В годы войны

В годы войны

Мирную жизнь на Гражданке прервала Великая Отечественная война. «Целыми днями, с июня 1941 года, через Гражданку шли войска с техникой на войну: наверное, из северных районов – Токсово и Медвежьего стана», – вспоминает Галина Владимировна Михайловская.

Второй поток, беспрерывно двигавшийся через Гражданку, – беженцы. Так продолжалось почти до самой зимы 1941 года. По словам старожилов, беженцы «шли пешком, ехали на двуколках, ночевали во дворах». Много людей уходило тогда с Карельского перешейка – это были советские переселенцы, после советско-финской войны расселенные на «новых землях». Они гнали скот и тащили свое незамысловатое имущество на чем придется, вплоть до детских колясок.

По берегам Муринского ручья и Охты начал создаваться рубеж обороны. Земляные работы выполняли ленинградские женщины, вооруженные лопатами и прочим нехитрым инструментом. В короткий срок по берегам ручья возвели противотанковые валы. Их склоны делались острыми, чтобы танки не могли пройти, а на местах необходимых пока проходов ставились надолбы. До сих пор их цепочку можно увидеть там, где Муринский ручей пересекает современную улицу Руставели, в лощине на левом берегу ручья сохранились надолбы, установленные летом 1941 года.

…В августе 1941 года в Гражданке началось принудительное выселение немецкого населения. По воспоминаниям старожила Гражданки Валентина Венидиктова, «когда началась война, мне было восемь лет. В Гражданке стоял стон: в 24 часа выселяли немцев-колонистов».

Действительно, сразу же после начала Великой Отечественной войны «советские немцы» оказались между двух огней. Власть рассматривала их как пресловутую «пятую колонну» и делала все, чтобы ликвидировать остатки национальных автономий и выселить немцев подальше от фронта – в Сибирь, Казахстан, на Урал. А на оккупированных территориях немецкие власти также с достаточным недоверием относились к своим соотечественникам, нередко обвиняя многих из них… в большевизме.

25 августа 1941 года Военный Совет Ленинградского фронта принял постановление «Об обязательной эвакуации немецкого и финского населения из пригородных районов Ленинградской области» за № 196/сс. Принудительную эвакуацию предписывалось произвести в срок с 27 августа по 7 сентября. Местами назначения эвакуируемого населения значились Коми АССР и город Котлас Архангельской области.

По данным историка В.И. Мусаева, осуществление эвакуации возлагалось на областное управление НКВД. На местах проведением эвакуационных мероприятий руководили «тройки» в составе представителей исполкома районного совета, райкома ВКП(б) и уполномоченного райотдела НКВД. Эвакуируемым разрешалось взять с собой продукты питания весом до 200 кг на семью, одежду, белье, предметы первой необходимости и мелкий сельскохозяйственный инвентарь. В случае сопротивления эвакуации или отказа от выезда предписывалось выявлять и арестовывать зачинщиков.

30 августа 1941 года вышел секретный приказ НКВД СССР за № 001175 «О мерах по проведению операции по переселению немцев и финнов из пригорода Ленинграда в Казахскую ССР» за подписью наркома внутренних дел и генерального комиссара государственной безопасности Л.П. Берия, изданный «во исполнение постановления Государственного Комитета обороны СССР о переселении из пригородов Ленинграда в Казахскую ССР немцев и финнов». Согласно приказу, операцию надлежало провести в срок с 31 августа по 7 сентября. Из Ленинградской области следовало вывезти 96 тысяч человек по железной дороге, в том числе водным путем от Ленинграда до Череповца 36 тысяч человек.

Расселить их предполагалось в четырех областях Казахской ССР – Карагандинской, Кзыл-Ординской, Южно-Казахстанской и Джамбульской. Проведение «операции» возлагалось на заместителя наркома внутренних дел В.И. Меркулова и начальника Управления НКВД по Ленинградской области П.Н. Кубаткина.

Однако осуществить приказ НКВД СССР удалось тогда только частично, так как немцы очень быстро окружили Ленинград и 8 сентября замкнули кольцо блокады. Во исполнение приказа успели вывезти только 28 тысяч этнических финнов и немцев, большую часть из них поселили в Вологодской области.

