В стране замков

В стране замков

Деревушка Темерикур Гири-ан-Вексен • Ветёй • Руины грозного Рош-Гийона • Нинон де Ланкло • Вилер-ан-Арти • Сен-Клер-сюр-Эпт

На северо-запад из Понтуаза можно отправиться по 14-й госдороге, с тем чтобы близ Бордо-де-Виньи (le Bord’Haut de Vigny) свернуть к городку Виньи (Vigny), уже на подъезде к которому откроется панорама впадины ль’Обет (l’Aubette). Замок XVI века в Виньи был изнутри очень усовершенствован в XIX веке его новым владельцем, графом Витали, так что со своим французским садом, витыми башенками, поделенными пополам окошками он выдает некую старательную подделку под ренессанс. Зато в просторных залах этого «почти настоящего» замка киношникам оказалось удобным крутить фильмы, что не могло не способствовать успеху этого сооружения среди широкой публики. Церковь здесь тоже носит следы поздней переделки, однако все вместе (в том числе и парк со старинным домом в его гуще) не лишено прелести, и, уж можете довериться массовому вкусу киношников, путешествие по замкам публика начинает именно здесь.

Зато чуть дальше к северо-западу, в Темерикуре (Th?m?-ri-court), находится церковь Богоматери, пусть менее картинная, но XII–XVI веков, и колокольня здесь очень старая, и фрески XIII века, а каменные статуи – XVI века. Рядом с церковью – сурового вида усадебный дом XV века с четырьмя башнями, принадлежащий не кому иному, как дурной славы Жан-Клоду Дювалье, бывшему президенту Гаити, носившему кличку «Бебе-Док» и заклейменному Грэмом Грином в его гаитянском романе.

Напротив дома бывшего диктатора стоят XVII века десятинный амбар, красивые фермы и каменные корыта для стирки белья.

Темерикур, стоящий на древнеримской дороге, способен увести нас в глубь веков, а чем дальше по этой дороге, тем памятники будут древнее, подлинней и романтичней. В соседнем Аверне (Avernes), скажем, есть церковь Сен-Люсьен XII–XV веков. Над ее романским порталом сохранилась выгравированная в незабываемые дни революционного разгула надпись, вполне демагогическая, – «Свобода, равенство и братство»: равенство, как очень скоро выяснилось, не предусмотрено было природой, так что «более равные» братья, захватив власть, только и думают, как им отличиться от менее преуспевших братьев, потеснив их свободу. Историческая эта надпись над местным порталом была сделана в те дни, когда французский агитпроп пытался заменить христианскую религию Культом Разума. В Париже на исполнение роли Богини Разума была выбрана профессионалка, глупенькая актриса. Кто исполнял эту патетическую роль в глухой вексенской провинции, не знаю.

В деревушке этой любил отдыхать довольно известный французский писатель, член Академии Жозеф Кессель. Родился он в еврейском поселении в Аргентине, матушка его была родом с Урала, папа – доктор из Белоруссии, но в парижских модных кабаках его любили называть «русский медведь». Он и правда был большой, неуклюжий, побывал в России не раз и даже писал про нее, но главное – он был не дурак выпить и дружил с русскими цыганами. Жизнь он прожил вполне счастливо, был знаменит, но думается, привычка пить в дурной компании (а может, вдобавок еще и на халяву) бросала на его доброе имя не всегда добрую тень. В одной из дурных компаний он сошелся с мошенником Стависким и даже брал у него в долг. В другой компании он регулярно пил с видным коммунистом и защитником парижской мафии адвокатом Анри Торесом. Самым крупным успехом Тореса (тоже достигнутым не без помощи мафии и мафий) было оправдание убийцы Симона Петлюры, агента ГПУ, назвавшегося Шварцбартом (вряд ли опытный агент стал бы раскрывать свое настоящее имя). Кессель влез и в эту историю по дружбе. Судя по всему, это он сочинял для арестованного убийцы его «легенду», это он готовил поддержку французской прессы и еврейского лобби бедняге-убийце. Бедняге, потому что «Шварцбарт» сгинул сразу по выходе («оправданным») из зала суда: такие проколы заказчики не прощают, да и вообще он «слишком много знал».

