На западном направлении

На западном направлении

Четыре года ждали серые, накрененные в сторону дождей избы

вестей с войны, но приходили «похоронные», и люди боялись

верить им. Теперь… глядя на какой-нибудь скромный обелиск

над братской могилой, пожилая солдатка думает не о славе и

не о вечности, а о своей неудавшейся жизни и о любви,

которую она уже не помнит памятью, а помнит сердцем.

И падают подпаленные осенней свежестью листья на могильные плиты,

где твердо, как будто штыком, выведены вечные слова признательности,

и их запомнил навеки гранит. Наверно, сердце России сделано из этого

вечного, исписанного спокойными и торжественными словами гранита.

Владимир Цыбин «Война меня обидела»

После встреч с плотницким искусством восточного Подмосковья, где мы были не единожды покорены красотой истинного народного творчества, не сразу решились ехать на запад. Все стояли перед нашим мысленным взором образы лиричной деревни Севастьянове, строгие лики сел Анциферова и Яковлевского. А разве забудешь улочки Старой Купавны!

С великим чувством сомнения разглядывали мы карту западного Подмосковья. В знакомых названиях городов — Наро-Фоминск, Руза, Истра, Можайск- слышался всполошный набат прошедшей войны. Так, может быть, не стоит идти по этой земле ради поисков уникальных образцов крестьянского жилища?

Великая Отечественная… Бой «не ради славы, ради жизни на земле!» За уют домашнего очага. За отнятый мир на обновленной земле. За благополучие крестьянской избы с умытыми стеклами окон, с певучей резьбой наличников, с сиянием в палисаднике золотых шаров с росными каплями. И мы пошли по дорогам на запад. Под Истрой перешли «линию фронта», решив пройти по старинному большаку на Рузу. Когда-то оживленный, а ныне почти забытый тракт привлек наше внимание тем, что в довоенной литературе (Е. Радченко и Н. Ефтюхов. По Истринскому краю. М., 1934) отмечалась стойкость традиционных приемов в сельском строительстве и наличие уникальных построек на этом направлении. В книге особенно выделялось село Мансурово, где отмечались архаичные формы крестьянской архитектуры: тесовые покрытия житниц, крутые «сбежистые» крыши старых изб и даже жилая курная изба.

Но в корне изменился облик деревень, расположенных на старом большаке. Время, война, послевоенное строительство и благоустройство сельской жизни изменили вид старинного торгового пути между городами Истрой и Рузой. Точнее, такого пути уже не существует. Автобусное сообщение на бывшем тракте поддерживается лишь с деревней Онуфриево, приютившейся на берегу большого Тростенского озера.

По дороге от железнодорожной станции Новоиерусалимская до села Мансурова советуем не пропустить деревню Леонове и село Кострово. Оба селения схожи в планировке друг с другом, окружены живописнейшими лесными далями. Это типичные поселения вдоль крупных дорожных магистралей. Дома здесь поставлены фасадами к тракту, ныне современному шоссе. Причем хозяев северной стороны, видимо, не смущало отсутствие солнечного света в их избах, столь велика была сила традиционной постановки срубов. А именно через Леонове и Кострово тракт проходит с востока на запад, так что окна изб смотрят на север и на юг. Деревни же на проселках обычно избегают подобной ориентации.

Застройка в Леонове и Кострове в основном послевоенная. Дома более раннего времени редки. В деревне Леоново сохранился дом 1920-х годов с трехскатною крышей. Здесь представляет интерес окно светелки, сработанное по старым традиционным мотивам. Сруб же дома обшит досками, выкрашенными в масляную зеленую краску. Резьба наличников окон сквозная, непривлекательная.

В Кострове есть дом с интересными причелинами чердачного окна, но опять же обшитый досками сруб не отличается от остальных домов на селе и построен, вероятно, не ранее 20-х годов нашего времени.

Село Мансурове, от которого мы ждали особенных встреч с народным творчеством, к сожалению, не сохранило примечательных построек. До сих пор видны следы войны: оборванная цепь застройки улиц, места сожженных захватчиками домов, поросшие бурьяном. Лишь проселочные дороги напоминают о планировке когда-то большого села.

