Нагибин Юрий Маркович (род. в 1920 г. – ум. в 1994 г.)

Нагибин Юрий Маркович

(род. в 1920 г. – ум. в 1994 г.)

Русский советский писатель-прозаик, журналист, он обладал колоссальной работоспособностью: если собрать все, что написано им более чем за 50 лет творческой жизни, то получится не менее 30 томов. Нагибина часто сравнивали с Буниным и Чеховым, его учителем считали Андрея Платонова. Его книги – о войне, о детстве, о людях труда и искусства, о судьбах современников и предшественников. За литературное творчество Юрий Нагибин был награжден несколькими орденами и медалями.

Юрий Маркович Нагибин родился 3 апреля 1920 г. в Москве, у Чистых прудов, в семье служащего. Его отец, Кирилл Александрович Калугин, мелкопоместный дворянин, погиб в год рождения сына при подавлении белогвардейского мятежа в Курской губернии – был расстрелян красными. Однако об этом Юрий Нагибин узнал только в конце жизни. А тогда, в 1920-м, мать записала сына на свою фамилию, зарегистрировав отцом Марка Яковлевича Левенталя, с которым жила в то время. Отсюда и отчество «Маркович». Когда мальчику исполнилось восемь лет, родители разошлись, и мать вышла замуж за писателя Якова Семеновича Рыкачева.

Семья жила «в коренной части Москвы, в окружении дубовых, кленовых, вязовых садов и старинных церквей». Большой дом, в котором они жили, «выходил сразу на три переулка: Армянский, Сверчков и Телеграфный».

По воспоминаниям Юрия Нагибина, мать и отчим питали надежду, что из него «выйдет настоящий человек века: инженер или ученый в точных науках, и усиленно пичкали меня книгами по химии, физике, популярными биографиями великих ученых». «Для их собственного успокоения, – продолжает он, – я завел пробирки, колбу, какие-то химикалии, но вся моя научная деятельность сводилась к тому, что время от времени я варил гуталин ужасного качества. Я не ведал своего пути и мучился этим».

Одно время Юрий сильно увлекся футболом и даже сделал большие успехи на этом поприще. Тренер «Локомотива», француз Жюль Лимбек, прочил ему великое будущее и обещал к восемнадцати годам взять Нагибина в дубль мастеров. Но мысль, что сын будет футболистом, не давала матери покоя. Отчим решил убедить Юрия заняться литературным творчеством, о чем писал Нагибин в автобиографии: «Да, вот так искусственно, не по собственному неотвратимому позыву, а под давлением извне началась моя литературная жизнь».

Прочитав первый рассказ Юрия, написанный о лыжной прогулке класса в один из выходных, отчим вздохнул и сказал: «Играй в футбол». Однако писать мальчику понравилось, это новое увлечение захватило его: «И я продолжал писать, упорно, с мрачным ожесточением, и моя футбольная звезда сразу закатилась. Отчим доводил меня до отчаяния своей требовательностью. Порой я начинал ненавидеть слова, но оторвать меня от бумаги было делом мудреным».

Однако по окончании школы в 1938 г. под давлением семьи Юрий поступил не на литературный факультет, как ему того хотелось, а в 1-й Московский медицинский институт. Он «сопротивлялся… долго, но не мог устоять перед соблазнительным примером Чехова, Вересаева, Булгакова – врачей по образованию». Учеба в мединституте заняла все свободное время, и ни о каком творчестве теперь не было и речи. Едва дотянув до первой сессии, Нагибин перешел на сценарный факультет ВГИКа. «Учеба в том довоенном ВГИКе была легкая, вернее сказать, ее почти не было, зато времени для писания рассказов, очерков, рецензий и статей – сколько угодно!» Дебют состоялся в 1939 г., когда в «Огоньке» была напечатана «Двойная ошибка» – «рассказ начинающего писателя… о начинающем писателе». И хотя рассказ получился слабый, начало литературному творчеству было положено.

Потом началась война. Когда осенью 1941 г. институт был эвакуирован в Алма-Ату, Нагибин не поехал вместе со всеми, а отправился на фронт. Он неплохо знал немецкий язык, поэтому его направили в отдел контрпропаганды Волховского фронта, где ему пришлось «не только выполнять свои прямые обязанности контрпропагандиста, но и сбрасывать листовки на немецкие гарнизоны, и выбираться из окружения под печально знаменитым Мясным Бором, и брать (так и не взяв) "господствующую высоту"». Но каждую свободную минутку он писал короткие рассказы, которых скоро скопилось на целую книжку. Так появился тоненький сборник военных рассказов «Человек с фронта», вышедший в 1943 г. в издательстве «Советский писатель». Незадолго перед этим Нагибина приняли в Союз писателей. «Произошло это с идиллической простотой. На заседании, посвященном приему в ССП, покойный Леонид Соловьев прочел вслух мой военный рассказ, а покойный А.А. Фадеев сказал: "Он же писатель, давайте примем его в наш Союз…"»

В ноябре 1942 г. Нагибин попал под бомбежку и был контужен. «Из рук эскулапов, – вспоминал писатель, – я вышел с белым билетом – путь на фронт был заказан даже в качестве военного корреспондента. Мать сказала, чтобы я не оформлял инвалидности. "Попробуй жить как здоровый человек". И я попробовал…»

После контузии Юрий Маркович вернулся в Москву, где устроился штатским военкором в газету «Труд». Он побывал в Сталинграде, когда там шли последние бои, под блокадным Ленинградом и в самом городе, в Минске, Вильнюсе и Каунасе во время освободительных боев, бывал и в тылу, на заводах и стройках. Впечатления от поездок вошли в сборники рассказов «Большое сердце», «Две силы» и др.