Оставшиеся в блокадном кольце «советские немцы» оказались в подвешенном состоянии: их окончательная принудительная депортация являлась лишь вопросом времени. Впрочем, как отмечает историк Вадим Мусаев, «советские немцы» едва ли заслуживали такого отношения: хотя, возможно, среди них и были люди, относившиеся к советской власти неприязненно, но известно и другое: по уголовным делам за шпионаж, диверсии, вредительство и т. п. финны и немцы привлекались гораздо реже, чем русские или украинцы.

Второй акт трагедии депортации, коснувшейся тех, кого не выселили в конце лета 1941-го, разыгрался весной 1942 года. 20 марта 1942 года было принято повторное постановление Военного Совета Ленинградского фронта за № 00714/а о высылке оставшихся внутри блокадного кольца финнов и немцев. За неделю до этого постановления, 12 марта, нарком внутренних дел Л.П. Берия утвердил план, согласно которому около 50 тысяч человек из числа эвакуированных из прифронтовых местностей по специальному плану должны были быть направлены на рыбные промыслы Сибири – в Красноярский край, Омскую и Иркутскую области. Именно туда и решили отправить ленинградских немцев и финнов.

Исполком Леноблсовета и областное управление НКВД должны были начать проведение «операции» 26–27 марта 1942 года, однако фактически выселение началось еще за несколько дней до постановления Военного Совета Ленинградского фронта. Выселяли в принудительном порядке, в 24 часа, хотя происходило это везде по-разному. Большую часть имущества приходилось оставлять на месте, скот отбирался под расписки. Всего из Ленинграда и Ленинградской области в марте – апреле 1942 по «специальному плану» вывезли 38 112 человек – немцев, финнов, а также просто «политически сомнительных граждан».

Муринец Александр Алексеевич Иванов стал свидетелем выселения немцев, живших в колонии на въезде в Мурино. Эшелон с товарными вагонами для депортируемых немцев и финнов-ингерманландцев подали на станцию «Девяткино». «Срок сбора был установлен в 24 часа, – вспоминает Александр Иванов. – Эшелон, вероятно, шел до станции «Пискаревка», а оттуда на станцию «Ладожское озеро». В память об этом печальном событии я подобрал брошенные при посадке самодельные саночки, на которых потом стал возить воду…»

«Можно утверждать, что эвакуация из блокированного города спасала людям жизнь, – отмечает историк Вадим Мусаев. – Однако о населении, эвакуированном обычным способом, в дороге и в местах прибытия заботились: снабжали продовольствием, одеждой. Спецэвакуация же фактически ничем не отличалась от высылок периода коллективизации: те же „телячьи вагоны“, те же ужасающие условия в местах поселения».

Как вспоминает колонистка Гражданки Валентина Бауэр, на сборы давалось 24 часа, взять с собой вещей разрешалось не больше чем по 16 кг. По ее словам, «нерусское население Гражданки» стали вывозить 17 марта 1942 года.

«За сутки (по мешку – за плечами) оставили дом со всем нажитым добром и вынуждены уехать в Сибирь, – вспоминает Валентина Бауэр. – Надо было добираться до Финляндского вокзала. Папа остановил грузовую машину (там везли покойников, закрытых брезентом), дал пачку папирос, и нас довезли, а там на пригородном поезде – до Ладожского озера. Через Ладогу перевозили на грузовых машинах. Немцы дорогу обстреливали. Наша машина проскочила, а следующая ушла по лед. Мне, маме и отцу дали эвакуационные удостоверения. Привезли в Жихарево. Там поместили в товарные вагоны, на остановках кормили кашей и хлебом.