Неподалеку от разросшегося ныне дачного Аверна видна прекрасная квадратная (с восьмиугольным шпилем) колокольня церкви Святого Мартина, украшающая деревушку Гаданкур (Gadancourt). К церкви этой ведет от авернского замка обсаженная деревьями аллея, а напротив церкви стоят XV века распятие и прекрасный старинный дом. Есть рядом с церковью и замок XVIII века, построенный на месте того средневекового усадебного дома, в котором Кальвин писал свою книгу «Наставление в христианской вере». Утверждают, что именно в Гаданкуре, а также в соседних с ним деревнях, Кальвин и читал впервые свои реформатские проповеди. Нет сомнения, что те, кого волнуют эти ведомственные тонкости, рады будут посетить Гаданкур. Но и менее просвещенным христианам (равно как и иноверцам) в этих местах есть на что посмотреть.

Едва мы двинемся из Гаданкура к северу, как угодим в прекрасный Гири-ан-Вексен (Guiry-en-Vexin). He ломясь в закрытые ворота, мы прямо с улицы, через решетку, можем в подробностях разглядеть здесь фасад замка XVII века, построенного самим Жюлем Ардуэн-Мансаром и высоко ценимого знатоками французской архитектуры.

Более того, в деревушке сохранилась XIV–XVI веков церковь Святого Николая, украшенная великолепными каменными статуями XIV века.

В деревне этой есть также аллея памятников эпохи неолита и археологический музей, где собраны находки вексенского Центра археологии (начиная с эпохи палеолита – в общей сложности за 3000 веков). Наиболее ценные экспонаты были обнаружены в нескольких километрах от Гири, у Женэнвиля, где с 1960 года археологи вели раскопки близ древнего храма и святилища над ручьем… У здешнего музея есть поклонники во всей Франции, которые настоятельно рекомендуют посетить зал № 7, где выставлена знаменитая бронзовая голова с костяными и стеклянными глазами. Впрочем, чтобы описать все, что здесь удалось откопать, нам определенно не хватит времени, ибо путешествие предстоит серьезное, и уже в двух шагах отсюда лежит деревня, увидав которую сам король Генрих IV (уж на что человек был избалованный) и тот воскликнул: «Ах, что за чудная деревушка!» Деревня и носит замысловатое название, отражающее эти королевские восторги: Уи-ди-Жоли-Вилаж (Wy-dit-Joli-Village – Ну Что, грит, За Красивая Деревушка).

Вдобавок к топонимической легенде о восторженном короле деревня славится еще и музеем старинных кузнечных инструментов. Четверть века тому назад молодой местный кузнец по имени Клод Пижар решил открыть в своей средневековой кузне, размещавшейся за церковью, музей инструментов, которыми пользовались кузнецы в Средние века. Начав копаться у кузни за церковью, предприимчивый кузнец не только вырыл инструменты, но и раскопал там великолепно сохранившийся древнеримский бальнеологический курорт со всеми его водолечебными отделениями. Лично меня такая культурно-археологическая инициатива молодого кузнеца нисколько не удивляет. Некоторые из моих соседей-фермеров в юго-восточном углу Шампани усердно ищут в поле доисторические каменные ножи, наконечники стрел, коллекционируют орудия труда XIX века, устраивают музейчики у себя в амбарах. Вполне достойная мысль: «Не вчера же мы, французы, появились на свет…»

Что касается упомянутой выше деревенской церкви Нотр-Дам-де-Сен-Ромен, то она построена была в XI веке, хотя с той поры неоднократно перестраивалась. Хоры в ней – XII века, а резные статуи из камня – XIII и XVI веков. У входа – распятие XV века. К источнику ль’Обет, который, как сообщают, начал бить по знаку святого Ромена, регулярно приходят паломники. Но местное кладбище тут протестантское (Кальвин не зря в этих местах проповедовал).

От местечка Арти (Arthies) дорога наша повернет к югу, к долине Сены. В самом Арти тоже есть на что посмотреть. Замок здесь XV–XVII веков, а церковь Сент-Эньян идет аж из самого XI века, хотя и не дошла до нас в полной нетронутости.

