Что не принадлежит сфере разума

Что не принадлежит сфере разума

Во второй главе я сказал, что два основополагающих принципа познания мира человеком – это логика и интуиция и что наука отражает логический подход, а религия – интуитивный. Вообще-то второй подход охватывает нечто большее, чем интуиция и религия; к нему относится и наше представление о морали, которое часто вступает в противоречие с научным подходом. Наука задает вопросы типа «Можно ли?..» («Можно ли создать атомную бомбу?», «Можно ли прожить, не употребляя в пищу мяса?», «Можно ли клонировать людей?»). Ненаучная сторона человеческой психики задает вопросы типа «Нужно ли?..». По существу, это гораздо более важный вопрос. Люди отличаются, как вид, не столько способностью манипулировать природой, сколько способностью задавать вопрос «А нужно ли нам это делать?».

Мы можем спокойно направлять все наши знания и ресурсы на то, чтобы отправить зонд к Марсу, тогда как в другой части света дети умирают от нехватки чистой воды и от легкоизлечимых инфекций. Мы допускаем это, потому что они не наши дети и они умирают не у нас на глазах. Мы, конечно, понимаем, что их положение крайне незавидное и что лучше бы они не умирали, но предпочитаем ничего или почти ничего не делать для их спасения. Своими техническими достижениями мы уверяем себя в своей разумности, но наши практические поступки редко оправдывают это высокое самомнение.

Тем не менее, говоря о себе как о «виде в целом», мы вспоминаем прежде всего о гуманности, то есть «человечности», выделяющей нас на фоне остальных видов, но эти слова не отражают нашу разумность. Похоже, что мы предпочитаем определять себя не по результату деятельности мозга, а по испытываемым нами чувствам.

Если далее рассуждать в этом ключе, то можно заметить, что мы называем Эйнштейна очень умным человеком, но о выдающемся художнике Рембрандте говорим, что он был талантливым. Получается, что мы не считаем умение рассуждать таким уж важным качеством для людей искусства. (Я не утверждаю, что художники лишены мыслительных способностей, просто говорю, что мы не требуем от них особого ума.) Такое противопоставление науки и искусства кажется очень глубоким. Оно, опять-таки, отражает различные грани нашего понимания того, что значит быть человеком. О произведении искусства мы говорим, что оно «отображает чувства», «заставляет биться сердце» или «волнует душу», но мы не говорим, что оно «очень умное» или «говорит о развитом мозге автора». Что же касается души, то это ускользающее понятие чаще идет в паре с сердцем, чем в паре с мозгом. Может, разумность – это всего лишь умение оперировать знанием?