Попала я в город Красноярск, вербовщики записали на работу на лесозавод в Енисейске. Тут были и финны, и поляки, и очень много калмыков. Жили мы в общежитии. Клопов полно, спать невозможно. Отобрали у нас паспорта, и до 1955 года были мы под комендатурой. Ходили туда каждый месяц на отметку. И только в 1955 году нам дали паспорта. На следующий год поехали в Ленинград хлопотать за свою квартиру. Ежедневно ходила по инстанциям, но круг был замкнут. Позже по разрешению моя семья переселилась на Украину в город Славянск Донецкой области…»

* * *

Оставшиеся на Гражданке жители в полной мере разделили все страшные тяготы ленинградской блокады – бомбежки, обстрелы, страшную первую блокадную голодную зиму. Нине Евгеньевне Медынской было семь лет, когда началась война. Семья жила в доме № 15 по Старцевой улице. «В квартире было очень холодно, – вспоминает Нина Евгеньевна о первой блокадной зиме. – Мы жили в двухэтажном деревянном доме на втором этаже в отдельной двухкомнатной квартире. Голландскую печь в большой комнате топить было нечем. Мама где-то раздобыла „буржуйку“, приносила небольшую охапку коротеньких дровишек, и мы обогревались возле нее. По карточкам давно уже ничего не давали, кроме маленького кусочка черного, как уголь, хлеба. Под Новый год (1942-й) мама слегла. Она умерла от истощения 31 декабря. А за неделю до этого нам пришла открытка с военного завода, в которой сообщалось, что мой отец умер от голода прямо в цеху завода. Так я осталась сиротой…»

Во время войны на Гражданке разместилось несколько важных для обороны Ленинграда военных объектов.

С осени 1941 года на Гражданке появился военный аэродром. После начала блокады авиация Балтийского флота оказалась лишенной большинства своих аэродромов. Поэтому срочно требовались новые площадки, пригодные для посадки боевых самолетов. Одну из таких площадок подготовили на месте опытного поля совхоза «Ручьи». Во время блокады она стала главной авиабазой Балтийской ударной авиации. Отсюда взлетали самолеты, защищавшие небо над «Дорогой жизни».

Первым в конце октября 1941 года этот аэродром осваивал 57-й штурмовой полк, ставший затем 7-м гвардейским. В различные периоды на аэродроме «Гражданка» базировались и вели боевые действия разведчики 26-й отдельной авиаэскадрильи и 15-го авиаполка, летчики 12-го гвардейского пикировочно-бомбардировочного и 21-го Краснознаменного истребительного авиаполков, 2-й эскадрильи 1-го гвардейского минноторпедного полка и других частей ВВС Балтийского флота.

«Во время взлета торпедоносцы с торпедами под брюхом пролетали прямо над нашим домом, – вспоминает Лев Леонидович Голованов, живший на Старцевой улице. – Взлетно-посадочная полоса аэродрома пролегала по нынешнему проспекту Науки. Она начиналась от теперешнего Гражданского проспекта в направлении железнодорожной станции «Ручьи». Бомбосклад аэродрома находился в лесном массиве между нынешними улицами Верности и Пискаревским мемориалом, а бензосклад – между проспектом Непокоренных и улицей Бутлерова. На посадочной полосе в месте приземления самолетов была площадка, застланная гранитными надгробиями с немецкого кладбища. Пруд, существующий сегодня на улице Бутлерова, образовался в результате бомбежки немцами аэродрома. После войны эту воронку использовали как песчаный карьер. На месте школы-интерната на Гжатской улице был карьер, в который упал подбитый наш истребитель „пешка“ и пролежал там до 1945 года».

Чтобы отвлечь авиацию противника от аэродрома «Гражданка», в полях между Мурино и Буграми построили ложный аэродром. На нем установили фанерные макеты, изображавшие самолеты.

…Немало летчиков, взлетавших с аэродрома «Гражданка», отдали свои жизни во имя победы. Мемориал павшим воинам расположен в западной части кладбища в поселке Мурино, где в обрамлении якорей и пропеллеров на гранитном постаменте установлены десять мемориальных досок с фамилиями, инициалами и званиями летчиков ВВС БФ и 13-й воздушной армии, базировавшихся на аэродроме «Гражданка» и погибших в боях за Ленинград в 1941–1944 годах. Среди них – три Героя Советского Союза.

В школе № 111 на Дороге в Гражданку (дом № 7) осенью 1941 года разместились военнослужащие 3-го отдельного учебного танкового батальона. Он входил в состав 12-го учебного танкового полка, сформированного 29 июня 1941 года. Полк выполнял задачи ускоренной подготовки танкистов для восполнения боевых потерь в танковых частях. За годы войны полк подготовил более 22 тысяч танкистов, сформировал 13 маршевых батальонов, 2 танковых полка и одну танковую бригаду.