Следующую остановку можно сделать на берегу Сены, в городке Ветёй (Vetheuil), где красуется XII–XVII веков церковь Богоматери (Нотр-Дам) с ее великолепным южным порталом, к которому ведет внушительная лестница, также с ренессанс-ными боковыми порталами, создание которых приписывают самому Грапену, и со столь неожиданными в этих краях чертами итальянской архитектуры. Внимательный турист отметит здесь крестильную купель XIII века, замечательные полихромные скульптуры XIV, XV и XVI веков и еще многое другое, достойное внимания…

Местные гиды с сожалением признаются, что неизвестно, на какой из этих живописных улочек прожил целых три года (с 1878-го до 1881-й) Клод Моне, написавший тут полторы сотни картин и прославивший даже за океаном эту замечательную церковь Нотр-Дам. Местный гид еще крикнет вдогонку, что здесь обитал также французский писатель Виктор Маргерит, но заокеанский турист, не внимая ему, уже врубит третью скорость: где нынче еще читают французских писателей (и где, кроме Франции, скорости еще переводят вручную?)…

Церковь Успения Богородицы (Notre-Dame-de-l’Assomption), врубленная в скалу, еще задержит нас на изгибе Сены в местечке От-Иль (Haute-Isle, то бишь «высокий остров»). Вам расскажут здесь, что такая врубленная в скалу церковь одна на весь Французский Остров и что построена она была по заказу родного племянника самого Буало. Впрочем, даже эти увлекательные подробности не смогут задержать нас здесь надолго, ибо мы уже на подъезде к прославленному Рош-Гийону (la Roche-Guyon).

Остатки могучей крепости Рош-Гийон XII века и ее знаменитая башня переносят нас в атмосферу рыцарских сражений, звона мечей и ржания боевых коней, в те времена, когда пограничный Вексен жил в состоянии чуть не вечной обороны, когда главная башня (донжон) этой крепости на хребте над берегом (прототип еще более знаменитого Шато-Гайяра) наводила страх на врагов, ибо отсюда стреляли по плато прямой наводкой, почти горизонтально (правда, смехотворными тогдашними ядрами, но сеявшими, однако, смерть, а жизнь-то была так же дорога, как нынче, и птицы так же упоительно пели в густой листве над берегом, и стройные нормандские Ярославны ждали возвращения героев, в нетерпении теребя «пояса целомудрия»). 72 ступени, вырубленные в скале, тогда, как и ныне, вели вниз, к замку, но, чтобы по ним спуститься, надо было еще отбить настырных врагов, надо было еще выжить… Впрочем, разве мы думаем о живых людях, гуляя средь романтических руин великого прошлого? Думаем лишь (на манер какого-нибудь К. Леонтьева) о его, прошлого, несравненном величии или о предстоящем нам после прогулки прекрасном обеде…

Многократно воспетый Рош-Гийон был главным звеном (наряду с Жизором) в цепи обороны нормандских герцогов, а отсюда еще и вид на Сену открывается такой, что даже у нас, некурящих и непьющих, дух захватывает. А какой здесь замок! Нижний замок, куда вели (может, еще ведут и сегодня) выбитые в скале ступени, он и сам был первоначально вырезан в прибрежной скале со всеми своими бойницами, башнями, машикулями, ныне, впрочем, отчасти прикрытыми более поздними строениями (поздними – это не значит хрущобами, это значит строениями XV и XVI веков, «а все-таки жаль…»). Но сохранились еще целых три часовни, выдолбленные в скале…

С XVII до XIX века замок был в приличных руках. В 1659 году Жанна дю Плесси-Лианкур принесла его в приданое своему мужу Франсуа VII де ла Рошфуко (или Ларошфуко), тому самому знаменитому Ларошфуко, что написал «Максимы». В XVIII веке архитектор Вилар, нанятый герцогом Александром, добавил еще корпус, монументальную лестницу, изящную решетку, конюшни и деревенский фонтан. Хуже пришлось замку в первой четверти XIX века, когда он перешел в руки герцога де Роана. Несмотря на принадлежность к ордену, герцог устраивал в замке весьма легкомысленные сборища и столь же легкомысленно подошел к сбережению замка. Зато весь французский «романтический век» перебывал у него в гостях.

В 1944 году нацистский маршал Роммель устроил здесь свой штаб (в странной удаленности от парижских борделей, еще ублажавших в ту пору победителей). Этот выбор, конечно, мало способствовал сохранности замка в разгар бомбежки.