Когда закончилась война, Нагибин продолжал заниматься журналистикой, не оставляя писательского труда. Он много ездил по стране, знакомясь с различными людьми, которые становились героями его новых рассказов. В конце 1940-х гг. Юрий близко сошелся с Андреем Платоновым, который в то время дружил с его отчимом.

К середине 1950-х Нагибин бросил журналистику и «целиком отдался чисто литературной работе». В это время один за другим вышли циклы его рассказов «Чистые пруды», «Переулки моего детства», «Лето», «Зимний дуб», «Скалистый порог», «Далекое и близкое», «Ранней весной», «Ты будешь жить», «Остров любви» и др.

Нагибин был не только писателем. Вспомнив годы обучения в институте, он занялся написанием сценариев. По его первому сценарию был снят прославленный фильм «Председатель», за ним последовали «Директор», «Красная палатка», «Бабье царство», «Ярослав Домбровский», «Чайковский», «Блистательная и горестная жизнь Имре Кальмана». В. Топоров как-то заметил, что Нагибин заслужил «две репутации: удачливого и чрезвычайно плодовитого киносценариста (этим обеспечивалось качество жизни) и тонкого лирического писателя, с годами все более и более тяготевшего к историко-литературным и культурологическим сюжетам».

В 1980-х гг. Нагибин попробовал себя в учебном телевидении, создав ряд передач о Лермонтове, Лескове, Аксакове, Анненском, Голубкиной, Бахе… Эту же тему он развивает в своем литературном творчестве и пишет сборники рассказов о «великих».

В 1987 г. Юрий Маркович создал «отталкивающе-беспощадную книгу» «Встань и иди». Повесть «об отношениях двух поколений – "алмазного" поколения отца и поколения сына, которое родилось в иную эпоху и несет на себе гнет "испуганной и жалкой преданности"», поразила критиков. А в начале 1990-х писатель активно занялся политикой, постепенно становясь ультрарадикалом. Он считал теперь, что «брезгливое неучастие в политике – это такая же низость, какой в прежние годы было участие». Однако скандальными стали не только его политические взгляды. Последняя прижизненная книга писателя «Тьма в конце туннеля» и посмертно изданный его «Дневник» были восприняты критикой в штыки. Ст. Куняев отозвался на «Тьму…» словами: «Мемуары Нагибина – обычный материал для психиатра и психоаналитика. Только специалисты смогут установить, на чем свихнулся человек – то ли на русско-еврейском вопросе; то ли на осознании того, что, по большому счету, никакого писателя Нагибина не существует, есть удачливый, ловкий беллетрист и драмодел; то ли на ненависти к России; то ли – и это скорее всего – душевное заболевание автора имеет под собой сексуально-патологическую почву». Тут автору припомнили все – и троих отцов, и шесть законных браков, и то, что при любой власти и при всех режимах он оставался вполне благонадежным и обласканным правительством литератором. Другие считали, что «Дневник» был для Нагибина «спасительной отдушиной», куда он заносил свои заметки о жизни до «времени перемен, когда отменили цензуру и наступила свобода слова».

Под конец своей жизни Нагибин действительно изменился. Он сам признавался: «Я стал куда злее, суше, тверже, мстительнее. Во мне убавилось доброты, щедрости, умения прощать. Угнетают злые, давящие злые мысли на прогулках, в постели перед сном. Меня уже ничто не может глубоко растрогать… Наконец-то стали отыгрываться обиды, многолетняя затравленность, несправедливости всех видов. Я не рад этой перемене, хотя так легче будет встретить смерть близких и свою собственную. Злоба плоха тем, что она обесценивает жизнь. Недаром же я утратил былую пристальность к природе. Весь во власти мелких, дрянных, злобных счетов, я не воспринимаю доброту деревьев и снега. В определенном смысле я подвожу сейчас наиболее печальные итоги за все прожитые годы. Хотя внешне я никогда не был столь благополучен: отстроил и обставил дачу, выпустил много книг и фильмов, при деньгах, все близкие живы. Но дьявол овладел моей душой. Я потерял в жизненной борьбе доброту, мягкость души. Это самая грустная потеря из всех потерь».

Юрий Маркович умер в Москве 17 апреля 1994 г., умер тихо, в своей квартире – просто прилег на диван почитать и задремал. За десять дней до смерти писателя его «Дневник» был представлен в издательство. Юрий Кувалдин, готовивший его к изданию, написал во вступительном слове к книге: «Я смотрел на окаменевшее лицо Юрия Марковича и вспоминал его запись 1951 года, когда он вернулся с похорон Андрея Платонова: "…дома я достал маленькую книжку Платонова, развернул "Железную старуху", прочел о том, что червяк "был небольшой, чистый и кроткий, наверное, детеныш еще, а может быть, уже худой старик", и заплакал…" Плачу и я».