Всего в состав полка входило четыре батальона: 1-й и 4-й, а также штаб находились на Прибытковской улице, 2-й батальон – в Коломягах, а 3-й батальон – в школе № 111 на Гражданке. За школой, практически до самого Пискаревского кладбища, устроили танковый полигон.

«Там, где сейчас спортивный зал школы, была большая и глубокая яма типа карьера, где по рельсам катали макет танка, а из его пулемета стреляли по мишеням, – рассказывал старожил Гражданки Лев Леонидович Голованов. – Вокруг домов, прилегающих к школе, располагались танки и самоходные установки, прошедшие ремонт на ленинградских предприятиях. Эти танки укомплектовывались боекомплектами и выпускниками школы и прямо от школы отправлялись на фронт».

Командир учебного танкового батальона В.А. Гнедин проводит занятия по тактике пехотного боя. 1942 год. (Фото из архива Военно-исторического школьного музея танковых войск имени В.А. Гнедина в гимназии № 111)

Танкист-поэт Сергей Орлов впоследствии писал: «Нас разместили в казармы в Лесном, улица называлась Дорога в Гражданку. Надо ли говорить, как мы невесело шутили по поводу названия этой улицы, ибо она вела из гражданской жизни на войну». Сергей Орлов, впоследствии танкист Волховского фронта, всего две недели проходил практику в 3-м батальоне как командир танка. Его тяжело ранило в боях под Карбуселью, он стал инвалидом войны. После войны обратился к поэтическому творчеству, стал профессиональным литератором. Из-под его пера вышло множество прекрасных стихотворений. Имя поэта хорошо знали любители поэзии в СССР. Горькое, но светлое стихотворение о погибшем танкисте «Его зарыли в шар земной…» стало хрестоматийным. Скончался поэт в 1977 году.

«В танковой школе работал мой отец, – вспоминает старожил Гражданки Гурий Игнатьевич Дорогценко. – Танкисты катали меня на танке по Гражданке, я так радовался этому. Совсем ребенок был еще… Когда отец погиб – его похоронили прямо у школы, поставили обелиск. При постройке спортивного комплекса имени братьев Знаменских надгробие повредили. Но мне удалось перевезти оттуда останки и захоронить рядом с могилами предков».

В танковой школе на Гражданке нашли приют пятеро осиротевших мальчишек, ставших «сыновьями полка». Их имена известны: Николай Макряков, Петр Судаков, Валентин Иванов, Николай Жихарев и Виктор Воронин. Колю Макрякова подобрал старшина танковой роты Подопригора, приехавший в блокадный Ленинград в 1942 году навестить друзей. Не найдя их, он пошел искать соседей, но дом стоял пустой, и только в одной из комнат старшина увидел истощенного полуживого мальчика. Его родители и брат умерли от голода. Завернув найденыша в одеяло, Подопригора привез его в деревню Ваганово, где в это время стояла его часть. Месяц Коля Макряков жил в землянке у капитана Петраченко, который буквально с того света вытащил мальчишку.

Когда часть перевели на Гражданку, капитан взял его с собой. Коля стал любимцем всего танкового полка, но тяготы военной жизни переносил наравне со всеми. В 1943 году он получил звание гвардии сержанта. В газете «На страже Родины» появилась фотография, изображавшая момент вручения 9-летнему Николаю Макрякову медали «За оборону Ленинграда».

На первом и втором этажах школы № 111 размещались учебные классы танковой школы, на третьем этаже жили танкисты, а на четвертом поместили госпиталь для легко раненных воинов Ленинградского фронта. После выздоровления они становились курсантами танкового батальона. Кроме того, в самые тяжелые месяцы блокады в этот госпиталь поступали люди, больные дистрофией, ослабевшие от голода.

Главным врачом госпиталя назначили Валентину Сергеевну Соловьеву. В 1940 году она закончила Первый Медицинский институт и была направлена на работу врачом в Псковскую область. Когда началась война, ее призвали в действующую армию – в танковый полк, находившийся во Пскове. С отступавшими войсками Валентина Соловьева дошла до Ленинграда.