Мансурово расположено на перекрестке старого тракта с большаком на Петрово и проселком на деревню Воскресении. Ныне в селе застроен лишь проселок на Воскресенки. В направлении на Онуфриево и Петрово дома не сохранились. Они были сожжены в 41-м отступавшими фашистами. Сейчас мы уже не узнаем, сколько плотницких солнц погибло в огне. Только будут говорить нам по деревням старожилы, что в Сорокине было двадцать четыре двора, осталось четыре, в деревне Львове — двадцать шесть, сожгли двадцать два.

Обливали керосином. Мы видели кинохронику: солдат с канистрой за плечами, в руках шланг. Избы занимаются сразу. Еще бы, выдержанные сухие сосновые да еловые венцы! Солдат все делает быстро, автоматически. Лицо деловито. Выражения глаз за моментальным кадром мы не успели заметить. Впрочем, у всех в памяти лик фашизма.

Горели избы Подмосковья. Ставни, наличники, причелины… Погибали в огне, унося с собою не запечатленный на фотопленках образ плотницкого искусства. Остались единицы, уцелевшие чудом. И сейчас мы зримо представляли пылающие гневом глаза советского воина-плотника, стоящего в освобожденной деревне перед дымящимися развалинами. Та изба не им была рублена, не его хозяйка вешала на окнах вышитые занавески, но в гибели крестьянского жилища была ужасающая несправедливость, вызывающая ярость и жажду боя, имя которому подвиг.

Мы шли дальше, воскрешая тревожные образы 41-го года. Война ушла, оставив пепелища. Надо было строиться, жить. Мужчинам* пахать землю, женщинам рожать детей. Любили строиться на старых, искони выбранных местах. На месте пепелищ вырастали пахнущие свежей щепой новые срубы. Так было всегда, от набегов татар до коричневой чумы. Побеждала неистребимая жизнь. Еще краше вставали из пепла села.

В деревне Воскресении, в двух верстах от Мансурова, рубили избы в старых традициях: о трех красных окнах на улицу, крыши фронтоном на два ската или колпаком. Но ничто не проходит бесследно. Новые плотники уже не могли вернуть домам их былую красоту строительной логики. Остался на краю деревни под № 31 дом о четырех красных окнах. Остался как память о плотницком мастерстве.

По Тростенскому озеру гуляли волны. Отсюда, с высокого берега деревни Онуфриево, была видна лишь рябь, волновавшая озерную чашу. Вдали за озером на крутом холме угадывалась красивейшая усадьба Никольское-Гагарино, построенная русским зодчим И. Е. Старовым. Каких-нибудь девять километров, и можно бродить по аллеям усадебного парка, настраиваясь на элегический лад. Но и там в 41-м взорвана фашистами колокольня…

Не будем отвлекаться от старого Рузского тракта, ставшего сейчас для нас дорогой войны.

Мы пошли на Сафониху по упругому накату старинного большака. Леса обступили нас с двух сторон, будто стараясь укрыть тракт от праздного взора и не расплескать тишину заслуженного покоя. Но чу! Дневной соловей так звонко выдал коленце, что мы вздрогнули. И пошла щелкать и свистать невидимая птаха, не смущаясь неурочного времени. Звук этих трелей был сильным, чистым. Мы уже далеко отошли от соловьиного куста, а пичуга все щелкала и щелкала. И нам казалось, что кто-то звонко ударял палочкой по хрустальной вазе.

Тракт влек вперед. До Рузы по нашей карте выходило 20 километров. Так это же по прямой! А дорога на карте размашисто огибала лесные урочища, крутые увалы. И мы хотели достичь Рузы, не пропуская на пути ни одной дере-веньки. Словом, прошли мимо отошедшей на полверсты от тракта Сафонихи, положившись на интуицию: мол, вряд ли там будет что-либо примечательное. Может быть, оно и так, но вы, любезный читатель, если пойдете этой дорогой, исправьте наш огрех.

В следующей деревеньке Денисихе старых домов не было. До Петряихи мы шли пустынной дорогой. Эти девять километров были даны нам как бы для раздумья. Ни одного человека не встретили на пути. Только однажды выскочил на забытый тракт заяц-русак и долго сидел вдалеке, с любопытством взглядывая на нас.