Надо сказать, что в живописную деревню Рош-Гийон могут завлечь не только замок, но и старинные дома на ее улочках (вроде дворца Габель XVI века), пещерные (как тут их зовут, «троглодитские») дома, выбитые в скалах, и XV–XVII веков церковь Святого Самсона. На Бычьем острове (l’?le aux Boeufs) неутомимый любитель старины найдет следы стоянок викингов или следы каналов, прорытых норманнами. Следы галло-романских и даже неолитических поселений видны на дорожках, что ведут вдоль гребня хребта. С хребта открывается путнику панорама долин Сены и Эпта.

ГРОЗНАЯ КРЕПОСТЬ НАД СЕНОЙ, ВОИНСТВЕННЫЙ РОШ-ГИЙОН, ГДЕ С XIV ВЕКА БУШЕВАЛИ БИТВЫ…

Конечно, Рош-Гийон – один из самых волнующих моментов нашего путешествия по Французскому Вексену, но было бы грех завершить на этом нашу прогулку. Двигаясь к северу, в направлении Шосси (Chaussy), мы обнаружим в каких-нибудь двух километрах от этой деревни поместье Виларсо, где размещался основанный еще Людовиком VII бенедиктинский монастырь. Правда, монастырский замок XII века был разобран еще в 1797 году его владельцем Лаканалем, зато за тем, что осталось от замка, высится башня Нинон-де-Ланкло, соединенная с крылом главного здания того, что было некогда усадьбой Нинон де Ланкло (нынче тут ресторан и залы для приемов). Об этой прославленной красавице XVII века написано очень много, да и сама Нинон оставила немало исписанных страниц – нашлось бы время читать. Люди, которым читать некогда, просто повторяют здесь вслед за гидами, что воды прудов замка Виларсо до сих пор безутешны, потому что не отражают более ее стройную фигуру…

Сохранилось множество рассказов о любовных победах этой былой ветреницы, причем называют в связи с ее любовными победами имена Колиньи и Севинье, маршала д’Эстре и Великого Конде, а также самого Ларошфуко. При этом, как пишут, Нинон ухитрялась сохранять добрые отношения с друзьями даже после их отдаления.

Любопытно, что по мере ее приближения ко двору будущая мадам де Ментенон (тогда еще «вдова Скаррон») старалась отдалиться от Нинон (настоящее имя которой было Анна), хотя они были когда-то довольно близки, ибо мадемуазель Ланкло (Lenclos) была усердной посетительницей скарроновского салона. Мужчины, впрочем, проявляли меньшую щепетильность и осмотрительность, и Великий Конде, например, прилюдно снимал шляпу, встречая красавицу на прогулке.

Пишут, что мадемуазель де Ланкло (дочь аристократа из окружения герцога д’Эльбёфа) была одарена музыкальными способностями, начитанна в философии и остра на язык. Передают, например, что о подруге своей, бывшей мадам Скаррон, она так высказалась однажды: «Мадам де Ментенон в юности была нравственной по причине робости своего ума; я хотела ее исцелить, но она слишком боялась Господа». Мадемуазель Ланкло, впрочем, намекала, что однажды ей доводилось уступать свою комнату подруге с маркизом Виларсо (затрудняюсь сказать, было ли такое на самом деле). С именем упомянутого маркиза связана, кстати, вполне печальная история, которую рассказывают о мадемуазель де Ланкло. У нее самой была некогда связь с маркизом Виларсо, от которого она родила мальчика (здешние дворцы и замки взращивали изрядное количество бастардов). Мальчик не знал, кто его мать, и, возмужав, безумно влюбился в несравненную Нинон. Узнав правду о своем рождении, он покончил жизнь самоубийством…

Рассказывают, впрочем, и более оптимистичную историю о щедрости и великой проницательности мадемуазель де Ланкло. Разговорившись однажды с малолетним сыном своего нотариуса, мадемуазель де Ланкло была поражена способностями подростка и перевела на его имя две тысячи ливров, оговорив, что деньги эти должны пойти на покупку книг. Пожелание благодетельницы было исполнено, книги были куплены, мальчик вырос блестяще образованным и остроумным. Звали его Франсуа-Мари Аруэ, но читающей публике он более известен как Вольтер. Не жалейте денег на добрые дела и на покупку книг, господа!