По ее воспоминаниям, обслуживающий персонал госпиталя – няни, повара, прачки, кочегары – были вольнонаемными из числа местных жителей Гражданки, в возрасте 17–25 лет. В госпитале не ощущалось разделения на должности и ранги: все на своих местах работали и делали все возможное и невозможное для выполнения поставленных задач. По словам Валентины Сергеевны, местные жители Гражданки шли работать в госпиталь по велению сердца. Нет никакого сомнения, что это было так, но существовало и другое, не менее важное обстоятельство: работа в госпитале служила для местных жителей возможностью просто-напросто выжить в страшнейших блокадных условиях, не умереть с голоду и обеспечить в какой-то мере едой родных и близких.

«За свой круглосуточный, изнурительный труд они не получали зарплаты, довольствуясь дополнительным пайком, которым подчас делились с голодными мальчишками-солдатами», – вспоминала Валентина Соловьева. Подтверждает ее слова старожил Гражданки Клавдия Андреевна Кирильцева. «Денег нам в госпитале не платили, зато кормили, – рассказывала она. – Я тоже работала прачкой, а паек свой приносила своим детям, у меня было три сына. Благодаря этому они остались живы. Кто не работал в госпитале, того посылали на заготовку дров для города в Муринский лес, да и в Пискаревском лесу валили деревья, когда прорубали просеки для танков».

О тяжелейших условиях работы в госпитале вспоминала Клавдия Петровна Иванченко. Перед войной она закончила медицинский техникум и попала работать в госпиталь по направлению военкомата. «Зимой 1941–1942 годов госпиталь был так переполнен, что на нарах лежало по несколько человек, – рассказывала она. – Донимал всех голод, постоянно хотелось есть. Но еще больше все страдали от лютого холода. Каменное здание от печек-буржуек не прогревалось, раненые и больные укрывались одеялами, а поверх матрасами. Весь персонал ходил на заготовку дров, растаскивали на дрова старые, покинутые жителями дома в деревне Гражданка. Но что могли заготовить девчонки, еле державшиеся на ногах от голода. Спасала всех только работа: работали как одержимые, временами казалось, что черные дни блокады никогда не закончатся. Но отчаяния и паники среди персонала госпиталя не было. Наоборот, все друг друга поддерживали, относились ко всему с юмором, пели песни, читали стихи, даже умудрялись танцевать! И даже влюблялись! Молодость брала свое!

Была общая беда – цинга. Человеческому организму не хватало витаминов. В госпитале был создан цех, где Иван Фендриков колдовал над изготовлением настойки из хвои сосны. Все, кто держался на ногах, ходили в лес, благо он был рядом, на заготовку хвои. Этот напиток давали всем ежедневно на завтрак и больным, и здоровым. Вот они – малоизвестные герои, в условиях блокады сохранившие жизнь другим: Николай Васильевич Никитин, Лидия Васильевна Литавина, Валентина Ивановна Языкова, Раиса Ивановна Малюкова, Татьяна Ивановна Назарова, Мария Матвеевна Николаева и многие другие бывшие жители Гражданки. Кто-то из них не дожил до победы. Многих судьба разбросала по просторам нашей страны…»

Старожилы Гражданки, пережившие блокаду, с благодарностью вспоминают о танкистах, квартировавших в школе: в самые тяжелые месяцы они очень помогали местному населению. «Ребята наших домов постоянно бегали к танкистам, которые всегда находили, чем нас угостить: кусочком сахара, сухариком, пшенной кашей из котелка, – рассказывает Лев Леонидович Голованов, живший в доме № 8 по Старцевой улице. – Наши матери и старшие сестры стирали белье солдатам».

В школе на Политехнической улице открылся эвакогоспиталь № 1359. Еще один госпиталь до самого конца войны находился в школе № 514 на Большой Спасской улице. По воспоминаниям Льва Леонидовича Голованова, раненые высадили перед этой школой аллею тополей. «Раненный в руку нажимал на лезвие лопаты ногой, а раненный в ногу рыл лопатой ямку, – рассказывал он, – третий подносил и держал тополь, когда его засыпали. Так ранеными была посажена вся эта аллея». К сожалению, аллеи больше нет: несколько лет назад ее вырубили, и на этом месте, по адресу «проспект Непокоренных, № 14», построили многоэтажный жилой дом…

Напротив школы № 111 на Дороге в Гражданку, где размещался учебный танковый батальон, в здании бывшего приюта находился детский дом № 52, его директором работала Т.Е. Гармаш. Большое кирпичное двухэтажное здание простояло до начала 1960-х годов.

