ГЕНРИХ ИОГАНН ФРИДРИХ ОСТЕРМАН (1686–1747)

ГЕНРИХ ИОГАНН ФРИДРИХ ОСТЕРМАН

(1686–1747)

Российский государственный деятель, дипломат, граф (1730). Член Верховного тайного совета. Фактически руководил внутренней и внешней политикой России при Анне Иоанновне. После дворцового переворота 1741 года, возведшего на престол Елизавету Петровну, был отправлен в ссылку, где и умер.

Генрих Иоганн Фридрих, или граф Андрей Иванович Остерман, как его звали в России, родился 30 мая 1686 года в семье Иогана Конрада Остермана, бедного пастора из Эссена в Вестфалии. Генрих Иоганн Фридрих получил образование предположительно в Йене и Эйзенахе. В 1703 или 1704 год он познакомился в Амстердаме с российским вице-адмиралом Крейсом, который принял его к себе секретарем.

За два года пребывания в России Остерман научился свободно говорить и писать по-русски. Петр Великий, находясь однажды на корабле вице-адмирала Крейса, попросил найти толкового чиновника, который мог бы грамотно написать письмо. Вице-адмирал представил царю Остермана. Государь остался очень доволен им, и с тех пор Андрей Иванович неотлучно находился при монархе. Петр I время от времени повышал его чинами и прибавлял ему жалованья и доверял даже секретные дела.

16 февраля 1708 года Остерман, владевший латинским, немецким, французским, голландским, итальянским и русским языками, был определен в дипломатическое ведомство — Посольскую канцелярию в качестве переводчика к вице-канцлеру П.П. Шафирову. В 1711 году Остерман сопровождал Петра I в Прутской экспедиции. Вместе с вице-канцлером бароном Шафировым он ездил в лагерь к верховному визирю для заключения мира между Россией и Портой Оттоманской. 12 июля Андрей Иванович был пожалован в тайные секретари.

В феврале 1713 года Остерман отправился в Берлин к прусскому королю Фридриху I с устным посланием Петра I. В том же году дипломат обязался служить России до окончания русско-шведской войны. В 1716-м он был назначен советником Посольской канцелярии и выполнял важные поручения царя.

Остерман вместе с Я. В. Брюсом принимал участие в русско-шведских мирных переговорах на Аландском конгрессе, открывшемся 12 мая 1718 года.

Русские представители сразу заявили, что «его царское величество желает удержать все им завоеванное». Шведские дипломаты не менее категорически ответили, что «король желает возвращения всего у него взятого»; Герц объявил мир невозможным, если предварительно не будет решено вернуть Швеции Лифляндию и Эстляндию. Русские со своей стороны указали, что мир не состоится без предварительного решения о сохранении Лифляндии и Эстляндии за Россией.

Затем дипломатам пришлось все же перейти к аргументации своих требований. Постепенно стало ясно, что шведы согласны уступить кое-что при условии получения территориальной компенсации в другом месте. В соответствии с полученными инструкциями Остерман и Брюс проявили готовность рассмотреть вопрос об «эквиваленте». Однако на официальных заседаниях русские представители никак не могли получить объяснения того, чего же конкретно хотят шведы. Между тем Остерман вступил «в конфиденцию», и в частных разговорах стало постепенно проясняться стремление шведов добиться не только согласия России на то, чтобы Швеция вернула себе потерянное в пользу Дании, Ганновера или Пруссии, но чтобы русские помогли в этом деле прямым вооруженным участием в войне против своих бывших союзников. При этом Герц, соглашаясь на переход к России Эстляндии и Лифляндии, решительно настаивал на сохранении за Швецией Выборга, Ревеля, Кексгольма.

Положение стало ясным, когда Герц представил Остерману и Бри проект дополнительных статей к мирному договору, который еще предстояло окончательно согласовать.

Россия в обмен за признание Карлом XII присоединения к ней прибалтийских земель, и без того прочно ею удерживаемых, должна выставить, 150-тысячную армию и в союзе с разгромленной Швецией вступить в войну с Польшей, Данией, Англией, с ее союзниками Голландией, Германской империей, фактически со всей Европой.