Что же касается всех упомянутых и не упомянутых мною здесь изысканных французских дам XVII века (и мадемуазель де Ланкло, и мадам де Ментенон, и мадам де Севинье), то французские историки высоко оценивают роль, которую эти дамы сыграли в просвещении французского общества, в его похвальной «феминизации», в развитии философии, литературы, искусств и ремесел. Написано обо всех этих дамах очень много, а что касается мадемуазель де Ланкло, то она, облагодетельствовав сына нотариуса, просто гарантировала себе особую полку в собрании этих жизнеописаний. Честно сказать, углубляясь в эти созданные Вольтером и прочими биографами жизнеописания, приходишь в конце концов к тому, что эта излюбленная гидами фраза о стройной фигуре мадемуазель, отраженной грустными прудами, слишком романтична и невразумительна, а книги о жизни и подвигах упомянутой мадемуазель де Ланкло кажутся не слишком надежными. Они полны бродячих сюжетов, легенд и расхожих анекдотов. В одном только биографы дружно согласны: мадемуазель была куртизанка. Однако, живо предупреждают они, мадемуазель не была проституткой (то есть никакой – ни сдельной, ни почасовой – оплаты, хотя вовсе-то уж без оплаты как обойтись девушке, как выжить?). Но главное в том, что мадемуазель подвизалась в очень высоких сферах (и вела свои дела весьма искусно). Существенно для историков то, что божественная Нинон состояла в связи с литераторами (хотя, впрочем, и с царедворцами тоже), что она была вольнодумной (то есть «передовой») женщиной, что она была безбожницей, не соблюдала постов и имела по поводу неизбежности разврата свою собственную философию (за это ее, похоже, и называют женщиной-философом). В общем, была она (не убоимся этого жуткого слова) одной из первых французских феминисток, а ныне слово это, так сказать, «овеяно». В общем, даже не была простой куртизанкой, потому что «делала это» (как выражалась набоковская Марфинька) не только из финансовых или карьерных соображений, но и «по любви» или, на худой конец, «по любовям». Русское слово «шлюха» по чисто лингвистическим причинам здешним авторам не приходит в голову, так что можно, не противореча традиции, говорить в данном случае о «куртизанке особого типа», много сделавшей для французского Просвещения. Понятное дело, что уже и гении эпохи Просвещения не прошли мимо ее открытий. Вольтер (тот самый сын нотариуса) приписывает Нинон де Ланкло знаменитую молитву: «О Боже, сотвори меня порядочным мужчиной, но ни за что не делай меня порядочной женщиной». Еще более почтительные современные французские авторы-феминисты настаивают на несомненной порядочности прославленной куртизанки. Другое дело, что «порядочность» и «честь» – понятия переменчивые и неуловимые. Уже в 1735 году один из почтенных биографов этой куртизанки, аббат Шатонёф, восхищался тем, как рано поняла Нинон, что «у женщины и мужчины не может быть одинаковой нравственности». И хотя в ту пору мракобесия она не могла еще себе ничего путного пришить на причинное место (в ту пору и отрезать-то толком ничего не умели), она все же боролась за женское равноправие и вела себя в любви как настоящий мужчина. Может, именно поэтому сегодня, когда права женщин стали могучим инструментом предвыборной борьбы, мифическую мадемуазель вспоминают во Франции даже чаще, чем она этого заслуживает. С другой стороны, левый французский исторический агитпроп (всегда недопустимо отстававший от московского) не успел наклепать у себя героинь хлопка, сахарной свеклы, метростроя, ткачества и стукачества (ни тебе Мамлакат, ни Марии Демченко, ни Лидии Тимашук), вот и приходится цепляться в отчаянье за предприимчивую куртизанку, проповедовавшую в постели безбожие и даже кормившую любовников салом во время Великого поста.

Только что вышла новым, дополненным изданием в солидном «Файяре» биография Нинон, созданная биографом-лауреатом Роже Дюшеном, который прямо указывает, что приведенную мной выше знаменитую молитву Нинон, записанную (или придуманную) самим Вольтером, могли бы повторить и Колетт, и Симона де Бовуар (а обе литературные дамы ведь были чемпионками сексуальной борьбы). Конечно, Роже Дюшен написал все же вполне солидную книгу, которая, в конечном счете, ставит романтическую уроженку Вексена на ее законное место, ибо при всем удовольствии, извлекаемом ею из небезызвестного процесса, речь шла о ремесле и промысле (жить-то надо, на одну одежу изведешь кучу денег).

