В тюрьме Панкрац
В тюрьме Панкрац
Чешский патриот Юлиус Фучик всегда жил на переднем крае истории, и каждый его очерк, критическая статья или письмо были своего рода корреспонденциями с фронта борьбы за коммунизм. Сам себя он сравнивал с солдатом, и действительно прожил жизнь под постоянным огнем врага — в непрерывных схватках и с отечественной реакцией, и с чужеземными оккупантами. Еще в 1934 году он написал, что "герой — это человек, который в решительный момент делает то, что нужно делать в интересах всего человечества". Решительные моменты в жизни самого Ю. Фучика шли непрерывной чередой: он сделал очень много, но не успел сделать всего, о чем мечтал.
Ненастным утром 15 марта 1939 года колонны гитлеровских войск вторглись в Чехословакию, а около полудня первые серо-зеленые грузовики германских моторизованных частей появились на улицах Праги. Лица солдат под касками были надменны и неподвижны, руки властно сжимали оружие, лишь глаза беспокойно бегали, искоса поглядывая на бурлящую толпу. Во второй половине дня над Градчанами уже развевался флаг со свастикой… В официальной печати появились пораженческие статьи, и Ю. Фучик в это время пишет свою последнюю статью в легальной газете "Чин":
Наш народ продан, но не сломлен. Он произносит горячие слова обвинения, но не отчаяния… Отдельные люди могут нравственно разложиться — народ будет терпеть, но он никогда не подчинится. Руководители смертны, они приходят и уходят. Народ бессмертен.
Нет, не говорите плохо о чешском народе. Чешский народ в опасности, но это не опасность морального разложения. Чешский народ знает своих друзей и врагов, он не впадает в уныние и апатию. Он хорошо видит возможность лучших дней и пойдет навстречу этим лучшим дням.
Война застала Ю. Фучика в полном расцвете сил: ему было 36 лет, он был здоров, жизнерадостен и всюду приносил с собой веселье, смех и радость. Он любил жизнь во всех ее проявлениях — и весну, и борьбу, и песни, и хоккей. О вторжении немцев Ю. Фучик узнал в ночь с 14 на 15 марта и сразу же понял, что бороться с врагом придется в неимоверно трудных условиях — более трудных, чем это было до сих пор. В те роковые мартовские дни при каждом стуке в дверь сердце его начинало учащенно колотиться, в висках стучала кровь, а в мысли проникало страшное слово "гестапо".
Ю. Фучик вместе с женой Густой уехал из столицы в уединенную сельскую местность Хотимерже, где была меньшая вероятность того, что их выследят и схватят. Но он не хотел оставаться в стороне от борьбы и стал нащупывать возможности сотрудничества в уцелевших пражских журналах, чтобы и в эти тяжелые дни сохранить связь со своими читателями, укрепить их веру в будущую победу и в самих себя. Однако попытки его не увенчались успехом, так как легальные демократические журналы вынуждены были печатать только "лояльные" материалы, а идти на сделку с совестью Ю. Фучик не мог и не хотел. От немецкого шефа печати В. фон Вольмара он получил предложение занять место редактора отдела культуры в журнале "Чески делник", задачей которого было воспитывать в "духе преданности империи" чехов, угнанных на работу в Германию. Но Ю. Фучик отверг это унизительное для себя предложение, ответив: "То, что я захотел бы написать, вы никогда не напечатаете. А то, что хотите напечатать вы, я никогда не напишу".
Летом и осенью 1939 года он продолжал жить в Хотимерже, но в июле 1940 года Ю. Фучик покинул свое тихое убежище и уехал в Прагу, где у него было много друзей, которые скрывали его от гестаповских ищеек. Он мало выходил на дому, отрастил бороду, чтобы никто не мог узнать его даже при случайной встрече. Так с первых дней подполья коренным образом изменилась жизнь Ю. Фучика: он, так любивший свободу и чувствовавший себя счастливым только среди людей, вынужден был замкнуться в четырех стенах и общаться только с несколькими верными друзьями.