Остерман пунктуально выполнял обязанности русского посла. Свои действия он весьма логично продумывал и обосновывал. Прежде всего считал комплекс предложений Герца «делом, от которого зависит все благополучие Российского государства». Интересы России, как было четко сказано в инструкциях, требовали заключения мира с Швецией. И Остерма полагал, что «если не добиться сейчас мира, то война расширится и неизвестно, когда и как она окончится». Поэтому следует идти на уступки, поскольку Герц от имени Швеции уже принял основные территориальные требования России. «Не думаю, — писал Остерман, — чтоб какой другой министр без всякого почти торгу на такую знатную уступку согласился». Остерма признавал, что Россия возьмет на себя тяжелые обязательства участвовать в трудной войне. Однако если она этого не сделает, то европейские страны враждебные ей, сами могут начать действовать, когда и где они это сочтут нужным. Принятие плана Герца позволит отдалить неизбежную войну от русских границ, перенести ее на территорию недоброжелательных к России стран. По мнению Остермана, было только две возможности: либо ждат когда союзники, возбуждаемые Англией, выступят против нее, либо предупредить их действия и выступить против них. Последнему варианту он отдавал предпочтение.

Петр приказывал не отвергать даже совершенно неприемлемые предложения Герца, и Остерман поступал строго по этой инструкции. Для него важно было не разрывать конгресс только в ближайшее время, «вскорости» чтобы подать шведам надежду. Он подчеркивает, что обязательства Россия может взять на себя «по заключению мира», то есть после подписания дс говора.

Получив указ царя от 16 ноября, Остерман в тот же день послал Головкину и Шафирову письмо, в котором уверял, что «шведские условия такс вы, что требуют зрелого размышления и может быть, что продолжение войны против Швеции не так нам тягостно будет, как новая война, в которую входить имеем». Петр, решительно отклонив шведские идеи, в то время предписывал конгресса не прерывать, а затягивать его всеми возможными способами. Брюсу и Остерману предстояла трудная задача. Но судьба освободила их от ее решения. 14 декабря на острове Сундшер стало известно, что король Карл XII убит в Норвегии при осаде крепости Фридрихсгаль шальной пулей.

Вопрос о заключении мира России с Швецией теперь уже невозмол было рассматривать вне связи с тем, что происходило в дипломатической жизни Европы.

Остерман должен был вновь напомнить шведам о прежних условиях мира и о готовности пойти на уступки: вернуть всю Финляндию, Лифляндию присоединить к России не навечно, а лишь временно, на 40, даже 20 лет, выплатить Швеции денежную компенсацию. Инструкция предписывала заявить, что никаких новых уступок с русской стороны сделано не будет.

В Стокгольме Остерману ответили, что лучше им всем погибнуть, чем заключить такой невыгодный мир. С соблюдением всех протокольных церемоний Остерман выполнил данное ему поручение. 6 августа он вернулся и доложил Петру о том, что ультиматум отвергнут. Вся эта процедура предпринималась исключительно для того, чтобы показать искреннее стремление России к миру. А в то самое время, когда Остерман объяснялся с королевой, отряды русских высадились с кораблей на шведский берег в двух местах, севернее и южнее Стокгольма. Шведские войска кое-где пытались оказать сопротивление, но были легко обращены в бегство. Операция носила сугубо демонстративный характер и предназначалась для наглядного доказательства беззащитности Швеции, что и было достигнуто.

Без всяких посредников 28 апреля 1721 года в финском городе Ништадт встретились за круглым столом дипломаты России и Швеции для заключения мирного договора. Россию представляли по-прежнему Брюс и Остерман, который получил титул барона и тайного советника канцелярии.

Переговоры проходили напряженно. Дело дошло до смешного: шведские представители, например, требовали, чтобы в перечне уступленных ими городов числился Петербург. Русская сторона не поступилась ничем. Более того, если в конце Аландского конгресса Россия соглашалась на временное присоединение Лифляндии, то теперь она отходила к России навечно. В то же время русские представители пошли на уступки ради главного — скорейшего подписания договора. Россия уступила Швеции Финляндию, согласилась не настаивать на включении в договор претензий голштинского герцога, за Лифляндию выплачивалась двухмиллионная компенсация. Швеция получала право беспошлинно закупать русский хлеб и т. д. Но представители России не пошли на заключение прелиминарного договора, рассчитанного на то, чтобы снова затянуть дело.