Из жизнеописаний этой Нинон любопытный путешественник может узнать, что девственности (была все же некогда девственность) ее лишил скуки ради (и по взаимному, конечно, согласию – сумма компенсации была заранее согласована) сам кардинал Ришелье (что поделать – опять католическая церковь!). Вольтер писал, что Нинон и в 65 лет все еще получала солидную компенсацию от семьи Ришелье за то, от чего (по словам того же Вольтера) «синьоры, капитаны давно освободили наши страны». Вряд ли в ту эпоху даже какой-нибудь прогрессивной куртизанке удалось сорвать так много уже на первом этапе овладения мастерством. Впрочем, в чем оно, это мастерство, из книги Дюшена, подзаголовок которой обещает раскрыть «изящный способ любви», мне узнать так и не удалось. Ну да, вела дама вольные разговоры о сексе. Иных это греет. Ну да, игра на лютне и пение (папенька обучил). Ну да, хамство, тоже многих заводит: она и самому принцу Конде выговаривала в постели, что он не резво шевелится. Ну, вот еще хваленое ее остроумие… Здесь, впрочем, не поручусь, что все знаменитые шутки Нинон не были придуманы ее жизнеописателями после ее кончины. Да их и немного. Вот, скажем, королева предлагает Нинон уйти в монастырь, замаливать грехи, и та выбирает самый распутный монастырь – мужской монастырь «больших кордельеров». Непременно больших. Королева рекомендует ей пойти в «Заведение для раскаявшихся девушек», а мадемуазель отвечает, что она, мол, уже не девушка и к тому же еще не раскаялась. В общем, шутки довольно однообразны, все про это дело…

Остается главное ее отличие от «публичных куртизанок», на котором настаивают все авторы: она зарабатывает (в постели) в процессе труда, а не трудится ради заработка. Сам Ильич не придумал бы лучшей формулировки.

Трудилась Нинон, по одним свидетельствам, до 80 лет, по другим – чуть меньше. И всегда были у нее молодые поклонники (а она ведь, строго говоря, и в юности не была красивой) – вот и пойми, в чем секрет. Думается, она была великий мастер саморекламы, мать маркетинга и моды. «Как, вы еще не спали с Нинон? Спешите, ей уже 78…»

Можно было бы подумать, что все это вообще легенда, все придумано и понаписано уже после ее смерти, но вот наткнулся я недавно в письмах мадам де Севинье на те же свидетельства. Нинон ведь была на три года старше мадам де Севинье, но эта Нинон соблазнила мадаминого сынка Шарля, как за четверть века до того соблазнила его папу – маркиза де Севинье. А потом она и сынку дала отставку, как раньше папеньке, – перевела в разряд «друзей дома».

Однако нам время уже расстаться с тенью прогрессивной куртизанки времен Просвещения и вернуться в покинутую нами ближнюю деревню Шосси. Над нею, на вершине холма, гордо высится XVIII века Новый замок с прудами и французским садом, отлично различимыми с дороги. Гуляя по здешнему раздолью, можно наткнуться также на руины замка Мере. Рассказывают, что королева Бланш Кастильская, владевшая некогда этим замком, была вынуждена продать его, ибо нужны были деньги, чтоб выкупить попавшего в плен Людовика Святого…

На живописной деревенской площади Шосси красуется мальтийский крест, а неподалеку – XI века церковь Сен-Крепен-э-Сен-Крепенен с колокольней (тоже XI века). Как видите, и деревня Шосси, и ее окрестности заслуживают нашего внимания, как, впрочем, и вся эта уникальная дорога, ведущая в долину Эпта. Первую остановку на этой дороге можно сделать в деревушке Вилер-ан-Арти (Villers-en-Arthies), где сохранилась XI–XV веков церковь Сен-Мартен со статуей святого, которую датируют 1588 годом.

