Итальянский зодчий Аристотель Фиораванти
Итальянский зодчий Аристотель Фиораванти
Поздним вечером 20 мая 1474 года, когда Москва укладывалась спать, в Кремле вдруг раздались сильный треск и грохот. Сразу же вспыхнули и заполыхали факелы, народ стал собираться на Соборной площади, откуда раздался разбудивший всех гул. Новый Успенский собор, еще несколько часов назад высившийся своими белыми стенами, теперь лежал в развалинах. Сначала упала северная стена, за ней наполовину разрушилась западная и устроенные при ней хоры. Весь город опечалился гибелью собора, и стали раздаваться тревожные голоса: «Не к добру это! Опять знамение!».
Не только в Москве, но и в других больших и малых городах государства с нетерпением ожидали построения этого храма. Огромный и величественный, он возводился как символ единения русской земли, как символ ее политического и духовного могущества. Сотни и тысячи людей в городах и селах, устав от неустроенной жизни, повседневных тягот и невзгод, надеялись, что вот завершится строительство и милосердный Бог, увидев великолепие нового собора, даст им счастливую жизнь. А теперь все их мечты оказались погребенными под обломками…
И тогда решил великий князь Иван III призвать мастеров из других стран. Превыше всего тогда ценилась работа итальянских зодчих, и в июле 1474 года отправилось в Италию посольство — звать знаменитого зодчего Аристотеля Фиораванти в Москву. Решение великого князя вызвало различные толки, и многие не могли понять: как это главный храм земли русской будет строить еретик-иноземец?
…Аристотель Фиораванти родился между 1414 и 1418 годами в городе Болонья, в семье потомственного строителя. Мальчик рос в зажиточной семье, с детских лет был окружен чертежами, рукописями и рассказами об инженерном и строительном искусстве. Таким образом, профессиональное образование Аристотель имел возможность получить под руководством отца и отчасти дяди Бартоломео, тоже известного мастера. Он получил самые основательные познания в области военно-инженерного искусства, фортификации, литейного дела и прикладной механики. Примерно с 14–15 лет Аристотель стал принимать непосредственное участие в строительных работах отца и дяди, в частности, в конце 1440-х годов он производил гидравлические работы в Миланском герцогстве.
После смерти отца Аристотель вел строительные работы в своем родном городе вместе с дядей Бартоломео, а в начале 1450-х годов по поручению папы Николая V он раскопал в Риме и перевез монолитные колонны античного храма Минервы. Но громкая известность А. Фиораванти началась с 1455 года, когда он с помощью изобретенного им механизма передвинул в Болонье на девять с лишним метров колокольню церкви Святого Марка со всеми ее колоколами — без всяких повреждений. Для технических возможностей того времени это было делом неслыханным, и кардинал Виссарион наградил смелого инженера 50 золотыми флоринами. В соседнем городе Ченто А. Фиораванти выпрямил, не вынимая ни одного кирпича, колокольню Святого Власия, отклонившуюся от отвесной линии более чем на полтора метра.
Знатный аристократ А. Лудовизи дважды писал миланскому герцогу, советуя тому пригласить знаменитого мастера к себе на службу. Но в Милане тогда не было подходящих работ, и лишь с 1458 года А. Фиораванти начал работать в Ломбардской области. В 1464 году А. Фиораванти оставил службу в Миланском герцогстве и вернулся в родную Болонью, где после смерти дяди остались неоконченными некоторые работы. Покровителем Болоньи был Святой Петроний, которого изображали седовласым, величественно спокойным старцем. Болонцы были преданы римскому папе, а чтобы эта преданность ни у кого не вызывала сомнения, на серебряных монетах рядом с образом Святого Петрония всегда помещали городской герб, щедро усыпанный маленькими и большими крестами.
Римский папа Сикст IV очень любил роскошь, при его дворе процветало неслыханное расточительство. Любил верховный понтифик и своих детей, которых у него было много, и каждому находилось место в отцовском сердце и доля казны Ватикана. Неудивительно, что вскоре казна опустела, и папа обложил народ новыми неслыханными поборами. С завидным упорством он выискивал все новые и новые источники доходов, не останавливаясь перед самыми изощренными вымогательствами, пытками и костром.
Мастер Фиораванти был богат и сам в деньгах не нуждался, но он жалел народ и решил наказать папу. Сикст IV поручил ему перестроить римский собор Святого Петра, а попутно Фиораванти стал тайно чеканить фальшивые деньги с портретом папы. Сикст IV, узнав, что его «святой образ» кто-то посмел запечатлеть на фальшивых деньгах, пришел в неописуемую ярость. Верховный понтифик заявил, что просеет всю Италию сквозь «сито Господне», но найдет богохульника. Фиораванти к тому времени уже вернулся в Болонью, но завистники вспомнили о его поездке в Рим и донесли об этом. И хотя прямых улик против зодчего не было, его схватили и бросили в тюрьму. Но у него нашлись и защитники, которые доказывали, что никто не видел, как мастер чеканил фальшивые деньги. В итоге Фиораванти выпустили на свободу, но он лишился должности зодчего, а вместе с ней и жалованья. Он покинул Болонью и переехал в Венецию, а вскоре случилось событие, которое круто изменило жизнь итальянца.