В 1940 году антифашистское движение в Чехословакии приняло широкий размах: росло число случаев саботажа, чехи подрывали мосты, железнодорожные пути и поезда, все чаще вспыхивали забастовки рабочих, которые отказывались трудиться на оккупантов, и крестьян, бойкотировавших поставки своей продукции. Для руководства подпольной борьбой внутри страны был создан новый ЦК, с которым Ю. Фучик связался в декабре 1940 года. Он возглавил агитационную и издательскую работу партии.
Связавшись с людьми разных профессий — рабочими, учителями, служащими, железнодорожниками, художниками и т. д., Ю. Фучик собрал вокруг себя множество сотрудников. Он имел собственных корреспондентов не только в Праге, но и в Берлине, Турции, Швеции, Румынии, Швейцарии, получал из этих мест военную и политическую информацию. Фучик выпускал нелегальные газеты и журналы, среди народа распространялось много листовок. Пражское гестапо доносило своему берлинскому начальству: "Подрывные элементы так обнаглели, что раздают листовки прямо на центральных улицах".
Оккупационные власти, напуганные ростом народного сопротивления, решили потопить его в крови. В Прагу прибыл шеф германской политической полиции Р. Гейдрих, которому казалось, что марионеточное правительство Чехословакии недостаточно усердно помогает немцам. Он обвинил его в измене и ввел в городе осадное положение. За короткий срок были арестованы и казнены тысячи чешских коммунистов и антифашистов, видные общественные и военные деятели бывшей республики. В стране свирепствовали карательные отряды, военные суды тысячами подписывали смертные приговоры…
Ю. Фучик мечтал возобновить издание своего любимого журнала "Творба", который он с небольшими перерывами редактировал почти 10 лет. Первый номер журнала был уже готов к печати, но увидеть его Ю. Фучику не пришлось. Его выдал один из соратников — отважный и боевой товарищ, опаленный огнем войны, прошедший суровую школу подполья и два года протомившийся в концлагере. В какой-то момент он сломался, смалодушничал и, чтобы избежать пыток и спасти свою жизнь, выдал боевых товарищей и ближайших друзей.
Ю. Фучика повезли в тюрьму Панкрац и по дороге сильно избили. На первом допросе он отказался отвечать на вопросы, и его опять избили — до потери сознания. Так прошел его первый день в заключении, так прошли и остальные полтора года, что он провел в тюрьме Панкрац. Полтора года чудовищных пыток, издевательств и избиений, когда удары сыплются со всех сторон. Все время он ждал смерти, не имея ни малейшей надежды на освобождение. Однажды его избили так, что все были уверены, что он умрет. Врач уже выписал заключение о смерти, но Ю. Фучик выжил, хотя его жена Густа, заключенная этажом ниже, уже оплакивала мужа. Тюремный фельдшер, вынужденный порвать заключение о смерти, только качал головой. Ведь в тюрьме Панкрац обычно отправлялись на тот свет, а не воскресали из мертвых. И этим Ю. Фучик снова привлек к себе внимание тюремного начальства: надзиратели приходили посмотреть на него, невольно испытывая к этому необычному узнику уважение. Несколько раз они видели, как его на носилках несли к машине с вооруженным конвоем, ждавшей на дворе. Ю. Фучик был очень слаб, и каждый толчок машины вызывал у него обморок, но он никогда не падал духом и не чувствовал себя побежденным. Об этом свидетельствует хотя бы такой эпизод, рассказанный им в "Репортаже с петлей на шее":
Меня несут… по длинному коридору к выходу. Коридор полон народу. Сегодня четверг, и к заключенным за бельем приходят родственники. Все смотрят на нашу невеселую процессию, в глазах у людей — жалость и сострадание. Это мне не нравится.
Я поднимаю к голове руку и сжимаю ее в кулак. Может быть, люди в коридоре увидят и поймут, что я их приветствую. Это, разумеется, наивная попытка, но на большее я уже не способен, не хватает сил.
