Сентябрь Основные климатические характеристики
Сентябрь
Основные климатические характеристики
Максимальная высота солнца в середине месяца – 33 градуса.
Продолжительность дня в середине месяца – 13 часов.
Продолжительность солнечного сияния – 130 часов.
Облачных дней – 12.
Дней с осадками – 16.
Дней с туманом – 3, максимум – 11 в 1938 г.
Дней с дымкой – 16.
Дней с грозой – 1, максимум – 5.
Продолжительность осадков: средняя – 79 часов, максимальная 217 часов.
Суммарная солнечная радиация – 230 МДж/м2.
Радиационный баланс – 96 МДж/м2.
Суммарная освещенность при фактической облачности – 28 кило-люкс.
Температура воздуха: средняя – 10,9°, абсолютный максимум – 29° в 1968 г., абсолютный минимум —3 в 1976 г.
Атмосферное давление (в мм): среднее – 759,8, абсолютный максимум – 781 в 1906 г., абсолютный минимум – 733 в 1948 г., максимальная межсуточная изменчивость: рост – 19 в 1961 г., падение -23 в 1953 г.
Ветер (в м/сек): средняя скорость – 3,4. Повторяемости по направлениям (% от общего числа измерений): северного – 7, северовосточного – 9, восточного – 5, юго-восточного – 10, южного – 17, юго-западного – 22, западного – 18, северо-западного – 12, штили – 17.
Средние и максимальные скорости по направлениям: северного -2,5 и 14, северо-восточного – 2,0 и 17, восточного – 2,1 и 7, юго-восточного – 2,6 и 10, южного – 3,5 и 17, юго-западного – 3,8 и 17, западного – 3,4 и 17, северо-западного – 2,9 и 7.
Количество осадков (в мм): среднее – 69, абсолютный максимум -178 в 1912 г., абсолютный минимум – 11 в 1901 г., суточный максимум – 34 16-го в 1912 г.
Относительная влажность (в %): средняя – 81, максимальная – 86 в 1945 и 1946 гг., минимальная – 73 в 1939 г.
Самая ранняя дата наступления средней суточной температуры воздуха ниже 15°: 5 сентября.
Средняя дата наступления средней суточной температуры воздуха ниже 10°: 19 сентября.
Средняя дата начала отопительного сезона – 29 сентября.
23 сентября 1924 г. – катастрофическое наводнение в Ленинграде, второе по высоте (380 см), третье, будем надеяться и последнее, в хронологическом порядке. Описания этого бедствия, я приводил в первой части этой книги, однако приведу некоторые дополнительные сведения о событии и его последствиях по материалам «Ленинградской правды» и воспоминаниям очевидца.
23 сентября, вторник, № 217. – «Данные Главной Геофизической обсерватории о погоде: температура воздуха от 15 до 7 градусов, уменьшение облачности, возможны отдельные дождевые шквалы западной четверти. Вода в Неве до 4-х футов (122 см) выше ординара».
24 сентября. «За работу по-революционному за излечение Ленинграда от наводнения!… Петропавловская крепость покрыта водой на 2 аршина (71 см). К 12-ти ночи 23-го – Нева в берегах! Комсомольцы без штанов, с ботинками на плечах, по пояс в воде, спасли три десятка тонувших, хохочут. Магазинные очереди, толпа шумит. Всполошенный город, как на войне. Около 5-ти часов на Васильевском острове мальчонка гонит домой запоздавших с пастбища коров, плачет, не знает, как добраться до двора… В городе введено военное положение».
25 сентября. «Сплоченными пролетарскими рядами навстречу слепому врагу! Колоссальный урон! Охрана складов и рынков производится красноармейскими частями. Обязательное постановление Ленгубисполкома: спокойствие и порядок! Ленинград обеспечен провизией! Ленинград на посту! Рабочая солидарность! С революционной энергией, с героическим напряжением сил – за неустанную работу по восстановлению Ленинграда! С 20-ти часов снято военное положение».