Венецианскому дожу Марчелло решительно не хотелось отпускать в далекую Московию своего лучшего архитектора, но и ссориться с Иваном III было невыгодно, ведь именно он натравил татарского хана на турок — исконных врагов Венеции. Сам Фиораванти не возражал против поездки: несмотря на свои 60 лет, он был любознателен, как юноша, и загадочная, неизвестная Московия неудержимо влекла его.
Почти три месяца продолжался путь до земли русской, во время которого архитектор рассказывал спутникам о своей жизни и работе. Въезжали, например, в небольшой городок, и А. Фиораванти тут же сообщал, как он передвигал колокольню, очень похожую на эту башню. Заслышав издалека густой колокольный звон, итальянец вспоминал, как в 19 лет самостоятельно отлил колокол для Болоньи. Если посольский кортеж переправлялся через реку, Фиораванти вспоминал, как с помощью специального аппарата поднял с морского дна ящики с золотом и серебром… Рассказывал, как в 1467 году венгерский король Матьяш Корвин пригласил его возводить оборонительные укрепления на Дунае против наступавших турок. Он пробыл там недолго, но успел спроектировать задуманные королем укрепления, большой мост через Дунай и еще некоторые сооружения. Деятельностью Фиораванти в Венгрии остались очень довольны, король возвел его в звание рыцаря и, по преданию, повелел отчеканить монету с изображением зодчего и его подписью.
Так ехало посольство по Европе и, наконец, вступило в пределы русского государства, а в Москву прибыли в начале апреля 1475 года, и несмотря на утомительное путешествие, зодчий отказался от отдыха и в тот же день поехал на стройку. Он обследовал остатки разрушенного собора, хвалил прекрасную работу русских каменотесов, но восстанавливать северную сторону храма не согласился, решив все начать заново.
По окончании строительства Успенского собора осенью 1479 года власти Болоньи обратились к Ивану III с просьбой отпустить Фиораванти на родину. Прошение их не удовлетворили, и итальянец остался в Москве, где в нем крайне нуждались для организации пушечного дела. Заваленный разнообразными работами и поглощенный собственными замыслами, Фиораванти не имел ни времени, ни желания примкнуть к какой-либо дворцовой группе и участвовать в ее интригах. Но он был иноземным мастером, которого жаловал великий князь, и некоторые придворные причисляли его к группе Софьи Палеолог, с которой, к неудовольствию многих, в Москву понаехало немало греков и Фрязинов. И Фиораванти часто замечал, что в работе ему разные препоны и мелкие гадости делали не из личной неприязни, а просто потому, что он был иноверец.
Однажды при великокняжеском дворце произошел кровавый инцидент: иностранного врача, не сумевшего вылечить проживавшего в Москве татарского хана Каракучу, обвинили в злонамеренном отравлении, жестоко пытали, а потом по повелению Ивана III зарезали на Москве-реке. На итальянца это произвело такое гнетущее впечатление, что он решил уехать тайком, но попытка эта кончилась для него бедой. Софийская летопись сообщает, что Фиораванти «боялся того же, начал проситися у великого князя в свою землю; князь же великий пойма его и ограбив, посадил на Онтонов дворе».
Казнь немца-лекаря и опала А. Фиораванти относятся к зиме 1484 года. Итальянский мастер стал узником и сидел на Антоновом дворе (дворе Антона Фрязина). Имущество его отобрали в казну, возможно, именно тогда погибли и строительные чертежи зодчего, а также его математические расчеты, рукописи, письма из Италии и личные записки. За мастера усердно хлопотала партия великой княгини, и спустя несколько месяцев, Иван III сменил гнев на милость, так как Аристотель Фиораванти был по-прежнему очень нужным человеком для Москвы. Детищем итальянского зодчего стал и подземный Кремль, сочетавший в себе качества оборонного объекта, пожарного укрытия и сверхнадежного сейфа для царских сокровищ. В одном из подземных казематов, по преданию, впоследствии были укрыты книги из библиотеки Ивана Грозного.
В 1485 году, в возрасте 70 лет, Фиораванти ушел с московским князем в поход на Тверь. Как в свое время под Новгородом, так и сейчас гремели отлитые им пушки, только сейчас их было. Намного больше: мастер из Болоньи командовал под Тверью всей артиллерией царя Ивана. После 1485 года сведения об итальянском зодчем исчезают: он мог погибнуть в Тверском походе, мог по возвращении жить, помогая молодым мастерам… Однако есть версия, что Фиораванти был заперт в одном из кремлевских тайников, где смог убедиться в достоинствах сооруженной им темницы. Наказание не соответствовало «вине» престарелого Фиораванти, и, скорее всего, его можно отнести к очередной смене настроения великого князя.
