда не существовало, эта фауна появилась раньше, чем в Европе. Здесь она развивалась и отсюда направилась дальше на запад, причем, как это всегда бывает, не все элементы ее могли расселиться далее: на это указывает большое богатство ее у нас, большее разнообразие входящих в нее форм, чем в Европе…»
В 1928 году под редакцией Борисяка была издана десятиверстная геологическая карта Крыма.
Однако, самые первые научные работы Борисяка были посвящены геологии и стратиграфии Донбасса. Как бы продолжив работы своего известного деда, Борисяк восстановил физико-географические условия Донбасса, начиная с мезозоя. Кстати, интерес к палеогеографии Борисяк испытывал со студенческих лет. Написанный позже «Курс исторической геологии», выдержавший несколько изданий, был снабжен замечательным приложением – комплектом карт, подробно отражающих палеогеографию земных материков и океанов, начиная с кембрийского периода и кончая верхней третичкой.
«Палеогеографические карты, – писал Борисяк в предисловии к курсу, – первоначально представляли собою не более как слепую сводку фактического материала: там, где были распространены морские осадки, обозначалось распространение моря; там, где осадки не были известны, там предполагалась суша. Но, естественно, отрицательные данные в этом случае не всегда имеют то значение, какое им предписывали: если определенные осадки в данной области отсутствуют, это еще не значит, что тут их не было. Однако, не только в силу неполноты геологической летописи, но часто вследствие недостаточной изученности осадков, слагающих толщу земной коры в данной местности, подобные построения нередко не давали даже грубого представления о действительных физико-географических условиях минувших эпох. Коррективом служили биогеографические данные, по которым можно было предполагать соединения (или разделения) отдельных бассейнов или областей суши, и, еще в большей мере, фациальный характер осадков: присутствие отложений, делающихся все более мелководными, скорее говорило о близком соседстве суши, чем отсутствие на предполагаемом месте этой суши осадков…»
К сожалению, полевые исследования Борисяка продолжались недолго.
Начиная с 1912 года из-за тяжелой болезни он уже не смог выезжать в экспедиции и, в основном, занимался обработкой коллекций, собранных другими исследователями. Стараясь не оставлять без описаний ни одну коллекцию, он ввел в практику распределение собранных ископаемых среди разных специалистов. Это позволило сконцентрировать усилия каждого на каких-то определенных видах, устранив разбросанность, до того часто мешавшую палеонтологам.
В 1923 году Борисяка избрали членом-корреспондентом Академии наук СССР.
Задолго до того, как И. А. Ефремов обосновал учение о закономерностях захоронения ископаемых остатков, Борисяк писал, обращая внимание на неполноту геологической летописи:
«Как бы ни была подробно восстановлена история морских бассейнов минувших эпох и их фаун, многие вопросы, в особенности касающиеся отношения фаун между собой, навсегда, по-видимому, осуждены остаться невыясненными; так, иммигрирующие фауны и отдельные формы сплошь и рядом имеют характер криптогенных, т. е. пришедших из неизвестных нам бассейнов, где они развивались путями, также остающимися нам неизвестными; иногда имеют место иммиграции фаун, сохранивших облик более ранних эпох; эти фауны, следовательно, некоторый промежуток времени существовали в каких-то иных, неизвестных нам бассейнах (убежищах) и там эволюционировали в течение этого времени, появляясь теперь перед нами в обновленном виде. Эта неполнота наших сведений обуславливается не только временною их недостаточностью, недостаточной изученностью многих стран, но также и тем, что нам доступна лишь часть поверхности земного шара, на которой сохранились осадки минувших эпох (остальная скрыта под водами океана), и, затем, неполнотой самой толщи осадков, подвергавшейся размыванию при всяком передвижении береговой линии.
Вопрос о неполноте геологической летописи – кардинальный вопрос исторической геологии, как и палеонтологии. Впервые ясно и определенно он был сформулирован Дарвином, который не нашел в материалах современной ему палеонтологии (как и среди современных ему геологов) той поддержки своей теории, на которую имел все основания рассчитывать; пытаясь дать этому объяснение, он со всей тщательностью исследовал особенности той летописи, которая сохранила материалы для истории Земли и, в частности, органической жизни на Земле. Результаты этого исследования были, как известно, очень плачевны, и хотя в настоящее время мы имеем право сказать, что недостатки геологической летописи были переоценены Дарвином, тем не менее намеченные им особенности ее сохраняют свою силу и посейчас.