Подходя к Петряихе, остановились, захваченные великолепным видом с увала на окрестные леса с вкраплением озерных блюдец. То ли Швейцария, то ли Карелия, а все-таки наше очаровательное Подмосковье с березняками, ельниками, сосновыми борами. Дали… Пронзительные голубые дали. Дали синеющие. Дали иссиня-черных зубчатых окоемов там, где небо сливается с землей. Вот на таких увалах стародавние путники восхищенно снимали шапки, благословляя пейзаж нерукотворный.

Остановились и мы, не столь сентиментальные люди XX столетия. Остановились передохнуть и осмотреться. И долго не могли покинуть этого места, наслаждаясь встречей с прекрасной землей…

От порядка домов в деревне Петряихе сохранилась лишь левая сторона. Так и стоят до сих пор ветвистые ветлы над некошеными площадками бывших дворов. Проселочная колея уходит за околицу и теряется в ржаном поле. Две-три березы на краю деревни будто вызвались идти за проселком, но остановились в нерешительности, пугаясь дальней дороги.

— Отчего же эта сторона уцелела? — спросили мы женщину у просторного пятистенка с вырезанными датами на фронтоне светелки-«1924/1950».

— Штаб немецкий стоял в этом доме, оттого и уцелел. Как стали наши постреливать из-за леса, они забеспокоились, забегали. Согнали всю деревню в картофелехранилище, заперли. Это, должно быть, чтобы мы не мешали им по домам шарить да дома поджигать.

Велик же русский характер! Женщина вспоминала не со злобою, а с сожалением, словно она в ответе за то, что бывают на земле войны и нехорошие люди. А ведь ей довелось увидеть остов печи родной избы, когда освободили их из бункера наши и кинулись бабы в деревню, да было уже поздно. Ветер гнал по улице пух вспоротых перин и клубы едкого дыма.

От Петряихи до Барынина рукой подать, а оттуда на Рузу идут автобусы. Вот и закончен наш путь по Старорузскому тракту. Казалось бы, немного мы видели из традиционной народной стройки. Но разве можно было не пройти военной дорогой!

Мы искали приметы плотницкого искусства. Мы верили, что и на Западном направлении от Москвы, несмотря на войну и время, должны были жить примечательные постройки.

Следующее наше путешествие мы предприняли от станции Рассудово недалеко от Наро-Фоминска. Рядом со станцией берет начало живописнейшая Пахра. Путь вниз по реке шел через села Кузнецове, Руднево, Федоровское, Новикове.

В основном застройка прибрежных сел тяготела к началу века, но давно уже основательно перестроенная, поновленная. Неизменной сохранилась лишь планировка селений.

Зачастую в крестьянских усадьбах жилые дома ставили продольно к улице. Так стояли и довоенные и послевоенные строения, в сущности сохранив технику рубки и внутренний вид самой избы.

От Наро-Фоминска мы предприняли вылазку чуть южнее условной нашей границы — в древнейшее село Каменское с белокаменным храмом второй половины XIV века. Как всегда, нами руководила потаенная мысль, а может быть, осталось что-либо в сельской стройке из примет давно ушедшего средневековья: или планировка села, или еще нестершиеся окончательно черты в облике изб. Конечно, реально мы на это не рассчитывали, но были же на наших путях-дорогах встречи с вестниками ушедших строительных эпох. Вспомним избу во Фрянове или же планировку села Благовещенье близ Загорска.

Через 17 километров от Наро-Фоминска нам открылся вид на село Каменское. Речка Нара сонно журчала в своих берегах. А на ее высоком изволоке стоял миниатюрный храм, ровесник Дмитрия Донского. От когда-то большого села Каменского в 300 крестьянских усадеб фашисты оставили лишь семь дворов.

В слободке за речкой у дома № 78 Рожковых стоит крытая соломой банька. Рядом с ней вросший в землю погреб с крышей на четыре ската. Хозяева дома по крестьянской привычке немногословны и чуть смущены нашими восторгами. Для них предметы быта обыденны, а мы не можем надивиться долбленым корытцем, берестяными туесами и прочими ручного производства предметами хозяйственного инвентаря. Мастеровитому хозяину понадобилось что-либо на усадьбе, он и сделает, не откладывая. А нам только удивляться его смекалке.