30 августа 1721 года был подписан Ништадтский договор, согласно которому между Россией и Швецией устанавливался «вечный, истинный и ненарушенный мир на земле и воде». Завоеванные русским оружием Ингерманландию, часть Карелии, всю Эстляндию и Лифляндию с городами Рига, Ревель, Дерпт, Нарва, Выборг, Кексгольм, островами Эзель и Даго оставались за Россией.

Петр был очень доволен заключенным договором и мастерством своих дипломатов. Он даже женил Остермана на русской красавице Марфе Стрешневой, которая, впрочем, по мнению одного из мемуаристов, «была одно из самых злых созданий, существовавших на земле». В 1723 году Андрей Иванович стал сенатором и заменил Шафирова на посту второго лица в дипломатическом ведомстве. Петр I говорил об Остермане, что он никогда не ошибается в министерских делах.

В 1724 году Петр I поручил Остерману «дать приличнейшее образование Коллегии иностранных дел». Тайный советник Остерман, опытнейший дипломат, составил проект нового штата канцелярии и регламента Коллегии. Проект-записка, названная «К сочинению и определению канцелярии Коллегии иностранных дел предложения» — один из лучших составленных Остерманом документов.

Начинались они с характеристики самой Коллегии: «Дела в Коллег иностранных дел, или, просто сказать, в тайном совете, суть наиважнейшие»; все эти дела исполняются служителями коллежской канцелярии которая есть «вечный государственный архив и всем старинным и прошедшим в государстве делам, поступкам, поведениям и взятым мерам вечное известие», отсюда следует, «что необходимо установить в ней <канцеляри КИД> вечный и основательный порядок».

По мнению Остермана, служители Коллегии должны быть «умными в делах уже обученными, и вследствие малолюдства их принуждены будут работать день и ночь, то необходимо им учинить хороший порядок и довольное пропитание». Вместе с тем служителей предлагалось освободить от постоев, так как они занимались секретными делами, ибо «излишняя компания дома к излишним разговорам часто ведет».

«Предложения» Остермана не были утверждены из-за смерти Петра I. Однако они изучались и использовались при составлении штатов на протяжении всего XVIII столетия.

Петр Великий отдавал должное уму и прозорливости барона Остерна, отмечал, что он лучше других министров знает истинную пользу Русского государства, и был для оного необходим.

Императрица Екатерина I, по восшествии на престол в 1725 году, пожаловала его государственным вице-канцлером и действительным тайным советником. С тех пор Остерман вступил в управление иностранными делами и оправдал впоследствии доброе мнение, которое имел о нем покойный император.

В послепетровскую эпоху Остерман превратился в одну из ключевых фигур российской политики. Его отличала фантастическая работоспособность; по отзывам современников, Остерман занимался делами и днем и ночью, и в будни и в праздники. В течение 15 лет он фактически руководил русской внешней политикой.

Благодаря Остерману в 1726 году Россия заключила союзный договор с Австрией, сохранивший свое значение на весь XVIII век, ибо в основе его согласно идее Остермана, была общность интересов по расчленений Польши, «укрощению» Пруссии и изгнанию турок из Европы.

Новая внешнеполитическая программа России была сформулиро! на Остерманом в июле — августе 1727 года и развита в письмах к Б.И. Баракину и А.Г. Головкину, русским уполномоченным на Суассонском конгрессе. Основные принципы ее таковы: «убежать от всего», что «могло бы в какое пространство ввести», то есть избегать любых военных столкновений; «освободиться добрым порядком» от имевшихся обязательств в отношении голштинского и мекленбургского дворов, а добившись этого — «возобновить прежнее согласие с дацким»; восстановить прежние дружеские отношения с Англией; короля прусского содержать на своей стороне, ибо, «хотя и вспоможения великого от него ожидать невозможно, однако ж для других соседов пригодится»; с Австрией «оставаться в союзе» для решения турецких и иранских дел, а с другими соседями «искать дружбу и союз». Эта примирительная программа постепенного сближения с Англией и Данией, дальнейшего укрепления русско-австрийске союза при ее реализации позволила бы России укрепить свои позиции в Балтике и в целом в Европе, а также приступить к решению «восточны» проблем.

