Сицилия

Сицилия

Аэропорт Палермо называется «Фальконе э Борселлино». Чем-то напоминает американские полицейские сериалы 1970-х. Никто не обидится, если вы не будете знать, кому именно принадлежали эти имена. На самом деле это была пара безумно храбрых судей, пытавшихся положить конец древней традиции организованной преступности на Сицилии. Оба они были убиты.

Сицилийцы не любят говорить о мафии с чужаками. Это — семейная неловкость, не наше дело, частная трагедия. Сицилия — место, склонное к секретности. Это можно почувствовать на темных барочных улицах Палермо, столицы Сицилии, на главной площади которой до сих пор не убраны следы авианалета союзников 1943 года и где в многоквартирных палаццо поселились беженцы из Северной Африки. Это — тревожное и очень мужское место, одновременно прекрасное и противное.

История Сицилии ужасна, несчастна и романтична. Как и в любом другом месте Европы, в 1950-х годах жители этого региона были одними из самых бедных во всем западном мире. Столетиями жители острова влачили скудное существование, страдали от постоянных вендетт, вражды, несправедливости, эксплуатации, убийств с целью защиты чести и соблюдения кодекса убийц, и все это — в окружении ароматов цветущих мандаринов и благовоний. На Сицилии правило «кровь за кровь» действовало в течение десятилетий.

Монастырь ордена капуцинов в Палермо — достаточно непримечательное здание. Он стоит на тихой площади около кладбища, на другой стороне города от того района, где в 1992 году мафия свела счеты с советником Борселлино. Снаружи, перед дверьми, зажатая в угол, расположилась парочка торговцев открытками и путеводителями; внутри же за столом сидит монах, продающий входные билеты, пустяковые обереги и тоже открытки. День катится медленно, поэтому монах погрузился в чтение газеты.

Внизу, через несколько ступеней, рядом с деревянной статуей Божьей Матери находится дверь в катакомбы — зал ожидания мертвых. Зал на удивление большой, с высоким сводчатым потолком и длинными коридорами, расходящимися под прямым углом. Здесь прохладно, влажно, пахнет кислой, пряной пылью и гниющей тканью. Высокие окна превращают солнечный свет в бледную дымку. Флюоресцирующие лампы вибрируют, добавляя комнате медицинской анемичной яркости. Здесь около двух тысяч тел, свисающих со стен, опирающихся на скамьи, нашедших покой в своих дряхлых ящиках. Все они облачены в свою лучшую мирскую одежку — униформу своего земного призвания. Кроме них, здесь никого нет.

Что касается Европы, то высушивание и сохранение тел считается особенностью Сицилии. Примеры мумификации можно найти и в других районах Италии, но большинство мумий находится именно в Сицилии, где связи между живыми и мертвыми особенно крепки. Никто в точности не знает, сколько людей здесь похоронено, а сколько было вывезено из катакомб и похоронено на кладбищах священниками, не согласными с теологическими традициями сохранения обетов в отношении трупов. Это явление постоянно вызывает один и тот же вопрос: почему они это делали? Для чего выставлять напоказ гниющие тела?

Я иду по этим рядам в замешательстве, не в состоянии понять, что же чувствую на самом деле. Мы, жители Запада, не так часто видим мертвые тела — отсутствие жизни окутано тайной и скрыто. У этих мертвецов есть своя тайна; у каждого из них когда-то были свое отношение к жизни и убеждения. Исследуя тела с болезненным интересом — вот как выглядит смерть, — я понимаю, что между живым и мертвым есть огромная разница. На мертвеца можно смотреть в упор с нескрываемым любопытством, которого не выдержал бы никакой живой объект наблюдения. И мне кажется, что здесь идеальным фоном была бы песня Майкла Джексона Thriller, особенно принимая во внимание, как похожи эти тела на плохо сконструированных зомби из второсортных фильмов ужасов. Насколько комично и жалко выглядит естественная мимика — это не просто искусство, а дешевое искусство. Их челюсти открыты в молчаливом зевке, гниющие зубы угрожающе усмехаются, глазницы мрачно смотрят на нас, обрывки твердой кожи цепляются за сморщенные щеки и сведенные артритом суставы. Эти люди в основном небольшого роста, их руки скрещены, они провисают, несмотря на проволоку и гвозди, удерживающие их в вертикальном положении, головы склоняются к плечам, а тела медленно разрушаются в попытках имитировать давно прошедшую жизнь.

