Глава 5. Жизнь началась. Новая

Глава 5. Жизнь началась. Новая

Мы крутились как белки в колесе, стараясь наладить регулярную работу ресторана. Многое приходилось по новой узнавать. Бухгалтерия покруче прежней, русской, что бы о ней ни говорили русские бизнесмены. Значительно круче. Голландское общество русских в Амстердаме подтягивалось постепенно. О нас узнали по всей Голландии. Появились постоянные клиенты. Живая музыка по пятницам и субботам. Приглашала русских музыкантов. Приезжали из России. Особенно удался вечер Дольского. Много народу. Александр проникновенно пел, пока просили, до глубокой ночи. Ностальгия захлестывала народ. Потом дружно ели пельмени, пили водку. Чисто русское веселье. Голландцев тоже заходило много. Их, таких голландцев, называли подвинутыми на России. Есть что-то в русских праздниках, да и в самих русских, что-то дикое, первозданное. Первородный восторг. Стихия. Прикасались к ней и заболевали русским. Ездили в Россию, заводили русских красавиц жен. Переходили на русскую сторону. Тогда таких было много. Россию не то что боялись, интересовались. Не хватало буйности в местных вечеринках. Приходили к нам.

Интересное время. Ездили в Делфт каждую ночь. На выходные брали детей в Амстердам. Конечно, центр Амстердама не лучшее место для выращивания детей. Дам со всеми прелестями западной жизни. Красный квартал со всеми атрибутами, подходящими, подпадающими под тему. Витрины с подсвеченными телами, сидящими на высоких стульях, как курочки на жердочках, девочками, одетыми в неглиже. Сильно раскрашенными. Уверенно зазывающими. Я представляю, что было у них внутри при этом. Думала, что могла представить. Тогда казалось по-другому. Сплошной праздник. Что сделали с девочками! Плоть на продажу. Женская неприкрытая, тронутая пороком плоть. О, нравы! Падение Империи. Вавилон.

Нет, конечно, я не думала так и тогда. Доведенные до отчаяния женщины решались на это не от хорошей жизни. Кто сам, а кто и обманом привозились в страну, отправлялись торговать собой. Часто без паспортов и права выезда из страны. Сколько трагичных судеб, сколько рассказов я выслушала.

Девочки после работы приходили к нам. В модных раскрашенных шубах, уставшие. Обозленные. Робко липли к стойке. Не выгоню ли. Они знали, что я знаю. Потом, когда я не выгоняла, осмелевали, оттаивали, начинали делиться.

Как, что. Рассказывали, что у них дома дети, больные бабушки. Подзаработают денег и обратно. Домой, каждая мечтала открыть свое дело там, на родине. Стать уважаемым человеком. А здесь их покупали, они продавались.

Такое время. Что с этим можно поделать! Нравы. Дикий Запад. Европа. Нравы упали везде. Здесь. Там.

Катились. Катилось. Предложили заняться экспортом девочек. Отказалась. Это же работорговля. Ну, как я буду продавать людей! Бизнес крутой в Европе. Опасный. Без стыда. Без совести. Все на продажу.

Нет. Не все. Рядом с этим существовала нормальная жизнь. Голландцы только по выходным становятся буйными.

В будни никто себе ничего лишнего не позволяет. Ровно в шесть ужин. Мыть руки. В койку. Завтра утром рано вставать. Страна Голландия начинает жить рано. В семь уже полно народу на вокзалах, автобусных площадях. Стоят аккуратно в очереди. Ждут транспорт. Общественный транспорт. Лучший в мире. Впереди заходишь. Водитель с каждым здоровается. Добрый день или добрый вечер, в зависимости от времени суток. Пробивает сам талончик. Выход — дверь посередине. Наоборот нельзя. Я, по незнанию, как-то попробовала. Всю дорогу народ смотрел на меня. Водитель обратился ко мне в микрофон. Голландского языка я тогда не знала. Ничего не поняла. Так и сидела, нахохлившись, красная. Пока не вышла. Больше так не делала. Порядок есть порядок. Потому так здесь хорошо жить.

Все расписано, подтверждено правилами, размеренно. Без суеты. Одно дело за один раз. Правильно, я бы сказала. Как должно быть.

Ресторан находился на не совсем прохожей улице. Были еще рестораны, но мало. Посетителей на всех не хватало.

