Церковь Санти-Джованни-э-Паоло

Церковь Санти-Джованни-э-Паоло

Церковь Святых Иоанна и Павла (Santi Giovanni e Paolo) названа так не в честь одноименных апостолов, а в память о мучениках, по легенде погибших на этом месте в пору гонений императора Юлиана. Последнее маловероятно: кратковременный языческий ренессанс Юлиана, прозванного Отступником (IV век н. э.), не был особенно кровавым и коснулся в основном восточных провинций империи. Христианское святилище возникло на этом месте в конце IV века, в доме сенатора-христианина Паммахия (напомним, что такая домовая церковь называлась titulus). Несколько раз подвергшись разорению в ходе варварских набегов на Рим, церковь приобрела более или менее нынешние очертания — с монастырем и колокольней — в XII веке усилиями пап Пасхалия II и Адриана IV (Адриана IV в миру звали Николас Брейкспир, и он по сей день остается единственным англичанином, когда-либо занимавшим папский престол). В наши дни эта церковь тоже сохраняет связь с англосаксонским миром: она считается титулярной церковью нью-йоркских архиепископов.

Колокольня церкви, возведенная непосредственно над куском опорной стены храма Клавдия, украшена керамическими тарелками (не так давно оригиналы убрали в музей и заменили копиями). Происхождение этих тарелок неожиданное: почти все они сделаны в Испании, в ту пору — мусульманской, и нередко расписаны стихами из Корана. Этот средневековый мультикультурализм, конечно, был ненамеренным: мало кто в Риме мог разобрать арабскую вязь, а тем более опознать в ней чужие священные тексты.

Несколько лет назад раскопки под церковью Святых Иоанна и Павла были открыты для публики. Их превратили в музей, который называется просто «Римские дома Целия» (Case romane del Celio). Музей получился неожиданно большой: он посвящен и христианскому «титулу», и средневековой церкви, и истории ее развития и реставрации. Но самые интересные его экспонаты — это загадочные фрески, обильно украшающие стены древнеримских домов под церковью.

Одна из табличек при входе в церковь отмечает служение нью-йоркского архиепископа Фрэнсиса Спеллмана в качестве кардинала-священника Санти-Джованни-э-Паоло. Латинская надпись на ней дает редкую возможность увидеть, как по-латыни называется город Нью-Йорк. Оказывается, Novum Eboracum (прилагательное — novoeboracensis). Это потому, что «старый» Йорк, один из древнейших городов Англии, возник на месте большого римского военного поселения под названием Эборакум.

В так называемом «зале гениев» на стенах нарисованы жизнерадостные крылатые фигурки с венками в руках и толстые эроты, собирающие виноград в окружении многочисленных птиц. В «зале молитвы» среди гротесков, напоминающих образцы Помпей и Золотого дома, изображена человеческая фигура с распростертыми руками. Поскольку искусствоведы очень любят делать далеко идущие выводы, эта фигура нередко интерпретируется как свидетельство раннего (не позже III века н. э.) распространения христианства среди римских домовладельцев. В маленькой «исповедальне», которая датируется более поздней эпохой, скорее всего, действительно поработали христианские художники: здесь мы видим безбородого Христа и двух людей, которые лежат ниц у его ног, а на другой стене — казнь трех мучеников (двух мужчин и женщины — по легенде, это святые Криспин, Криспиан и Бенедикта, тоже жертвы Юлиана Отступника). У всех трех повязки на глазах, а руки связаны за спиной. Эта фреска считается первым в истории изображением мученической гибели христиан.

Самая интересная и непонятная картина находится в так называемом «нимфее» (в этой комнате был фонтан). В центре ее обнаженная женщина не то пирует на воде, не то просто едет на лодке в компании еще двух персонажей, а вокруг в лодках поменьше резвятся эроты. Поскольку античную живопись мы знаем в основном по пересказам (кроме помпейских фресок, тоже не слишком многочисленных), эта морская сцена — важный источник знаний о древнеримской живописи. У нее много интерпретаций. Наиболее популярны две. Согласно первой, центральная героиня (немного похожая на даму с картины «Завтрак на траве») — это Прозерпина, возвращающаяся из подземного царства с приходом весны. Согласно другой — это Венера в ее роли защитницы мореплавателей.

Церковь Санти-Джованни-э-Паоло. Гравюра Джузеппе Вази, xviii век.