«Туда свозили детей, потерявших родителей, – вспоминает Галина Владимировна Михайловская. – Их мыли, кормили, лечили и по возможности отправляли на „Большую землю“. Но многие умирали – голод делал свое дело. В этом детском доме работала моя мама, Ольга Георгиевна Шиканова (Михайловская), и она на санках отвезла на Пискаревское кладбище шестьдесят умерших детей. Все тела покойных передавались под расписку, поскольку думали, что родители после войны будут их искать. Я помогала маме, так как была направлена в этот детский дом по „комсомольской путевке“».

Ольга Шиканова до войны работала библиотекарем, а потом завхозом в школе на Дороге в Гражданку, в доме № 7. Именно она в качестве завхоза передавала осенью 1941 года школу № 111 танкистам. Вместе с учителями, не успевшими эвакуироваться, Ольгу Шиканову перевели работать в детский дом № 52.

«Делать здесь приходилось все, – вспоминает Галина Владимировна Михайловская, – дети в основном были лежачие. Я помню огромные залы, кроватки рядами, и дети – очень тихие, и это было так страшно. Они все просто тихо лежали. До сих пор один мальчишечка не выходит у меня из головы. Было ему лет одиннадцать. Когда он умер, его подняли, а под подушкой у него – сухари…»

* * *

О «блокадных страницах» истории Гражданки рассказывают школьные музеи этого района.

В школе № 111 в 1965 году возник музей танковых войск – поначалу как комната боевой славы танкистов. Начало музею положил комсорг 3-го отдельного учебного танкового батальона, находившегося во время войны в здании школы, Владимир Михайлович Зверев. Директор школы Нина Сергеевна Тараканова поддержала его идею создать школьный музей. Сбор материалов и экспонатов начался в 1963 году, в нем принял активное участие бывший командир 3-го батальона Герой Советского Союза В.А. Гнедин, его имя впоследствии присвоили музею.

Комнату боевой славы зарегистрировали 10 сентября 1966 года, а ровно через год, 10 сентября 1967 года, в стенах школы открылся музей «Боевой славы танкистов Ленинградского фронта». В 1968 году музей вместе со школой переехал в новое учебное здание – на улицу Фаворского, в доме № 16. Время шло, экспозиция школьного музея не раз реконструировалась и дорабатывалась. В настоящее время в нем около четырех тысяч архивных документов и реликвий, связанных с ленинградской битвой и блокадой Ленинграда. Среди них – кобура от личного пистолета танкиста Героя Советского Союза В.А. Гнедина, шинель и хромовые сапоги генерала В.И. Баранова, командовавшего бронетанковыми и механизированными войсками Ленинградского фронта.

Конечно, с годами многие материалы и физически, и морально устаревали. Однако музей сумел выжить даже в последнее десятилетие. Новую жизнь в музей вдохнуло еще одно направление – краеведческое, оно добавилось к военному с 1998 года. Сегодня музей пытается взять на себя задачу по созданию экспозиции о «малой Родине» – Гражданке и ее ближайших окрестностях. Инициатором замысла стала руководитель музея Галина Николаевна Капранова. Она живет на Гражданке уже почти полвека – с 1958 года. Застала она и прежнюю Гражданку, и ее реконструкцию 1960-х годов. Галина Николаевна Капранова – автор путеводителя для проведения экскурсий по Выборгской стороне и программы «Моя родина – Калининский район»…

В школе № 473 на улице Верности (дом № 28, корп. 4), расположенной на территории бывшего военного аэродрома «Гражданка», с 1970 года существует музей «Балтийская слава». В его экспозиции представлены материалы по истории дважды Краснознаменного Балтийского флота после 1917 года и о событиях и людях, связанных с ним, в том числе и об истории аэродрома «Гражданка».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.