Нам и нашим голландским соседям-кофешопникам, в принципе, по моим понятиям, было что делить. Они же относились к нам более чем дружелюбно. Когда к нам по русской традиции зашли ребята в черных кожаных куртках, почуяв что-то ненормальное, они сами пришли с большими бейсбольными битами меня защищать. Ребята в коже ретировались. Больше попытка не повторилась. Везло мне с такими ребятами, но всегда обходилось, что само по себе хорошо.

Кухню обслуживали сами. Особенно шли блины. Здесь они тоже есть, пользуются лакомой репутацией. Продаются поштучно. Солнечным кругом на большой тарелке. Мы продавали три. По той же цене. Почему не продать? Борщ, уха, солянка, бефстроганов. Пельмени. Оливье. Все что мы едим в обычной жизни.

На блинах получилась особенная популярность. Нас даже пригласили на Фестиваль документального кино в Амстердаме. Пригласили в фойе несколько кухонь. Итальянскую, мексиканскую, медитиранийскую, индонезийскую и нашу — русскую.

Я придумала сама спецначинки к блинам. Грибная. Зажаривала грибы с луком и добавляла яйца вареные. Капустная. Тушеная капуста с яйцом. Много зелени разной. Свекольная с тем же яйцом. Рыбная нравилась особенно. С лососем.

Здесь знают блины сладкие. Трудно было сначала уговорить попробовать. Голландцы довольно консервативны в еде. В жизни тоже. Во всяком случае, те, которых я знаю. На все имеют свое сложившееся мнение. Говорят его открыто, не задерживаются. Этим, собственно, они известны в мире. Трезвостью в устоях. Базисе. Слово весит много. Отвечают сами. Сами же строя свою жизнь. Знают, как.

Я согласилась. Признание вроде. Накрутила восемьсот блинов с разными начинками. Разложила по расписным подносам, украшенными салфетками. Купила салфеток с примерной русской тематикой. Погрузились в машину. Поехали.

На входе уже стояли разукрашенные прилавки конкурентов. Индонезийская кухня привезла пальму. Заворачивали еду в пальмовые листы. Мексиканцы в сомбреро. Как они будут в них продавать, подумала я. Не спадут ли.

Нет, прикреплены за ушами к голове резинкой.

Итальянцы, как всегда, шикарно-бутафорские, блистательные. С флагом, салфетками в цвет флага, почти в человеческий рост огромным перцем и солемолками. Роскошные колпаки на голове. Роскошные, живые, зазывные глаза на лице. Природа наделила их способностью наслаждаться жизнью. Из всего можно сделать театр. Они делают его из жизни. Итальянцы, одним словом. Современные дон жуаны, казановы Европы.

Я не имела, кроме подносов разукрашенных, на которые сложила блины, почти ничего.

Нужно было их пустыми взять. Сзади поставить. Было бы видно, что мы — Россия. Ладно. Поставила ряд матрешек впереди. Удобная, компактная декорация. В одной сразу столько. По матрешкам нас и узнавали.

Разложила блины. Одела на голову косынку, как трындычиха. Подпоясалась разноцветной цыганской шалью. Отлично. Поняли. Народу много. Фестиваль европейский. За дверью громыхали огромные африканские барабаны. Ходила слушала. Экстаз.

Двери открылись. Повалил народ. Надо сказать, что мои матрешки вызывали наибольший интерес. Я ревниво следила за очередями. С удовольствием отмечала про себя, моя — длиннее.

По ходу очереди люди брали матрешек в руки, больших, маленьких. Рассматривали. Ставили на место. Ни одна матрешка не пропала. Удивительно. Я брала блин, заворачивала в салфетку. Вначале блин стоял, не падал. Такая немножко эротическая картина. Мужчины завороженно смотрели за моими летающими перед их носом руками. Подавала. Брала деньги. Большие, по русским понятиям. Один блин в переводе на рубли, я еще тогда переводила по привычке, стоил довольно прилично. Очередь не убавлялась. В конце блины стоять уже не могли, жарко. Я брала не стоящий блин, перекидывала через салфетку. Немножко смешно, но тоже эротично. Раскупили все, до последнего блина. Позже я заметила тех самых итальянцев у меня в очереди. Не устояли. Ура. Наша взяла.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.