Остался на селе у дома № 1 Титовых типичный для ушедшего патриархального хозяйства амбар, да еще бог весть как сохранившаяся на лужайке дряхлая избушка № 36 под соломенной крышей. Стоит она одна-одинешенька среди новых, обшитых тесом домов села с шиферными кровлями и лесом телевизионных антенн, напоминая о былой деревне.

Нет, не являлась избушка памятником плотницкого искусства. Рубленная из тонкомера, с низким хозяйственным двором из жердевого леса, напоминала она о резком социальном неравенстве крестьянства в дореволюционной деревне. Вот бы и не торопиться раскатать ее, а оставить на селе вехой времени, разумеется подыскав место хозяйке для нового дома.

Первые впечатления от увиденного напоминают путешествия по южным районам Подмосковья. Планировка селений, встречающиеся соломенные кровли указывают нам на границу между югом и западом. Однако ярко выраженных индивидуальных черт в народной архитектуре западного направления мы еще не можем выделить.

Если пройти от села Каменского по границе Московской области, то выйдем к деревне Деденево на речке Истье. Дом под № 16 Чернышевых построен в конце прошлого века. Он обветшал. Не помогла ему и позднейшая перестройка. Но сохранившиеся следы от традиционных деталей в интерьере говорят о незаурядности первоначального облика дома. На бревенчатых стенах видны врубки от полатей и воронцов. Но особенно хороши матичные балки с профилями-калевками! Им, конечно, не потягаться с высокохудожественными балками церкви села Васильевского, но и они, выполненные зрелым мастером, хотя и скромны, но изящны.

И над всем главенствует русская печь, покоящаяся на рубленом опечке. Печь сложена из крупного, ручного изготовления кирпича и до сих пор хорошо держит тепло.

Из Деденева близок путь до нового маршрута автостанции Нефедове. То приближаясь, то удаляясь от речки Истьи, мы доехали до села Рождества, где сохранилось деревянное здание на кирпичном подклете бывшей школы-семинарии. В селе любопытны еще два дома начала XX века с типичной трехчастной планировкой. Стоят они под № 1 и 27. Скромный декор прорезной резьбы, четырехскатные вальмовые крыши все еще мало нам говорят о специфических чертах в народном зодчестве нашего западного направления.

В самом Наро-Фоминске уцелели после войны деревянные дома на Колхозной улице (№ 26 и 27) и в Пролетарском переулке (№ 2), Выделяются они типично провинциальным обличьем домишек уездного городка. Начиная с причелин крылечек на худосочных резных столбиках вплоть до неясной по замыслу резьбы наличников окон — все выдавало вкус городского мещанина, оторвавшегося от корней деревенской земли и так не обретшего в городе своего лица. А впереди лежала необозримая земля Подмосковья с древнейшими русскими городами. Дорога от Наро-Фоминска, правда, не обрадовала встречами с народным творчеством. Почти все виденные из окон автобуса деревянные дома, амбары и прочие строения имели солидный новый вид, и вряд ли их появление было ранее войны.

Не уцелела деревянная церковь конца XVIII столетия в селе Таширове. Война не обошла ее.

Проезжая село Слепушкино, мы отметили после скромной кирпичной церквушки 1803 года, чьи формы по-провинциальному толковали классицизм в архитектуре, группу домов-шестистенков с крупными оплечьями наличников. Сработанные из широких досок наличники напоминали подобные оконные украшения на светелках в Павловском Посаде.

Монотонность ли дороги, или некоторое однообразие построек просто убаюкивают. Все селения кажутся одинаковыми. Однако необходимо отметить живучесть традиции в постоянно меняющемся облике сельской архитектуры. Та же двух-трехчастная планировка дома, только меньше встретишь хозяйственных построек.

Жилье стало как бы аккуратнее! Сейчас редкость встретить развитую усадьбу. Новые кровельные материалы — рубероид, шифер, железо — благодаря своей легкости не требуют сильного выноса фронтона, высокой стропильной системы. Это снижает художественную выразительность жилых домов на селе.