А вскоре Ю. Фучик начал ходить — сначала на костылях и хромая, но его все равно ежедневно водили на допрос. Честолюбивый комиссар Бем с особым пристрастием начал распутывать "дело Фучика", угадав в этом узнике сильную личность, а он любил заниматься психологическим анализом и философствованием, любил разгадывать сложные и запутанные ситуации. Комиссара дразнило и подстегивало превосходство заключенного, в котором, как он мыслил, находится ключ ко многим тайнам. Он добился, чтобы ему лично разрешили вести следствие, но и Ю. Фучик раскусил геростратово тщеславие комиссара Бема. Он рассказывал ему головокружительные небылицы, например, заявлял, что регулярно встречается с Я. Швермой, хотя гитлеровцы прекрасно знали, что тот находится в Москве. Бем все же захотел проверить "показания" Ю. Фучика и в один чудесный июньский день поехал с ним на место "явки" — в летний ресторан в Бранике.
Возили узника и в другие места, надеясь, что с ним заговорит кто-нибудь из прежних знакомых. Комиссар привозил заключенного в прекраснейшие уголки Праги — на Малую Страну, на Градчаны, чтобы возбудить в Ю. Фучике жажду свободы и ослабить его волю. Фашисты подозревали, что Ю. Фучик — член ЦК партии, но доказать это им не удавалось. Хотя были арестованы некоторые из руководителей ЦК, но показаний от них не добились. "Руде право" продолжало выходить и после ареста Ю. Фучика, и немцы решили, что второй ЦК не был уничтожен во время массовых репрессий.
Последний свой бой Ю. Фучик дал оккупантам в знаменитой "четырехсотке" — комнате ожидания для подследственных коммунистов. Здесь несли службу чешские инспекторы и агенты пражского полицейского управления. Некоторые из них работали не по своей воле и потому не только разрешали заключенным переговариваться, но порой даже выполняли их поручения: сообщали им о намерениях гестапо, выносили записки, устанавливали связь с внешним миром… Да и сами фашисты, чтобы облегчить себе работу, давали некоторым узникам различные поручения, например, переводить на немецкий язык документы пражского полицейского управления, переписывать некоторые бумаги и т. д. В число таких хаусарбайтеров попал и Ю. Фучик. Ежедневно их привозили во дворец Печека, где они могли узнавать новости, переговариваться между собой и с надзирателями.
Ю. Фучик объединил вокруг себя бывалых людей, и они различными способами старались расстроить планы гестапо, которое стремилось вырвать у заключенных признания. 27 мая 1942 года ненавистный Гейдрих был убит чешскими патриотами. Фашисты ответили на это таким ужасающим террором, перед которым бледнело все, что до сих пор вынес чешский народ. По всей стране начались повальные обыски и аресты, в тюрьмах уже не хватало мест, огромные подвалы гестапо были так забиты арестованными, что люди сутками стояли на ногах… Каждую ночь в предместьях Праги людей расстреливали без суда и следствия, горожане жили словно в кошмарном бреду, кругом лилась кровь, и никто не знал о своем завтрашнем дне.
"Машина смерти" в тюрьме Панкрац работала в эти дни на полную мощность. Но и в это время сплоченный коллектив "четырехсотки" не прекращал своей работы, так как любая их хитрость. Камера в тюрьме Панкрац, даже самая незначительная, могла спасти многие человеческие жизни. Ю. Фучик, кроме всего прочего, добывал сведения о международной обстановке и положении дел на фронте, а надежные товарищи распространяли их среди заключенных.
Среди надзирателей тюрьмы Панкрац был тихий замкнутый человек по фамилии Калинский, который обращался с заключенными вежливо, всегда говорил с ними по-чешски, никого не бил и ни на кого не кричал. Однажды по собственной инициативе он принес Ю. Фучику бумагу и карандаш, но тот долго не решался воспользоваться ими, опасаясь провокации… Впоследствии, заступая на дежурство, Калинский каждый раз приносил ему несколько маленьких листков бумаги и караулил в коридоре, чтобы Ю. Фучика не застали врасплох. А потом тайком выносил листки из тюрьмы и передавал надежным людям. Так в тюремной камере, на грубом тюремном столе, в невероятно тревожной обстановке родилось одной из величайших произведений чешской литературы — "Репортаж с петлей на шее".
Весной 1943 года фашисты отдали Ю. Фучика и некоторых других заключенных под суд, потеряв всякую надежду заставить их говорить. Материал для обвинения был готов давно, и дело пошло быстро и гладко. Ю. Фучик знал, что его ждет смерть, но ему предстоял еще переезд в Германию, суд и казнь после того короткого срока, который дается осужденному перед приведением приговора в исполнение. Конечно, он думал о том, как бы все обернулось, если бы фашисты вскоре были разгромлены. Работая в подполье, он твердо верил, что дождется победы. Даже в тюрьме он не утратил оптимизма, всегда был спокоен, природный юмор не изменял ему и в самые тяжелые минуты. Он любил жизнь, но только ради нее не хотел идти на сделку с совестью. Было чуждо ему и показное мученичество: он просто исполнял свой человеческий долг, не видя в этом ничего исключительного и героического. Перед самым отъездом в Германию он снова спрашивал себя, что наступит раньше — смерть фашизма или его собственная смерть?
В немецкой тюрьме Баутцен Ю. Фучик сначала был один и очень тосковал по людям. Но одиночество не сломило его, сестре и родителям он писал:
В камере я один, но одиноким себя не чувствую. У меня тут есть несколько хороших друзей: книги, станок, на котором я изготовляю пуговицы, пузатый глиняный кувшин для воды, над которым я часто шучу (он напоминает мне пьянчужку, который боится спутать вино с водой), паучок в углу. О чем я только с ним не беседую, не вспоминаю; каких только песен с ним не пою!
В этой тюрьме Ю. Фучик пробыл около трех месяцев, а 24 июля 1943 года его привезли в Берлин. На суде он держался как грозный обвинитель, превратив скамью подсудимых в трибуну, с которой произнес свою обвинительную речь против фашизма. Но 27 июля имперский прокурор Небель подписал текст обвинительного заключения, который гласил:
Карл Фучик[82] [Гестаповцы по ошибке написали имя отца Юлиуса Фучика], подданный протектората, чех по национальности, был известен среди чешской интеллигенции как коммунистический агитатор. Состоял членом Коммунистической партии Чехословакии и дважды… был в России. Написал о России известную в Чехии пропагандистскую книгу…
Через сутки после вынесения приговора Ю. Фучика привезли в тюрьму на Плетцензее — дом ожидания смерти и место массовых казней. Тюрьма представляла собой мрачное здание, обнесенное каменной стеной: четыре круглые башни с окнами-бойницами, вокруг — канал, лес, озеро, пустырь… В последнем своем письме Ю. Фучик писал:
Сижу еще с одним товарищем в камере на Плетцензее. Мы клеим кульки, поем и ждем, когда очередь дойдет до нас. Остается несколько недель, иногда они превращаются в месяцы. Надежды опадают тихо и мягко, как увядшие листья. Лирические души при виде листопада порой поддаются унынию… Но дереву не больно, все это так естественно и понятно… Человек не становится меньше оттого, что ему отрубают голову. Я горячо желаю, чтобы вы, когда все будет кончено, вспоминали обо мне не с грустью, а с такой радостью, с какой я всегда жил.
В ночь с 3 на 4 сентября тюрьма на Плетцензее подверглась бомбардировке, во время которой загорелось одно крыло здания. Надзиратели согнали всех заключенных во двор, и в этой панике некоторые из них попытались бежать. С этого дня узников стали держать в кандалах днем и ночью, к тому же фашисты решили ускорить казни. За три дня нужно было казнить 360 заключенных, немцы быстро соорудили виселицы и вешали все ночи напролет. 8 сентября, примерно в пять часов утра, за Ю. Фучиком пришли двое надзирателей. Они ничего не спросили, даже его имени, просто стащили узника с кровати, сняли с него кандалы и приказали раздеться. Когда Ю. Фучика вели на казнь, он запел "Интернационал", но стражники заткнули ему рот. Однако заключенные в камерах услышали его голос и подхватили гимн…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.