При подъезде к деревне Модетур-ан-Вексен (Maud?tour-en-Vexin) виден с дороги старинный укрепленный холм, а на выезде из деревни – XVIII века замок с парком, распланированным Ле Нотром. Я не случайно употребляю это «виден с дороги»: не все частные замки доступны для дотошного осмотра, впрочем, для дотошного осмотра всей этой цепи замков у нас с вами и времени может не хватить.

Чуть севернее Модетура, в окрестностях деревни Женэнвиль, археологи, как я уже упоминал, откопали за последние десятилетия прошлого века остатки древнеримского театра и храма, а также руины римского святилища близ местного священного источника. Храм относят ко II веку нашей эры, и найденные здесь замечательные скульптуры находятся в музее в Гири. В самой деревне Женэнвиль можно увидеть старую (XII века) церковь и развалины старинного аббатства.

Продолжая путешествие, мы вскоре увидим живописнейшие старинные дома деревни Омервиль (Omerville) близ реки ль’Обет (l’Aubette). Надо сказать, что даже самые обыкновенные (старинные, а порой даже и не очень старые) сельские дома в трехстах странах, составивших нынешнюю Францию, конечно же, остановят внимание неравнодушного странника. Пересекая невидимые былые границы, этот неравнодушный странник, без сомнения, заметит, как меняется при этом облик сельского дома – от района к району. Архитектурный стиль деревенских домов формировался веками в зависимости от местных традиций, от наличия местных материалов, от миграции мастеров. Я вот живу большую часть года неподалеку от края Французского Острова, на границе Шампани и Бургундии, и, возвращаясь из Парижа к себе на хутор через Бургундию, неизменно отмечаю, что вот они кончаются, бургундские дома, и вот уже пошли «наши», шампанские (с узорами из глазурованных кирпичей). Так вот, традиционные вексенские дома тоже имеют свои, без труда различимые на глаз особенности. Их стены чаще всего из местного известняка, чуток «смазанного» штукатуркой, малозаметно закрепленные по углам большими камнями и дубовыми столбами; окна в старых домах – высокие, узкие, с украшениями по карнизу, а в очень старых домах – и с плавным переходом к кровле. Внимательный наблюдатель отметит также особенности здешних каминов, символы профессиональных занятий хозяина на стенах, особые наружные лестницы…

Что до деревни Омервиль, то в ней есть XV века усадебный дом с ренессансным фасадом. В доме этом доводилось жить Нинон де Ланкло.

Но понятно, что и старинная церковь в этой деревне есть тоже.

И церковь, и старинный замок (который многим приводит на память замок в Экуане), и остатки древнеримской стоянки мы обнаружим в недалеком уже Амблевиле (Ambleville).

Очень скоро дорога приведет нас в долину реки Эпт, где, оставив без внимания неолитическую стоянку в Монтрёй-сюр-Эпт, мы въедем наконец в Сен-Клер-сюр-Эпт (Saint-Clair-sur-Epte), ту самую деревню, где в 911 году король Карл Простой и нормандский вождь Роллон заключили наконец долгожданный мир и принесли покой истерзанному войнами Французскому Вексену (а заодно и Нормандскому). Конечно же, на этом знаменитом перекрестке дорог тоже можно отыскать и старинные нормандские дома с балками на фасаде (те, которые во Франции называют «maisons ? colombage», а в Германии – домами с фахверке), и старинные руины (скажем, руины двух замков – XII и XV веков), и восстановленный скит XVIII века, и целебный источник, украшенный скульптурой XVII века, и старинную церковь Сен-Клер, построенную на месте древнеримского храма Вулкана (античного бога, который, если помните, по-своему, по-гефестовски жестоко, а не по-французски терпимо, обошелся с неверной Афродитой), и крытую аллею, хранящую от непогоды скелеты предков, и старинную часовню, и кладбище, где упокоился известный французский автор Анри Монье (его бюст установлен на могиле).

КЛОД МОНЕ РАЗВЕЛ ВОДНУЮ КРАСОТУ – ПРУДИКИ, РУЧЕЙКИ – БЛИЗ БЕРЕГОВ СКРОМНОЙ РЕЧУШКИ ЭПТ В ЖИВЕРНИ

Все это знает любой французский гид. Единственное, чего может не знать даже гид, – это то, что на кладбище памятного историкам Сен-Клер-сюр-Эпт похоронен русский художник (живописец, график, довольно известный портретист), который был вдобавок знатоком и коллекционером французского народного искусства. Звали его Давид Осипович Видгоф. Родился он в 1867 году в Одессе, где окончил рисовальную школу, после которой учился в Академии художеств в Мюнхене, а с 1890 года еще продолжал учение в Париже. Он посылал свои карикатуры в петербургский «Огонек» и в парижский «Courrier Fran?ais», создал карандашные портреты Немировича-Данченко, Амфитеатрова, Золя и Сары Бернар, много выставлялся во Франции и в других странах, писал пейзажи и натюрморты, делал эскизы для знаменитейших фабрик гобеленов, получил несколько наград (в том числе и орден Почетного легиона), а упокоился и был похоронен в 1933 году вот здесь, в малоизвестном просвещенному миру Сен-Клер-сюр-Эпт (прекрасное, между прочим, место – чтоб жить и умереть). После смерти Видгофа в Париже прошла выставка его коллекции французского народного искусства. Ну а теперь уж вспоминают его не часто, вспоминать некому, да вот нас с вами занесло в эту глушь, мы и помянули земляка: мир праху твоему, труженик Давид Осипыч…

От деревни этой ведет прямая дорога (а честно сказать, даже и две дороги – по правому и по левому берегу Эпта) в старинную столицу Нормандского Вексена, в чудесный городок Жизор (Gisors). Городок этот славится своим совершенно великолепным собором Сен-Жерве-э-Сен-Проте, своим XI века укрепленным замком (едва ли не главная была нормандская крепость на границе с Французским королевством) и живописнейшим своим местоположением у впадения двух притоков в славную речку Эпт. Одно только уязвимое место у этой нашей прогулки: хотя от самого Парижа до Жизора каких-нибудь 80 километров, а все же городок этот стоит в Нормандии, то есть за берегом нашего Французского Острова… Так что я, лишь намекнув, что экскурсия здешняя могла бы оказаться до крайности интересной, все же не буду сильно удаляться от островного берега и поверну к юго-востоку, где нас ждет очередное чудо Французского Вексена – деревня Сен-Жерве и церковь Сен-Жерве с ее романского стиля башней и шпилем конца XII века, с ее ренессансной, середины XVI века, папертью (создание которой приписывают знаменитым Роберу и Жану Грапенам), с ее укрытым в лесу замком Алэнкур (Alincourt) XV–XVII веков, который строил для себя главный финансовый гений короля Карла VIII…

Те, кто уже соскучился в деревенской глуши Французского Вексена по какому нибудь городу (хотя бы и очень маленькому), возможно, вздохнут с облегчением, завидев городок Маньи-ан-Вексен (Magny-en-Vexin). Это еще и в XVI веке была довольно важная станция на пути из Парижа в Руан, так что сохранились и от XVI, и от XVIII веков на здешних улицах дворцы, особняки и даже есть дом времен Генриха II (улица Карно, № 34).

Собор Нотр-Дам XII века поражает своим порталом XVI века (все тот же Жан Грапен) и многими своими XVI и XVII веков произведениями скульптуры и живописи.

В таком городке любой, самый взыскательный друг желудка найдет себе ресторан по вкусу, прежде чем двинуться в обратный путь – через Понтуаз на Париж… Но те, кто не слишком проголодался и не слишком соскучился по столице, могут побродить с нами еще по долине Сосерона, которой отдали должное и Сезанн, и Писсарро, и Ван Гог, и Коро, и Вламинк, и Ренуар, и многие другие художники, то есть те, кому всегда можно было отказать в деньгах, но никогда – в наличии вкуса…

Итак, приглашаю вас в путешествие еще по двум речным долинам Французского Вексена – по долинам Сосерона и Вионя. Впрочем, прежде чем отправиться в это новое путешествие, советую добраться по долине реки ль’Обет до недалекого Амблевиля, до него всего-то семь километров, чтобы осмотреть ренессансный замок, постройку которого приписывают Жану Грапену. Красивый замковый сад выдает неплохое знакомство с образцами итальянского ренессанса, а XVI века здешняя деревенская церковь хранит в интерьере старинные картины и статуи. Надеюсь, что именно за этим мы и отправились в путь…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.