Первые месяцы заточения Фиораванти бушевал в бессильной злобе, проклинал неблагодарного царя и угрожал тюремной страже чуть ли не войной, которую император Священной Римской Империи объявит Москве за обиду, нанесенную итальянцу. Но стражники оставались бесстрастными, как и воздвигнутые им каменные стены Кремля. Вскоре Фиораванти убедился в бесплодности своих угроз и замолчал: целыми днями лежал он на своем соломенном ложе, упорно разглядывая пятна на низком потолке. Его густые иссиня-черные волосы покрылись сединой, когда-то яркие глаза померкли, кожа лица приобрела тот желтоватый оттенок, который от долгого пребывания в темнице без воздуха и света напоминал цвет пергамента.
Пылкая натура итальянца требовала деятельности, и он обратился к царю с челобитной, прося позволения заняться чертежами. Иван III прекрасно понимал, что все доставленное Фиораванти в тюрьму здесь же и останется, и согласился. Узник получил все нужное для чертежей и письма, даже взялся было за работу, но новые проекты теперь его уже не занимали. Он жаждал мести и целыми днями писал на итальянском языке воспоминания, шаг за шагом рассказывая о своем путешествии в Россию, пребывании в Москве и о тех случаях из жизни русского царя, в которых сказывались его чрезмерная жестокость, коварство и безграничный произвол. Фиораванти изображал Ивана III лишенным совести тираном и чувствовал приятное удовлетворение при мысли, что, может быть, его записки попадут в руки какого-либо иноземного посла, и тот увезет их на Запад. И тогда вся Европа оценит русского царя по заслугам… Но странно: чем дальше шла работа, тем меньше черных красок выливалось из-под пера Фиораванти. Обвинения, которых так много было в начале записок, теперь исчезли без следа, и узник подолгу задумывался, пытаясь вызвать в памяти подробности «позорных» деяний царя.
Да, он действительно был суров и своеволен, без всяких колебаний попирал законные права других людей. Но тот же Иоанн создал из княжества Московского огромную державу, в одно государство сплотил бессильные уделы, сломил строптивость отдельных городов и княжеств. А что порой был суров и жесток, то вынужден был карать своевольных бояр и князей, которые были недовольны, что их лишили былой славы и значения.
Фиораванти иногда казалось, что он рабски оправдывает своего безжалостного господина, и тогда из-под пера узника вновь лились потоки злых нападок и упреков. Но взрыв минутной злобы проходил, и итальянец вновь задумывался… В башенных бойницах с завыванием проносился ветер и гулко ударял по медным языкам колоколов. В темнице было холодно и сыро, пламя светильника колеблющимся тусклым светом озаряло его стол, заваленный исписанными бумагами, и седую голову склоненного над ним старика. Но в темные углы свет не проникал, и там всегда царил густой мрак.
Ни один отзвук житейских и государственных дел не проникал в глубину кремлевских тайников, и заключенный в них строитель их как бы ушел из жизни. Он не ждал себе спасения и только пытался бесстрастно рассказать о делах давно минувших дней. Сделать это было трудно, ведь последним случаем, запечатлевшимся в его памяти, стала бессмысленная казнь несчастного Леона.
Но однажды Фиораванти вдруг вздрогнул, отложил перо и стал к чему-то прислушиваться. В коридоре, по ту сторону дубовой двери, ясно слышались шаги и лязг оружия. Пораженный до глубины души узник поднялся, дрожа всем телом. Загрохотали тяжелые замки, с визгом отодвинулись засовы, и двери, скрипя на ржавых петлях, широко распахнулись. Ослепленный ярким светом факелов, Фиораванти на мгновение закрыл глаза, а когда снова открыл их, то увидел перед собой нескольких стрельцов, стоящих позади молодого боярина. Тот с любопытством оглядел сначала темницу, а потом уж и самого узника. Когда Фиораванти сообщили, что государь Иоанн Васильевич умер и царствует теперь сын его — Василий, узник долго не мог понять этих слов. Он только молча смотрел на незнакомого боярина, который говорил:
Государь всея Руси Василий, по смертной воле Иоанна, повелел тебя оповестить, что все твое добро тебе обратно отдается и волен ты отныне на Москве век свой доживать или в земли дальние отъехать…
Радость была так велика и неожиданна, что Фиораванти пошатнулся, судорожно взмахнул руками и без чувств упал на пол…[11] [ Рассказ о заточении А. Фиораванти взят из книги М. Д. Ордынцева-Кострицкого]
Данный текст является ознакомительным фрагментом.