Коридоры разделены между собой — где-то лежат служители культа, а где-то профессионалы, т. е. врачи и юристы, среди которых затесалась парочка водевильных военачальников в форме карабинеров. Существует женский коридор, и гид говорит нам, что мы можем насладиться видами мод прошлого. Скелеты мрачно стоят, облаченные в тряпки, выбеленные до темно-серого цвета. Восхищаться особо нечем. Небольшая часовенка посвящена умершим девственницам, что в современные времена выглядит не только трогательным, но и жестоким подарком, который человек дарит вечности. Похороненные здесь девственницы наверняка должны были служить символами чистоты в мире распада.

А еще есть небольшая часовня для умерших детей. Они одеты в праздничную одежду и чем-то напоминают кукол-зомби. Одна мертвая девочка сидит на детском стульчике с небольшим скелетиком на коленях (возможно, это ее младший брат). Выглядит невообразимо жалко и смешно, с элементом гротеска.

Это ничем не похоже на римские катакомбы, где археологи достают тела, раскапывая могилы. Здесь было принято выставлять тела на обозрение и брать за удовольствие взглянуть на них небольшую плату. Повсюду висят таблички, напоминающие о том, что необходимо сохранять уважение к усопшим и не делать фотографии. Однако сами служители без проблем торгуют фотографиями. Не совсем понятно, какое воздействие мы должны испытать — религиозное и ли культурное, но понятно — что это настоящий туристический аттракцион.

Первая и самая старая мумия принадлежит монаху Сильвестро да Губбио, стоящему в своей нише с 1599 года (само слово «мумия» обозначало у арабов битум, черную смолу, которую древние египтяне использовали как средство предохранения). Большинство тел относятся к XIX веку. Сначала это были лишь монахи и священники, принадлежавшие к монастырю. Со временем к служителям культа присоединились благотворители, высокопоставленные лица и знаменитости.

Никто в точности не знает, как появилось мумифицирование. Возможно, кто-то случайно заметил, что тело, оставленное в склепе с определенной прохладной атмосферой и стенами из пористого известняка, не гниет, а просто высыхает. Затем система была усовершенствована. Вновь умершие лежали в специальных камерах, называвшихся фильтрами, на терракотовых брусьях, расположенных над канализационной системой. Таким образом, жидкости из их тел могли постепенно просачиваться и исчезать, а сами тела понемногу высыхали, подобно ветчине прошютто. Через некоторые время, от восьми месяцев до года, тела обмывали в растворе уксуса, одевали в лучшие одежды и либо укладывали в гробы, либо вешали на стены.

Сохранение тел предков встречается во многих культурах, однако они редко выставляются напоказ, как здесь. На Сицилии существует так много культур, сюда приезжало и здесь ассимилировалось так много людей со своими обычаями и верованиями, что на поверхность то и дело выплывают элементы этих обычаев, хотя их корни давно утеряны. Кто-то предположил, что подобная практика представляет собой остаточное эхо более старых, дохристианских обрядов — веры в шаманскую власть мертвых тел. Высох не каждый труп; некоторые сгнили, поэтому сохранение оставшихся могло восприниматься на намек на Божью волю, божественную руку, оберегающую людей, жизнь которых могла бы быть символом особой мирской благости. Так как останки святых используются для укрепления молитвы и веры, то, возможно, тела оставались здесь в надежде на то, что Господь сохранит их нетленными и усилит тем самым людскую веру. А возможно, катакомбы были сделаны с более важной целью — memento mori, напоминая нам о том, что все мирские амбиции преходящи, смерть — неизбежна, а попытки накопить земное богатство тщеславны и глупы.