Остермана ценили как профессионала, опытного и умного человека, но все равно в силу своего нрава, происхождения он оставался чужаком для русской знати, а потому особенно льнул к фаворитам и «сильнейшим» у подножия трона. Вначале его покровителем стал А.Д. Меншиков, влиятельный вельможа при дворе Екатерины I. Благодаря близости к нему Остерман получил важную должность воспитателя — обер-гофмейстера великого князя, а потом императора Петра II. Осенью 1727 года Остерман перешел на сторону враждебного Меншикову клана князей Долгоруких и стал одним из инициаторов свержения и ссылки светлейшего в Сибирь.

Тонкий политический нюх, знание человеческих слабостей, самообладание, беспринципность и умение вовремя поставить на победителя, плести сложную интригу и при этом оставаться в тени — все эти качества позволили Остерману удержаться на плаву при пяти самодержцах. Тяжело пришлось ему в начале 1730 года, когда члены высшего правительственного органа — Верховного тайного совета, куда, кстати, входил и Остерман, вознамерились ограничить власть императрицы Анны Иоанновны. После провала этого предприятия Остерману чудом удалось избежать опалы.

С немалым трудом Остерман — член Кабинета министров и граф — сумел найти подход к капризному и подозрительному фавориту Анны Иоанновны Э.И. Бирону, который хотя и не любил Андрея Ивановича, но ценил его как крупного специалиста, считался с его мнением. Генерал Манштейн пишет в своих мемуарах: «Граф Остерман был без сомнения в свое время один из величайших министров в Европе. Он совершенно знал пользы всех держав; имел способность обнимать все одним взором, и одарен будучи от природы редким умом, соединял с оным примерное трудолюбие, проворство и безкорыстие. Он никогда не принимал ни малейшего подарка от иностранных дворов, не получив прежде на то позволения от своего двора. С другой стороны, имел чрезвычайную недоверчивость и простирал часто слишком далеко свои подозрения; не мог терпеть никого выше себя, также равного, разве несведущего. Никогда коллеги его в Кабинете не были им довольны; он во всем хотел быть главным, а чтобы прочие соглашались только с ним и подписывали. В затруднительных делах Государственных, когда, по занимаемому им месту, следовало ему дать свое мнение, он притворялся больным, опасаясь учинить что-либо для себя предосудительное, и посредством такой политики удержался при шести разных правительствах».

Дипломатические бумаги Остермана показывают его изощренный ум, умение учесть, взвесить все обстоятельства дела, предусмотреть все негативные последствия политических поступков. Любопытно также, что он никогда не подписывался титулом барона и графа, а всегда просто: Андрей Остерман. Как для руководителя внешней политики, для него было характерно развитое чувство равновесия, расчетливость и — главное — стремление оставить России поле для дипломатического маневра, а соответственно — для самостоятельной политики. «Наша система, — писал Остерман в 1727 году, — должна состоять в том, чтобы убежать от всего, что могло бы нас в какие проблемы ввести».

После кончины великого канцлера графа Головкина, последовавшей 1 января 1734 года, граф Остерман вступил в Главное управление иностранным департаментом и в декабре того же года заключил в Санкт-Петербурге с английским резидентом Рондо трактат в 30 статьях о дружбе и взаимной торговле на 15 лет.

В 1736 году императрица объявила войну Порте. Частые нападет крымских татар на российские границы явились тому причиной. Некоторые из российских политиков, и прежде всего граф Остерман, были против этой войны. Он доказывал, что Россия не может извлечь из этого выгод, война приведет к значительным военным потерям и большим финансовым издержкам. Предположения графа Остермана оправдались: Россия, помимо некоторого расширения границ и блистательных успехов оружия своего войска, никакой существенной выгоды от войны с Портой не получила. Война завершилась в 1739 году. Изданный в феврале 1740 года манифест о заключенном с турками мире был сочинен графом Остерманом. Он получил от императрицы Анны Иоанновны серебряный сервиз, бриллиантовый перстень и пенсию в 5000 рублей, сверх получаемого им жалованья.

У Остермана не было друзей или добрых знакомых, что и немудрено: общение с ним, по единодушному мнению, было крайне неприятно, был очень скуп и нечистоплотен. Комнаты его отличались дурным убранством, а служители были одеты как нищие. Серебряная посуда, которую он каждый день употреблял, больше походила на оловянную.