Напротив церкви, на другой стороне Кливо ди Скауро, видны остатки полукруглой апсиды. Когда-то это был большой торжественный зал позднеримского дома, но в VI веке папа Агапет I превратил ее в первую большую христианскую библиотеку по образцу тех библиотек, которые во множестве существовали в языческом греко-римском обиходе. Айнзидельнский путеводитель, который мы упоминали в первой главе, сохранил посвятительную надпись, которая украшала вход в библиотеку:

Длинная здесь восседает когорта святых вдохновенных,

Тайные знания вам Божьих законов даря,

Где повелел Агапет для книг пристойное место

И благомудрых трудов в новом жилище найти.

Немного позже на этом месте основал церковь и монастырь папа Григорий I, известный также как Григорий Великий. Это именно его усилиями Рим превратился в главный оплот западного христианства и оставался папским городом-государством вплоть до XIX века. Большое пространство за «библиотекой Агапета» занято церковью, носящей имя Святого Григория, и примыкающими к ней часовнями. Нынешняя церковь построена в XII веке, но полностью переделана изнутри и снаружи в XVII–XVIII веках. В этих же садах — небольшой музей («Антикварий Целия»), где выставлены археологические находки с Целия и Эсквилина.

Вид на Авентин, рисунок XIX века. На вершине холма видна церковь Санта-Мария-дельПриорато — единственное значительное архитектурное сооружение, над которым работал Джованни Баттиста Пиранези. Он похоронен в этой церкви.

Выйдя с живописного Кливо ди Скауро на Виа ди Сан Грегорио, мы оказываемся в точке, где сходится так много исторических названий, эпох и смыслов, как бывает только в Риме. Справа — Колизей; прямо — Палатин; чуть левее — Большой цирк; слева от Большого цирка — Авентин; и, наконец, за спиной — Порта Капена, а дальше — Термы Каракаллы.

Авентин

В путеводителе, который притворяется, что путешествия во времени возможны («Как прожить в Древнем Риме на пять сестерциев в день»), Авентин, без сомнения, заслуживал бы отдельной главы. К сожалению, сегодня почти никаких остатков античности на этом невысоком холме с двумя вершинами не осталось. (Конечно, римские холмы — понятие условное, но большинство современных историков и археологов называют район к западу от Виа Мармората «Тестаччо» и не считают его частью Авентина.) С глубокой древности Авентин обладал ореолом неофициальности, противопоставленности государственным установлениям, некоторого бунтарства. Началось это еще с тех пор, как Ромул и Рем спорили о названии нового города и Рем, наблюдая с Авентина полет священных птиц, проиграл Ромулу (который для такого же гадания обосновался на Палатине). Царь Сервий Туллий продолжил традицию, построив на Авентине храм Дианы. Диана считалась покровительницей рабов и простолюдинов, и римские плебеи (в ту пору довольно бесправные) приняли богиню всей душой. Несколько раз в ранне-республиканские времена плебеи устраивали своего рода «итальянскую забастовку», только доведенную до логического конца: они не просто прекращали работать, а собирали домочадцев и пожитки и в полном составе выселялись из Рима на один из окрестных холмов, угрожая отделиться совсем и устроить там собственное государство. Кроме политической угрозы, у этого действия была весьма ощутимая экономическая подоплека: поскольку плебеи составляли подавляющее большинство трудового населения города, их отсутствие мгновенно приводило к полному коллапсу повседневной жизни: никто не торговал на рынках, не убирал улицы, не развозил товары, не ковал, не шил и не пек (представьте себе, что из Москвы или любого большого европейского города в одночасье удалились все рабочие-мигранты). Хотя не все из этих сецессий (удалений) использовали в качестве опорной точки Авентин, именно авентинская сецессия 449 года до н. э. стала поворотной в борьбе плебеев за свои права: впервые римская власть приняла писаные законы (так называемые «Законы двенадцати таблиц»), которые были известны всем и касались всех граждан, — в отличие от прежней системы, когда суд вершили втайне, почти как религиозный обряд, и исход чаще всего был неблагоприятен для тех, кто попроще и победнее. Оппозиционная репутация Авентина была подкреплена во II веке до н. э., когда сторонники народного трибуна Гая Гракха, предчувствуя поражение, безуспешно попытались укрыться в храме Дианы. В 1923 году Социалистическая партия вышла из состава итальянского парламента в знак протеста против убийства одного из их лидеров фашистскими боевиками. Этот акт был назван «новой Авентинской сецессией», хотя географической связи с Авентином у него не было. К сожалению, действия социалистов оказались тщетными: парламентская оппозиция в результате просто прекратила существование, а Муссолини собрал в своих руках еще больше власти, чем раньше. Термин Aventino, обозначающий бойкот со стороны меньшинства, сохранился в итальянском политическом лексиконе по сей день. А сам Авентин претерпел радикальные изменения — из плебейско-пролетарского района он превратился в спокойный и богатый квартал с роскошными особняками и дорогими гостиницами.