В последние годы сохранение тел производится с помощью химических инъекций, т. е. ответственность забирается их рук Господних и передается могильщикам и ученым. В одной из часовен лежит в своем гробу девочка по имени Росалия Ломбардо. Кажется, она просто уснула под грязным коричневым листом. В отличие от многих других зажатых и высохших мумий, она сохранила волосы, падающие на ее желтый, как у куклы, лоб и закрепленные большой желтой шелковой лентой. Ее глаза закрыты, а ресницы прекрасно сохранились. Если бы ее не окружали ухмыляющиеся черепа и гниль, могло бы показаться, что эта девочка просто уснула по дороге домой с вечеринки. Натурализм и красота сцены обезоруживают. Ты понимаешь, что от тревожной и призрачной жизни тебя отделяет всего одно дыхание. Росалия умерла от пневмонии, когда ей было два года от роду. Ее обезумевший от горя отец попросил Альфредо Сафалия, известного бальзамировщика, сохранить ему дочь. Тому удалось показать весь трагизм ситуации, и ужас и скорбь нависли над этой небольшой головкой с белыми волосами. (Сафалия продавал свою жидкость для мумифицирования, храня тайну рецепта, похоронным компаниям в Соединенных Штатах, так как после Гражданской войны бальзамирование стало в Америке очень модным.) В Палермо Росалию воспринимают как своего рода полубожество, волшебного маленького ангела. Таксист спрашивает меня: «А вы видели Росалию? Вот ведь красавица!»

Савока — тихая деревенька, ползущая вверх по холму до тех пор, пока перед жителями не открывается вид на восточную часть острова вплоть до моря. Это странное место напоминает бутылку, которая сама закручивает свою пробку Именно здесь Фрэнсис Форд Коппола снимал «Крестного отца». Ресторан, в котором Майкл Корлеоне и его несчастная жена праздновали свадьбу, выходит на небольшую площадь и выглядит точно так же, как и 37 лет назад на экране. Нет ничего, напоминающего о съемках фильма. Местным жителям не нравится вспоминать об этом. Большинство сицилийцев, которым я задавал вопрос, клянутся, что никогда не видели фильма.

На вершине горы расположен монастырь, напоминающий скорее молодежный хостел, а не средневековое готическое учреждение. В нем живут две монахини, индианки из Джаркханда. Поверх сари они носят шерстяное белье и куртки. В одной из боковых комнат монастыря, во временных пристанищах из фанеры, лежит пара десятков трупов, которых изучает трио ученых.

Это очень странная команда: Артур Ауфдерхайде, восьмидесятилетний американец из Миннесоты, раньше работавший патологоанатомом, а потом ставший одним из ведущих мировых экспертов по мумиям; Альберт Цинк, массивный немец, директор Института мумий и Ледяного человека[164], находящегося в Северной Италии; молодой сицилиец Дарио Пиомбино-Маскали, возбудимый и нервный, постоянно обеспокоенный, полный энтузиазма и потенциально прекрасный ученый. У него через бровь тянется шрам, а на спине куртки написано Boxfresh — вряд ли он надел куртку, размышляя об ироничности надписи[165].

Я нахожу его в тот момент, когда он склоняется над неприглядно выглядящим ящиком и аккуратно вытаскивает из него стихарь, принадлежащий монаху XIX века. Он пытается найти образец органического материала, на котором профессор Цинк может проводить свои эксперименты. «Ого, это то, что я думаю?» Мы все наклоняемся к платью викария и соглашаемся с тем, что эта гипотеза вполне вероятна. Ученый держит в руке тонкий мешочек из порошкообразной сухой кожи. Полусантиметровый образец получает свою наклейку и упаковывается. Покойник наконец-то сможет воссоединиться со своей мошонкой.