Супруги Остерман имели двоих сыновей и одну дочь — графиню Анну Андреевну, которая была замужем за генерал-аншефом Матвеем Андреевичем Толстым. Старший сын граф Федор Андреевич дослужился до генера-поручика. Он был действительным тайным советником, сенатором. Другой сын, граф Иван Андреевич, поднялся еще выше, став канцлером России.

Скрытность, лживость и лицемерие Остермана стали притчей во языце, а не особенно искусное притворство — поводом для анекдотов. В минуты риска, когда нужно было высказаться о чем-либо определенно или подписать требующий особой осмотрительности документ, Остерман внезапно и резко заболевал. У него начиналась подагра, мигрень, ревматизм или что-нибудь другое. Он жалобно стонал, укладывался в постель, и вытащить его оттуд было невозможно. Не без сарказма Бирон писал в апреле 1734 года посланник России в Варшаве графу Кейзерлингу: «Остерман лежит с 18-го февраля и все время один только раз брился, жалуется на боль в ушах, обвязал себе лицо и голову. Как только получит облегчение в этом, он снова подвергнется подагре, так что, следовательно, не выходит из дома. Вся болезнь может быть такого рода: во-первых, чтобы не давать Пруссии неблагоприятного ответа, во-вторых, турецкая война идет не так, как того желали бы».

В последние годы царствования Анны Иоанновны (с 1736 года) Остерман редко выезжал из дому, под предлогом, что не мог ходить от сильной подагры. Однако же притворная болезнь от сидячей его жизни превратилась в настоящую, так что он оставлял кресла свои и ездил во дворец по одним только чрезвычайным случаям, и когда специально за ним присылали.

В 1740 году, после смерти Анны Иоанновны, свержения Бирона, отставки Миниха и установления регентства Анны Леопольдовны, Остерман решил, что наступил его час, и, пользуясь особым доверием правительницы выдвинулся в руководители государства — фактически стал главой правительства. Эта должность, как и чин высшего морского начальника — генера адмирала, полученный Остерманом в 1740 году, была явно не по нему: привыкший действовать незаметно, осторожно плести сети интриг, он не обладал необходимой широтой подхода к государственным проблемам, авторитетом лидера, решительностью и смелостью.

В 1741 году в Россию прибыло персидское посольство, чтобы встретиться с цесаревной Елизаветой Петровной, однако прием не состоялся — Остерман воспрепятствовал этому свиданию. Тогда-то дочь Петра I в ярости велела передать влиятельному министру, что «он забывает, кто я и кто он сам — писец, ставший министром благодаря милости моего отца… Он может быть уверен, что ему ничего не будет прощено».

Получив сведения о готовившемся заговоре Елизаветы Петровны, Остерман не сумел предотвратить его и стал одной из первых жертв переворота — был арестован ночью 25 ноября 1741 года и заключен в Петропавловскую крепость — цитадель Петербурга.

Новая императрица Елизавета не забыла обиду, нанесенную ей во время визита в Петербург персидского посла. Не простила она Остерману и его попытки укрепить власть правительницы Анны Леопольдовны. В январе 1742 года по приговору суда должна была состояться смертная казнь Остермана. Историк XIX века Д. Бантыш-Каменский писал: «…Солдаты, стащив тогда графа с носилок, положили голову его на плаху, к которой приближась палач и растегнув воротник у рубашки и шлафрока его, оголил шею. Все сие не более минуты продолжалось, как объявили графу Остерману, что императрица переменила смертную казнь его на вечное в Березов заточение. Солдаты подняли тогда графа и посадили снова на носилки. В то время истребовал он, чтобы ему подали парик его и колпак; надел их на голову и застегнул воротник у рубашки и шлафрока, не показав ни малейшей в лице перемены. Великий человек всегда, даже и в несчастье, является великим! В следующий день граф Остерман, мучимый сильной подагрой, отправлен был из Петропавловской крепости в Сибирь. Последние слова его состояли в покорнейшей просьбе, чтобы императрица не оставила милостивым и великодушным покровительством его детей».

Он отправился с женой, бывшей при Анне Иоанновне статс-дамой, в Березов и умер там через пять лет, 20 мая 1747 года.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.