26 сентября. «Корабль Октябрьской революции, пролетарский Ленинград подвергся слепому неожиданному бедствию. Первая задача – снабжение продовольствием. Благодаря большим запасам – задача вполне разрешимая. Для пополнения запасов получено 50 тысяч пудов муки и разрешено Ленсовету выпустить на рынок необходимое количество масла и сахара из госзапасов. Все население целиком поддерживает все мероприятия местной власти. Все уверены, что удастся быстро и решительно залечить раны Ленинграда».
Недавно опубликованы воспоминания очевидца наводнения Михаила Михайловича Ермолаева (1905—1994) – профессора, доктора геолого-минералогических наук, известного географа и полярника, замечательного человека. Ермолаев – один из многих энтузиастов, представителей первого поколения советских исследователей Арктики. Участник многих экспедиций и зимовок. Во время Международного полярного года в 1932—1933 гг. возглавлял известную полярную станцию в Русской Гавани на Новой Земле. Его плодотворная работа была прервана, как и многих других, необоснованным арестом в 1938 г. и ссылкой в Воркутлаг. Трагические события не сломили Михаила Михайловича. В нечеловеческих условиях он боролся и искал, не находил и не сдавался. Ему сократили срок за разработку нового метода строительства железных дорог в условиях вечной мерзлоты. В 1960-х автор сих строк часто общался с Михаилом Михайловичем на географическом факультете ЛГУ и, хотя не работал с ним и не учился у него, стал свидетелем его замечательных качеств. Порывистый, остроумный, жизнерадостный, всегда занятый, но и внимательный к другим, он привлекал к себе, с ним можно было поговорить о науке и жизни, задать любой вопрос. Его «одиссея» была известна немногим, трудно было поверить, что он познал несправедливые жестокие репрессии… Вечная память дорогому Михаилу Михайловичу! Ему слово:
«В 1924 году я работал лаборантом в полярной экспедиции, которая затем превратилась во Всесоюзный Арктический институт. В Ленинграде мы располагались в старинном, конца XVIII века, небольшом трехэтажном здании на Васильевском острове, одним фасадом выходившем на Большой проспект (тогда проспект Пролетарской победы. – К. П.), другим – на Первую линию. Работа моя мне нравилась, я гордился названием „лаборант“ и доверием товарищей. В тот памятный день, 23 сентября 1924 года, с самого утра дул порывистый, постепенно усиливающийся ветер, достигший во второй половине дня ураганной силы. Мне предстояло ночное дежурство. Что-то на душе было тревожно, не работалось. Я подошел к окну, выходившему на Большой проспект. То, что я увидел, меня поразило!
Со стороны Большой Невы поднималась вода. Она приближалась медленно, но неудержимо, пройдя уже большую часть расстояния от набережной до нашего дома, под окнами которого на трамвайной остановке толпились люди. По моим соображениям, трамвая из Гавани ожидать было бесполезно, а следовательно, и надеяться перебраться с Васильевского „на материк“ через Большую Неву. Нужно попытаться добраться до противоположного конца Первой линии, до Тучкова моста через Малую Неву на Петроградскую сторону, где жили мои родные. Я кинулся к телефону, чтобы позвонить маме: ей нельзя волноваться. Но телефон молчал. Несколько минут спустя перестала работать и силовая, а за ней и осветительные линии. Выключил на всякий случай главный рубильник, опечатал все лаборатории, отдал ключи „генеральному сторожу“ татарину Дильмальдину и выбежал на улицу.