Изучение мертвых тел способно многое сказать о повседневной жизни наших предков — их диете, болезнях и ожидаемой продолжительности жизни. Зная больше о том, как развивались сифилис, малярия, холера и туберкулез много лет назад, мы сможем лучше справляться с ними в наши дни. Ученые движутся методично, проверяя рост и возраст тел, изучая состояние черепов и зубов, отсутствие эмали на которых может свидетельствовать о многих годах неправильного питания. Две мумии страдают от подагры. У пяти заметны признаки дегенеративного артрита. Почти все эти люди при жизни мучились зубами — зубной камень, опускание десен, кариес и абсцессы.

Животы проверяются на предмет недостающих органов. У одного из тел были удалены все мягкие ткани, другие набиты тряпками и листьями (в том числе и лавровыми), возможно, для того чтобы смягчить запах или из-за того что они обладали какими-то консервирующими способностями. Заполнение пустот в телах было призвано придать им более реалистичный вид. Восковая кожа напоминает пергамент, одежда кажется липкой и влажной, лица — раздутыми и зевающими, а рты открыты так широко, что можно проводить визуальное исследование высохших гортаней и сморщенных языков.

Ученые относятся к телам с уважением, не забывая, что когда-то те были людьми, такими же, как и мы с вами. Тем не менее они называют каждое из тел «оно», пытаясь сохранять дистанцию и бесстрастность в те моменты, когда вытаскивают у тела коренной зуб.

Несколько лет назад тела, лежавшие в склепе, подверглись нападению вандалов. Кто-то ворвался в склеп и раскрасил их зеленой краской. Эти зловещие и унизительные брызги покрыли лица покойников, их одежду и обувь, сделав их еще похожими на персонажей аттракциона «Комната ужасов». Монахини, присматривающие за этим странным собранием, глядят на тела с жалостью и отвращением. Они говорят, что тела нужно достойно похоронить, позволив им обратиться в прах. Одна их них считает, что в этом нет ничего духовного или возвышающего.

Забрызганные краской и заполненные тряпками тела вскоре вновь вернутся в свои пустующие ниши. На данный же момент арки в альковах вдоль стен заполнены лишь сотнями высохших мертвых сороконожек. Несколько тел продолжают лежать в своих гробах. Я осторожно отодвигаю тяжелую крышку, которую, возможно, не трогали столетиями, и смотрю внутрь. Кажется, что воздух из гробницы выходит с глубоким вздохом, и мое горло наполняется запахом — но не запахом гниения, а ароматом крепкого бульона, сухой плесени и тонкого, как пыль, человеческого праха. Этот запах, совершенно незабываемый, напоминает настойку молчания и грусти, аромат повторяющейся молитвы, звучащей где-то в отдалении, аромат раскаяния и сожаления, одновременно отталкивающий и странно знакомый. Я сталкиваюсь с ним впервые, однако при этом испытываю странное и убедительное ощущение дежавю.

Мы никогда не узнаем, что значили эти мертвые тела для общин, принесших их сюда и одевших. Это остается одной из загадок Сицилии. Столкнувшись с этими комическими и трагическими образами смерти, мы остаемся наедине со своими сомнениями, мыслями и заботами. Очень сложно понять, что чувствуешь, когда смотришь на тела, замерзшие на полпути из ниоткуда в никуда, — здесь тайна и страх, надежда и ощущение противоречивости жизни и потери, вечные и универсальные чувства.

В красивом городе Новара-ди-Сицилия стоит большая и обильно украшенная церковь. Перед алтарем секретная дверь в склеп, и при нажатии секретной кнопки вход открывается автоматически, прямо как в фильмах про Джеймса Бонда. Ступени, ведущие вниз, приводят нас в комнату с нишами, вырезанными в камне, внутри которых разнообразные и уже знакомо бесформенные тела еще шести прелатов. На высокой полке в окружении черепов стоит коробка с двумя кошками, мумифицировавшимися естественным образом — легкое напоминание о древнем Египте. Они попали в ловушку в склепе, и это лучшее напоминание о том, что даже если у тебя и девять жизней, конец всегда один и тот же.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.