Джаз!

Джаз!

{111}

Джордж Ширинг – один из самых выдающихся джазовых пианистов середины XX века, пусть и обвиняют его в чрезмерном коммерческом успехе. О нет, беда с ним гораздо серьезнее. Он белый, а все знают, что настоящий джаз могут играть только афроамериканцы, ну а по-нашему, политически некорректному, – негры. Не вижу, кстати, в этом слове ничего плохого!

Джордж Ширинг

Собственно, именно негры сотворили американскую культуру, и если сегодня эта самая культура пришла в такой упадок, то это совершенно не их вина. Блюз, джаз, рок-н-ролл, реггей, рэп – все они уходят корнями в матушку Африку, без них вообще не было бы музыки XX века. А если бы и была, то вряд ли кто-нибудь смог бы ее слушать (судя по творениям серьезных европейских композиторов), а вся остальная хорошая музыка безусловно была написана не без влияния всего вышеперечисленного.{112}

Сразу признаюсь, что я ничего не понимаю в джазе, так что пусть специалисты не шлют на мою голову проклятий! Но время от времени я сам не могу устоять перед загадочной, египетски-непроницаемой для постороннего, призрачной красотой этой невероятной музыки. Взять, к примеру, «Nuit Sur Les Champs-Ely?ees» – великий, величайший, трижды величайший Майлс Дэвис записал эту композицию для французского кинофильма «Лифт на эшафот» (Lift to the Scaffold) импровизируя – глядя на экран и играя.{113}

Майлс Дэвис

Чарли Паркер и Джеки Пэрис

Специалисты говорят, что джаз появился на свет в борделях Нового Орлеана. Когда посетителей не было, музыканты, чтобы не скучать, играли друг для друга и, естественно, пытались удивить друг друга. Начали возникать все более и более сложные импровизации; зерно было посажено.

А потом мэр Нового Орлеана начал борьбу за моральный облик города и прикрыл бордели. Соответственно, музыканты остались без работы и начали мигрировать на север – в Чикаго и так далее. Собственно само слово «джаз» как раз и обозначает на черном сленге временное физическое проявление теплых чувств между мальчиками и девочками – что безусловно должно способствовать вечнозеленой популярности джаза среди молодежи.{114}

Арт Блэйки

Луи Армстронг

Начнем с простой хронологии.

В начале XX века по всей Америке начинают открываться танцевальные залы и клубы. В моду входят негритянские танцы.

В 20-е годы два изобретения сильно способствовали популярности джаза – появление удобного железнодорожного сообщения, благодаря чему музыканты смогли беспрепятственно передвигаться по всей стране, и появление грамзаписей. Отныне музыка стала доступна везде и для всех. А кондукторы железнодорожных вагонов (тоже, как правило, негры) считались самыми продвинутыми людьми: они делились с любопытными пассажирами информацией о новых танцах, модных клубах и приторговывали пластинками.

Росло число клубов, и возникало все больше потребности в хороших музыкантах. А тут еще появилось радио и начало транслировать эту новую модную музыку. Все это подготовило почву для 30-х годов, которые вошли в историю как «эра джаза».

И вся эта эпоха совершенно немыслима без Луи Армстронга.{115}

В то время этот самый джаз стал повседневной музыкой, и маленькие группки постепенно переросли в большие – по двадцать – тридцать человек – оркестры[5].{116}

Идем дальше. В 40–50-е годы в центре внимания вновь оказались маленькие коллективы с изощренной техникой – как раз тот джаз, к которому мы все и привыкли. Именно в эту эру появились те гиганты, музыку которых мы сегодня в основном слушаем. А потом возник рок-н-ролл, и джаз ушел на второй план, начал мутировать, после чего и вовсе растворился в истории. Эстафета была передана дальше.

LP «A Love Supreme», 1964

Но это время дало нам огромное количество страннейшей музыки, ключи от которой… а, кстати – где эти ключи?

Когда-то музыку Джона Колтрейна называли «антиджазом», сплошным шумом, лишними нотами. А потом, после его смерти, он стал титаном музыки XX века. Его альбом «A Love Supreme» («Высшая Любовь») в середине 60-х заслушивался до дыр и вдохновлял, среди прочих, группу Byrds, Пола Маккартни и многих других. Говорят, что Колтрейну не было равных среди тенор-саксофонистов по силе, страсти и постоянному самоизобретению.

Телониус Монк

А еще говорят – человек в поисках Бога.{117}

Знаем ли мы, что значил джаз в ту эпоху, в чем была его ценность? Попробую изложить один из вариантов ответа. Кажется, Бродский говорил: «Существовать неинтересно с пользой»[6]. Джаз этому отличная иллюстрация. Нет в джазе пользы. Есть радость – следить за приключениями звука и ритмов; смотреть, как ноты перемещаются туда-сюда, но – что важно – не туда, куда мы думаем. Например, как у Телониуса Монка.{118}

О, бесподобный безумец Телониус Монк со своими шапочками типа «я у мамы дурочка» и спонтанно возникающими искрометными медвежьими танцами посередине песни. Да, рассказывать истории про джаз можно часами. Бо?льшая часть гениев этой американской классической музыки была со странностями. Но я отвлекся – мы же говорили о ключах…

Итак. Темные кафе, бородатые битники в темных очках обсуждают с длинноволосыми девушками в коротких юбках и черных чулках дзен-буддизм и курят тигровый камыш, запивая его грубым алкоголем. Джазовый рай. Таким он казался – и был – в начале 60-х, как говорят все очевидцы. Тот же Донован вырос именно там.{119}

Донован

Юные Кит Ричардс и Эндрю Луг Олдем в Blue Boar Motorway Cafe идут в туалет поговорить со старыми джазменами, 1963

Смешно, но даже Rolling Stones поначалу считались джазовой группой. Кит Ричардс вспоминает, что старые джазмены, бывало, ласково зазывали юных Стоунз поговорить в туалет: «Сынок! Видишь эту бритву? Не играйте больше ваш джаз в нашем клубе».

У меня, конечно, другие воспоминания: когда я вертел мальчиком ручку приемника в попытках найти какую-нибудь приличную музыку, а советское государство всячески пыталось этому помешать, беззастенчиво заглушая все западные радиостанции специальными глушилками, то из-под хрипа и воя этих глушилок время от времени прорезались божественные звуки чьей-либо импровизации – и даже я, отчаянный противник всего, кроме рок-н-ролла, прекращал на время вертеть ручку древнего приемника с зеленым кошачьим глазом и слушал.

И спустя много-много лет опять к этому вернулся.{120}

Постойте, так как же с ключами? – спросите вы. А я не отвечу. И рад бы, да как об этом сказать словами? Может быть, вы сами их найдете.

Дэвид Уоррен Брубек