Вода подступила уже к самому нашему дому, остановки трамвая не было, толпы тоже. Я помчался к Тучкову мосту по 1-й линии еще посуху. Но вода опередила меня и коварно встретила на углу Среднего проспекта. Значит, она подошла сюда от Малой Невы, и путь через Тучков мост был отрезан. Со мной бежала большая толпа, а нам навстречу двигалась странная флотилия: пустые пивные бочки, плывшие друг за другом почти на равных расстояниях. Мы шли уже по колена в воде, все более ощущая ее напор и силу течения. Кое-как добрались до фасада больницы Веры Слуцкой. Она стояла на небольшом возвышении, и вода – какое счастье! – до нее еще не доходила, а от нее в сторону моста тянулась узкая полоска незалитой земли. Прежде чем броситься туда, я оглянулся: какое же поразительное незабываемое зрелище! О каналах когда-то мечтал Петр I, расчертив Васильевский остров, свою „вторую Венецию“ на прямые улицы-линии, на набережные каналов. И вот теперь сплошное водное зеркало Съездовской и Первой линий до самого выхода на вздувшуюся, почти черную Большую Неву. И вспоминаются пушкинские строки о ней:
И вдруг, как зверь остервенясь,
На город кинулась…
Как раз напротив больницы – большой пятиэтажный дом со срезанным углом и фасадами на реку и на Съездовскую. Внизу у самой панели входная дверь небольшой пивной, которая раньше называлась „рейнским погребком“. Вода довольно лениво втекает туда, а изнутри выплывают пивные бочки, наши недавние знакомые на углу Среднего. Последний взгляд на Васильевский и мы, несколько человек, будто сдружившиеся, ринулись по мосту на Петроградскую. Перед мостом было по колена, а потом сухо. А за мостом широкое водное пространство Малой Невы, затопившей всю эту плоскую и низкую часть Петроградской стороны. Вот высокое крыльцо „петровской аптеки“. Никогда раньше не замечал надписи на фронтоне, а теперь в лучах заходящего солнца золотом блестит: „Бога бойтесь, царя – чтите!“.
Стал добираться на Большую Зеленину, 15, к другу Роне. Шел я долго по глубокой воде. Ветер, изменивший направление, рванул с новой силой, валил с ног. Холодно, я промок насквозь. Пришел и прямо с порога громкий голос: „Мишка, молодец, что пришел! Мчимся на Крестовский! Там женщины, дети!“. Оказывается, есть ответственное задание райкома комсомола помогать в спасении людей. По дороге видели, как поток ударил по подвалам, оттуда слышали крики, выбегали перепуганные люди, выплывали стулья, корзины, всяческая утварь. На Крестовском наводнение застало многих гуляющих женщин с детьми, их может смыть, утащить в залив. Стали перехватывать людей, а нас самих удерживали двое-трое. Спасаем обессиленных борьбой с течением молоденьких мам, стареньких нянь, ребятишек. Я впервые видел такой мощный, яростный, захватывающий порыв! Это была сумашедшая и прекрасная работа!
И еще одно потрясение: когда мы уже уходили с Крестовского, раздались крики, вопли, призывы о помощи. В сумерках трудно было разглядеть, но вскоре мы поняли, что это уходили в залив знаменитые, прославленные поэтами, воспетые Андреем Белым петербургские торцовые мостовые. А на них, в деревянном месиве, в движущейся торцовой каше, были люди, которые не могут ни плыть, ни передвигаться. Мы стояли, подавленные ужасом. Мы ничем не могли им помочь, ни в какой лодке к ним не подобраться. Самое страшное – смотреть и бездействовать, чувствовать свое бессилие… Но вот в торцовое месиво стали входить портовые буксиры, лоцманские боты, военные катера. Наша помощь более была не нужна, нас буквально вынесли на руках и дотащили до Большой Зелениной…
Что было дальше – не помню. Я впал в беспамятство с высокой температурой и очнулся только в Военно-медицинской академии. У меня бурно развивалось двустороннее крупозное воспаление, давшее осложнение – туберкулез легких. Пролежал долго и, если бы не особое внимание, которым были окружены участники спасательных работ, вероятно, не писал бы этих воспоминаний…».[168]
Данный текст является ознакомительным фрагментом.