Один из главных аргументов, которые выдвигали современные Дарвину палеонтологи против его учения, была высокая степень развития древнейшей известной тогда фауны, кембрийской, иди, как ее также называли (Барранд), примордиальной. Здесь мы имеем дело с самым крупным пробелом геологической летописи – отсутствием материала для древнейшей истории Земли и населявших ее животных и растений, главным образом, вследствие метаморфизации соответствующей толщи осадочных пород. Те нормальные осадки, которые в верхней части докембрийской толщи сохранились до наших дней, доставили пока лишь очень скудную и по своему составу близкую кембрийской фауну, – таким образом, не дали существенного материала для истории жизни, но поставили новую загадку – о причинах скудости этих остатков…»
Благодаря работам Борисяка стали известны древние фауны млекопитающих из континентальных отложений Азии. Например, он подробно изучил фауну непарнопалых и парнопалых копытных из среднеолигоценовой, так называемой «индрикотериевой» фауны Казахстана. Индрикотерий, названный так, кстати, в честь сказочного зверя древнерусских легенд – индрика, был одним из самых крупных за всю историю жизни на Земле животным.
Отдельная серия палеонтологических работ Борисяка была посвящена мастодонтам, носорогам и лошадям из миоценовых фаун Казахстана и Северного Кавказа. Кроме них Борисяк изучал носорогов (эласмотериев), пещерных медведей и ископаемых моржей из более поздних, четвертичных отложений различных районов страны.
Палеонтологические работы Борисяка представляют собой блестящий анализ ископаемых организмов, проведенный методом, разработанным в свое время В. О. Ковалевским. Эти работы дали новое освещение истории развития наземной жизни на обширном европейско-азиатском материке в третичном периоде – в эпоху расцвета млекопитающих, указав при этом центры эволюции и пути расселения многих групп животных.
«В Азии, – вспоминал Борисяк, – долгое время было известно очень мало ископаемых остатков позвоночных; частью они встречены были на юге Гималаев, в Сиваликских холмах, частью доставлялись ископаемые зубы из Китая, где путешественники скупали их на базарах: они продаются в Китае в качестве медикаментов. Прошло не более двадцати лет с тех пор, как стали известны местонахождения и в других местах Азии. Так, в Белуджистане было найдено несколько отдельных необыкновенно крупных костей какого-то копытного, которое получило название белуджитерия. А через два года была сделана сенсационная находка, вернее, несколько почти одновременных находок – значительно севернее, в Тургайской области, то есть уже в пределах нашей страны.
Это было летом 1912 года.
В Тургайских степях в это время работало несколько отрядов Отдела земельных улучшений. Эти отряды имели задачей выяснение гидрогеологических условий в целях обводнения будущих переселенческих участков. Один из этих отрядов, работавший под начальством горного инженера Матвеева, подобрал на реке Кара-Тургае несколько очень крупных зубов, гигантский позвонок и такую же копытную фалангу. И в то же лето участник другого такого же отряда, студент Горного института Гайлит, несколько западнее Кара-Тургая, на реке Джиланчике, нашел богатые костями слои, в которых он набрал довольно значительное количество остатков носорогов и мастодонтов.
Все эти остатки были доставлены в Геологический музей Академии наук, который в ближайшее же лето (1913 год) командировал того же Гайлита, проявившего большой интерес к своей находке, в качестве «охотника за ископаемыми» для дальнейших розысков и раскопок в обоих местах.
Тургайская область занимает часть киргизских степей, населенных кочевыми киргизами. Степь представляет волнистую равнину, с разбросанными по ней солеными и пресными озерами, заросшими камышами, которые населены множеством водоплавающих птиц. Гайлит снарядил караван, нанял киргизов в качестве рабочих вести раскопки и отправился в путь. По дороге он разговорился с киргизами, которые во время кочевок хорошо изучили свои степи и знали интересные особенности всех их уголков. Киргизы рассказали ему, что они видели скопления костей более крупных, чем на Джиланчике, к югу от этой реки, на берегу большого соленого озера Челкар. Там была большая битва великанов, говорили они, и кости их теперь лежат разбросанные по берегам этого озера.
Гайлит увлекся рассказами киргизов и повернул экспедицию на Челкар.
Это было, конечно, большим проступком с его стороны – изменить намеченное задание, но он не мог противостоять желанию подобрать и «кости великанов».
На Челкаре действительно оказалось нечто в высшей степени интересное.
Кости в полтора и более метров длины, цельные и в обломках, так увлекли нашего охотника, что он провел здесь все время, пока не иссякли все данные ему средства. Кости были очень хрупкими и с ними было много возни. Приходилось каждую обделывать особым глиняным кожухом. Для этого мягкую глину, которую брали тут же на склоне, смешивали с травой (для прочности) и толстым слоем накладывали на кость, по мере того, как ее освобождали от глинистого песчаника, в котором она находилась, пока, наконец, вся кость не представляла толстую цилиндрическую или округлую (смотря по форме) болванку. Караван вез доски для ящиков, так как в степи их негде было достать: по форме костей делались ящики, и кости запаковывались в них, в сено и солому.
Об экспедиции не было никаких сведений все лето, так как поблизости от нее не было никаких почтовых учреждений. Наконец, Гайлит вернулся и с торжеством заявил, что он привез целого мамонта. Велико было разочарование, вызванное этим рассказом: его посылали для сбора совершенно новой, неизвестной до того фауны, а вместо нее он привез давно и всем известного мамонта, остатков которого и без того много в наших музеях.
Но вот пришли и ящики. И хотя «мамонт» и не представлял особого интереса, все же надо было посмотреть, что это за кости. Раскупорили один из самых крупных длинных ящиков, сняли крышку, но вынимать кости не пришлось: глиняная култышка по дороге растрескалась и грозила совсем рассыпаться вместе с костью. Предстояло препарировать тут же в ящике: понемногу осторожно снимать глиняную корку и осторожно склеивать и уплотнять (пропитывать шеллаком) обнаженную часть кости, – работа исключительно кропотливая, чисто мозаичная. С первых же шагов препарировки обнаружились такие признаки кости, которые позволили с уверенностью сказать, что это не мамонт. Это было какое-то совершенно новое гигантское животное.
Разочарование сменилось острым интересом, который удесятерил внимание и осторожность при препарировке.
На этой работе – препарировке скелета индрикотерия, этого нового гигантского животного, родственного упомянутому выше белуджитерию, – создался наш кадр опытных препараторов. Высящийся ныне в геологическом музее скелет индрикотерия (5 м высоты) с его, как из мозаики, склеенными костями, тем не менее сохранившими правильную естественную свою форму, навсегда останется памятником этой гигантской работы – школы…»
Таинственному зверю – вымершему халикотерию, очень своеобразному непарнопалому копытному из третичных отложений Центрального Казахстана, была посвящена специальная монография Борисяка.
Хотя халикотерий и был отнесен к непарнопалым, вместо копыт он имел когти и еще ряд особенностей в строении скелета, которые сильно отличали эту группу от всех других известных палеонтологам представителей копытных. Например, халикотерий имел очень длинную шею, столь же сильно удлиненные передние конечности, а задние конечности наоборот были у него короткие и массивные. Особенно сильно развитыми когтями были при этом снабжены передние конечности халикотерия.
Борисяк тщательно восстановил все особенности вымершего зверя.
В итоге он пришел к выводу, что халикотерий зверь умел вставать на задние конечности, передними при этом опираясь о ствол дерева, подобно тому, как это делают козы, когда объедают листья кустарников и невысоких деревьев. Коготь второго пальца на передней конечности у халикотерия представлял собой как бы специальный мощный «крючок», позволявший животному крепко цепляться за ствол дерева.
Борисяк выполнил ряд крупных работ по ископаемым пластинчатожаберным и головоногим моллюскам. Как отметил в свое время академик Ю. А. Орлов, биологическая основа этих работ Борисяка настолько глубоко и широко разработана, что их итогом явилось несколько самостоятельных зоологических работ, в том числе весьма обстоятельная монография «Введение в изучение ископаемых пелиципод (пластинчатожаберных)», поддержанная соответствующим изучением современных пластинчатожаберных моллюсков.
В 1929 году Борисяка избрали действительным членом Академии наук СССР.
В следующем году он возглавил только что созданный Палеозоологический институт. Борисяк был его руководителем до самой кончины, сумев собрать в стенах института лучшие на то время палеонтологические силы – академика П. П. Сушкина, И. А. Ефремова, Ю. А. Орлова, К. К. Флерова. Он организовал многочисленные экспедиции, которые заставили заговорить многие толщи, прежде считавшиеся немыми. На богатом материале, собранном экспедициями института, Борисяк установил новую для СССР и Азии олигоценовую, нижнемиоценовую, среднемиоценовую и сарматскую фауны ископаемых млекопитающих.
Тяжелые условия военных лет обострили болезнь Борисяка.
25 февраля 1944 года ученый скончался.
В работе «Основные проблемы эволюционной палеонтологии», вышедшей посмертно в 1947 году, Борисяк выделил три основных проблемы эволюционной палеонтологии: проблему взаимоотношения организма и среды, проблему филогенеза и проблему онтогенеза, то есть исторического и индивидуального развития, и формообразования или видообразования.
Все эти направления остаются актуальными и в наши дни.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.