ЧТО ЖЕ ДЕЛАТЬ?
ЧТО ЖЕ ДЕЛАТЬ?
ТРЕВОЖНЫЕ БУДНИ
Участковый инспектор капитан милиции Шлапак Иван Васильевич опять загрустил. Преступность на его административном участке, охватывающем семь сел и четыре хутора, резко возросла, а желание бороться с ней и силы заметно исчерпались.
«Это по итогам года опять будет склонять начальник, — с тоской прикидывал он, — скажет, профилактикой не занимаешься, разбор заявлений затягиваешь, допускаешь халатность и волокиту… А что я могу сделать?»
Голова раскалывалась, росло чувство тревоги, отражаясь неровными сердечными ритмами и глубокой депрессией. Его служебные результаты, проще говоря, показатели, действительно, никуда не годились. За последний квартал он ни одного алкоголика не отправил в лечебно-трудовой профилакторий, никого не уличил в краже колхозной собственности, не доказал нарушений правил торговли, не завершил рассмотрение десяти жалоб. К тому же каждый день добавлял все новые проявления падения нравов и буйства его сограждан, которые следовало немедленно пресечь или, вникнув, разобраться, составить протокол и доложить руководству райотдела. Только прошедшие сутки дали столько необычных криминальных дел, что Иван Васильевич со своей милицейской выслугой в пятнадцать лет не переставал удивляться.
Семейная драма с угрозами взаимоуничтожения в селе Порки вообще потрясла. От некоего Лапотко сбежала жена с грудным ребенком, оставив ему пятилетнюю дочь. Беспокоясь о дитяти, в пылу ревности Лапотко рвался в дом ее любовника, пытаясь выломать дверь или залезть через окно. Участковый как мог успокаивал его, удерживая от преступления.
— Убирайся домой, сучка похотливая! — требовал от жены разгневанный супруг.
— Никогда! — кричала та, бегая вокруг дома. — Хочешь, забирай ребенка, а я к тебе никогда не вернусь!
И отдала, прячась за широким торсом своего покровителя, за которым уже значилось три брака и столько же разводов.
— Ты хорошо подумала? — поражался Шлапак. — Ведь от детей отказываешься. Может, все-таки вернешься?
— Никогда! — голосила та. — Тут меня любят, на руках носят, а этот ирод не ценил меня, бил и издевался! Заставлял стирать и посуду мыть каждый день!
Ее глаза пылали гневом к мужу и слепой привязанностью к любовнику, не замечая тупого равнодушия последнего…
В который раз за последний месяц возник скандал в семье Прокопчуков.
— Вы представляете, — плакала высушенная, как щепка, преклонных лет женщина, — мой старичок совсем рехнулся. Мало того, что всю пенсию пропивает, еще и подгуливает. Вчера ночью привел какую-то, извините, проститутку и, не стесняясь меня, забавлялся с ней. Как молодой.
— Что ж это вы, Степан Матвеевич? — укоризненно качал головой участковый. — Не пора ли угомониться?
— Это моя кровать! — хрипел захмелевший семидесятилетний дедок, хлопая ладонью по гряз ному одеялу. — Кого захочу, того положу здесь! А ты, старая ведьма, убирайся к чертовой матери, а то зашибу ненароком!…
За прошлую ночь у доярки Маньковой украли велосипед, у председателя сельского Совета угнали «Жигули». Два городских наркомана выбили окно и залезли в ветеринарную аптеку. Глотали все, что попадало под руку, пока не отравились. В селе Мышкив неожиданно объявился некий «Хлыст», находящийся в розыске за подделку документов. К этому всему еще оставались нерассмотренными жалобы о неуплате алиментов, нарушении паспортного режима, угрозе убийства и такое прочее.
Перелистав папку с заявлениями, Шлапак тяжело засопел и, охваченный тревожной тоской, собрался домой. До конца суток оставалось не более двадцати минут.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.