Индивидуальная покраска и обшивка домов придают облику современного села вид разношерстный, колористически дробный. Безликость внешнего вида селений увеличивают сопутствующие детали: расширенные проемы окон, террасы, штакетники оград палисадов и прочее из арсенала дачного строителя. Но тем не менее встречается на пути ряд форм сугубо традиционных для народной стройки, жизненно необходимых и сейчас.

Как и каждый мало-мальски значительный город, Верея стоит на своей реке — Протве. Ныне это тихий городок, что в большей степени объясняется отсутствием железной дороги. А ведь Верея ровесница и Дмитрову и Загорску.

Верея не прельстит вас архитектурными ансамблями. — От старого деревянного городка осталось немного. В основном это купеческие дома с просторными каменными подклетами.

В Верее особенно ярко проявляется провинциальный модерн на домах в Боровском переулке (№ 13, 15) на улице Ленина (дом Глушкова), на улице Красной (№ 38 и 46).

На Спартаковской улице, 32, находится, пожалуй, единственная в Верее целиком сохранившаяся городская усадьба конца XIX века. Здесь примечателен полный набор хозяйственных построек словно и сейчас владельцы усадьбы пользуются гужевой тягой, хранят в погребах соленья и варенья, а в житнице тяжко струится по сусекам зерно.

Вход в усадьбу стерегут и украшают мощные полотнища ворот с резьбой. Примкнутый к жилью хозяйственный двор сохранил взвоз — деталь чрезвычайно редкую. Такие дворы, амбары с бревенчатым пандусом взвоза назывались завозней и до сих пор в изобилии встречаются и на русском Севере, и в селах Сибири.

На примере этой усадьбы можно представить, какой была Верея не в столь уж давнем прошлом. Патриархальный уездный городишко более походил на большое село. По пыльным улицам возвращалось по вечерам стадо с окрестных лугов. И долго еще в тишине позднего вечера слышалось на усадьбах тонкое позвякивание молочной струйки о жестяное ведро. Поутру выгонялась скотина, раскрывались ставни. Из труб трепетно тянуло дымком разогреваемого нехитрого утренника, оставленного с вечера, а оттого и называемого завтраком. И разбери, то ли ты в городе, то ли в деревне? Почти никакого различия.

Вниз по течению Протвы мы не встретили в селениях особо примечательной застройки. Лишь в деревушке Дуб-рово, хранящей в своем названии память о шумевших здесь в стародавнее время дубовых рощах, мы приметили четыре избы. Старожилы подтвердили наше предположение. Действительно, этим срубам было за сто лет.

Избы трехчастные, с тремя окнами на торцевом фасаде, развернутом на улицу. Соломенные кровли изрядно потрепаны. В каждой избе нас встречала традиционная русская печь на рубленом опечье. А в избе у Ефросиньи Ивановны Скрыпневой прямо-таки неожиданное сочетание предметов. Рядом с электроутюгом, электрочайником и прочими изделиями нашего времени горделиво возвышается у стены рубленая кровать великих размеров. И конечно, на видном месте- телевизор с огромным экраном, заботливо укрытым кружевной салфеткой, а в красном углу по старинному заводу молчаливо взирают потемневшие лики икон.

Желая замкнуть кольцо нашего маршрута, мы с левого берега Протвы стали поворачивать на Верею. На пути нам встретилось сельцо Ревякино, вновь больше вызвавшее интерес не столько обликом крестьянских домов, сколько предметами хозяйственного обихода в избах. Зайдя наугад в дом Арины Федоровны Горбовой, мы поразились обилию старинных вещей. Здесь был и медный рукомойник, и безмен, странные для нас катки, заменявшие когда-то раскаленные утюги, крутое коромысло, гребни для льна, прялка-самопряха. Все это так живо воскрешало перед нами быт натурального хозяйства.

В деревне Верховье увидели еще старую избу под соломенной кровлей и призадумались. Неужели и война ее не взяла? Оказывается, линия фронта прошла стороной, а вообще, как рассказала нам хозяйка избы Анна Бурцева, дому более ста лет. