ТАБЛЕТКИ ПО БРОСОВОЙ ЦЕНЕ

ТАБЛЕТКИ ПО БРОСОВОЙ ЦЕНЕ

Не ведает, что творит — расхожую эту фразу мы слышим чаше всего в адрес незрелых подростков или выживших из ума стариков. Но каждый из нас, случается, не ведает, что творит. Взрыв отрицательных эмоций тем сильней и губительней, чем положительней и сдержанней человек, в котором они накопились. Лариса Светличная за свою не такую уж короткую жизнь мухи не обидела. Но резкий жизненный вираж толкнул ее на преступление.

До отправления поезда осталось десять минут. Миша так и не пришел, и эта обжигающая реальность кинжалом торчала в сердце. У выхода на перрон Лариса чуть не упала, почувствовав приступ слабости. Тут-то и вынырнул, как черт из табакерки, этот взъерошенный мужичок…

— Женщина, а, женщина, — затараторил он полушепотом. — не хотите лекарств по дешевке?

Сквозь туман непролитых слез она разглядела упаковку элениума и протянула деньги. Мама давно проклинала бессонницу, да и ей пригодится, чтобы уснуть и забыться.

В пятом купе уже сидела девушка броской и дорогой наружности. Эдакая Софи Лорен в кожано-золотой упаковке.

— Билеты и деньги за белье, — заглянула в дверь проводница. Красотка не спеша расстегнула портмоне, а Лариса зашарила в сумочке. Но отделения были пусты, если не считать ветхой тряпочки полтинника. Зато пушистый лукавый гномик, китайский брелок для ключей, купленный ею для Миши, уютно коснулся пальцев.

— Я без постели, можно? — попросила Лариса. Лицо проводницы надулось презрением:

— Ни матрасом, ни подушкой пользоваться нельзя.

Ситуация была унизительной, но семь бед — один ответ. А сегодня она пережила и не такое.

— Вам недалеко? — полюбопытствовала соседка.

— До конца, — ответила Лариса.

— Вот как? — выгнула девушка брови и критически осмотрела ее свитер, ботинки, брюки. — По вас не скажешь, что вы сильно экономите.

Еще вчера такой комплимент весьма бы польстил Ларисе. Но сейчас, раздавленная крушением иллюзий, она лишь пожала плечами:

— Просто так получилось. Не рассчитала расходы. Лариса никогда не ощущала себя независимой, хотя по жизни вела сугубо мужскую роль, в одиночку завоевывая для семьи необходимый минимум благ. Не лишенная симпатии, она умела под настроение притвориться красоткой, но сама на свой счет не обольщалась. Она неплохо играла на пианино и даже придумывала романсы. Но, зная толк в настоящем искусстве, свои таланты не афишировала. И эта неуверенность в себе и невысокая самооценка легко угадывались мужчинами. То в чрезмерной ее деликатности, то в особой манере говорить и держаться.

Соседка по купе была ярким ее антиподом. Она источала в атмосферу флюиды ленивого пренебрежения к миру и глубокого чувства превосходства И эта самоуверенность красивой хищницы не могла не восхитить овечью Ларисину душу.

— Как вас зовут? — спросила она, глядя, как девушка снимает куртку, являя еще одно свое несомненное достоинство — высокий и пышный бюст.

— Иванна, — ответила та.

— Красиво, — вздохнула Лариса. — А вы отдыхали в Крыму?

— Ноу, — усмехнулась красотка, томно закатив глаза (и это было потрясающе, волнующе и многозначительно. Интересно, где она отрабатывала эти роскошные ужимки пресыщенной львицы?). — Я еду из Стамбула. Там живу.

— С мужем?

— Нет. С хорошим и выгодным делом. У меня свои магазины.

В вагоне повисла пауза. Одна наслаждалась эффектом, другая осмысливала услышанное.

— А я в Донецке живу. С мужем и двумя дочками, — сказала Лариса, чтоб не молчать.

— Что ж тебе муж на постель не выделил? — опять усмехнулась Иванна.

— Он шахтер, два месяца без зарплаты, — попыталась оправдаться Лариса.

— Так пусть идет туда, где платят.

— Он не умеет крутиться. А проходчиком был хорошим.

— Значит, гони его к черту и ищи того, кто крутится. Ты ж интересная женщина, и поклонники есть, уверена.

У Ларисы случались поклонники. Ее эмоциональная натура просто задыхалась без любви, как бабочка без нектара. А муж был прост, как шахтерская роба, и жил по принципу: борща — и в койку. Но слабые вспышки влюбленности не украшали жизнь: мужчины ничего не давали Ларисе — ни заботы, ни комфорта, ни роскоши, зато брали всегда активно: состраданием, пониманием, нежностью и вечной готовностью ринуться им на помощь. И только Мишаня, подарок судьбы, ее случайная встреча и смысл жизни последнего месяца, стал исключением из правил. Забавно, но встреча с ним тоже случилась в поезде. Она возвращалась домой, он ехал в Донецк в командировку. Вначале все было банально: он долго приставал с разговорами, мешая Ларисе читать. А потом вдруг что-то перемкнуло, и она увидела добрые глаза, обведенные кругами усталости, и большие надежные руки. Дрожала ложка в стакане, по черному квадрату окна пробегали блики фонарей — солнечные зайчики ночи, а мягкие, нежные губы, шепча какую-то бессмыслицу, целовали ее ладонь. Утром, прощаясь, они обменялись телефонами. И целый месяц рабочее утро начиналось его звонком.

Он приехал в Донецк внезапно и умчал ее в Мариуполь. А точнее, в иное измерение, где мир ласкался у ног, как послушный котенок, а любое ее желание читалось по глазам и становилось законом. За два дня сумасшедшего счастья Лариса не просто влюбилась, она пропала, став наркоманкой с наркотиком «Миша» в крови. И эту, вторую, встречу вырвала у жизни насильно, как налетчица кошелек в подворотне. У Миши был день рождения. Ну разве не веская причина, чтоб бросить семью и работу и, грохнув на подарки зарплату, помчаться к нему на поезде?

И был поцелуй на перроне, и букет печальных заплаканных роз, и ночь на двоих. А утром, захлопнув двери, он щекотно шепнул на ушко: дорогая, погуляй по городу, пока я смотаюсь на фирму. А потом посидим в ресторанчике и купим детям подарки. Счастливая и бездумная, она кружила по городу и в каком-то «комке» купила для Миши гномика, отдав последние гроши.

— Слушай, кончай грустить. Выпей-ка лучше пива.

Похоже, се соседка тоже нуждалась в общении. Скрестив по-турецки ноги, она прихлебывала из яркой баночки и рассматривала какие-то фотографии. Одну из них она протянула Ларисе:

— Мой обожаемый босс. Умирает сейчас от рака.

На фото за черным столом сидел лоснящийся турок, сытый и умиротворенный.

— Ты любишь его? — спросила Лариса.

— Он купил мне три магазина и квартиру в Стамбуле, — ответила Иванна. — Как его не любить? Мне еще в юные годы один умный человек говорил: «Ванька, в этой жизни главное — дороже себя продать. Мужчине, боссу, обществу». Сказать, кто мой первый мужчина? Сенька Сом. Ты про такого слыхала? Кабаки, подарки, Сочи — все это было мое. А потом он подарил мне путевку на Кипр, и я чуть не вышла замуж за врача-киприота. Да вовремя сообразила, что от Сома беременна. Вернулась, все рассказала. Решай, говорит, сама — рожать или делать аборт. Отвез меня в классную клинику.

А сейчас у меня Октай, этот красивый турок. И он стелит мне под ноги Стамбул, как бархатный коврик.

— А ностальгия тебя не мучает? Мысли — как там, на родине? — робко спросила Лариса. Рассказ об умирающем боссе показался ей очень жалостным.

— Все это чушь, поняла? — вдруг рассмеялась Иванна. — Родина там, где тебя уважают. Где платят зарплату шахтерам, а таким, как ты, дарят цветы. Любимый — тот, кто решает твои проблемы, а не подчиняет тебя своим. А по этой стране дураков, воров и бандитов я скучать не намерена. Знаешь, как началась война в Чечне? Дудаев Ельцину в сауне нос перебил по пьяни. А тот заявил: будем Грозный бомбить. Не веришь? Ну и дура. Мне охранник Ельцина рассказывал, когда тот приезжал в Стамбул. Я с ним трахалась.

Словно устав вещать очевидное, девушка потянулась, зевнула и полезла в симпатичный лаковый саквояж. Разложив на столике яркие баночки и пузырьки, она стала снимать косметику. Но неизгладимое впечатление на Ларису произвела процедура освобождения от линз. Когда две невидимые пластинки были спрятаны в специальную коробочку, у черноокой Иванны глаза оказались серыми.

— Хочешь, покажу тебе суперлекарство? — спросила попутчица, должно быть, для того, чтобы переключить внимание Ларисы, и достала пластиковый пузырек алого цвета: — В малых дозах — это панацея. Матери везу от гипертонии. А две капсулы остановят сердце.

Ночью было безумно жарко. Иванна спала, как ребенок, — безмятежная и обнаженная. А Лариса смотрела в окно, и черная его пустота по закону песочных часов через зрачки переливалась в душу. Вот приедет она домой без копейки в кармане. Дети кинутся к сумке, там пусто. Муж, голодный и небритый, зло заглянет в глаза:

— Куда ты дела зарплату?

И даже если соврать, потом занять у подруг, то легче дышать не станет, ведь форточка в жизни захлопнулась. Принц оказался клоуном, а доверчивая Золушка — дурой. Ее судьба — удел водовозной клячи, уныло бредущей по кругу. Любят таких, как Иванна. Попадись эта девочка Мише, он бы рассыпался бисером. А Ларису он просто бросил, скомкав, как прочитанное объявление, сорванное со столба.

Ей вдруг нестерпимо стало обидно — нет в жизни справедливости, нет. Грешных, подлых, продажных любят, уважают, берегут. Таких, как она, используют. Заснуть бы сейчас навсегда под стук монотонных колес, а этот проклятый мир пусть катится в тартарары. Взгляд упал на алую коробочку. «Две капсулы остановят сердце», — вспомнила голос Иванны. Ну и пусть остановят. Вот и чудно. Лариса открыла крышку и вытряхнула на ладонь две нежные горошины, похожие на карамельки. Налила в стакан минералки, бросила в нее горошины, и они запрыгали, как мячики на резинке. Во время ее детства такие продавались на вокзале — идешь по улице и хлопаешь по мячику, а он опять возвращается к тебе, резинка-то зажата между пальцами.

— Это минералка? — спросила Иванна и протянула руку. — Дай попить.

Лариса и себе не смогла объяснить, зачем предложила девушке этот стакан с отравой. Автоматически? Из тайной зависти? Или в отместку Всевышнему, который покровительствует не тем? Девушка выпила все и снова откинулась на подушку, может, излишне поспешно, чем требовалось. И, боясь, что сейчас она увидит смертельную агонию, Лариса снова наполнила стакан и бросила туда очередную порцию шариков.

То ли турки схалтурили с лекарством, то ли сердца у пассажирок были крепкими, но утром их откачали. Правда, обеих пришлось пролечить в неврологии: у Иванны с месяц дрожали руки и кружилась голова, а Лариса не могла ходить. Потом на нее открыли уголовное дело — за попытку убийства. И закрыли — по просьбе пострадавшей. Все-таки бездумная кукла Иванна оказалась лучше, чем о ней думала ее отравительница.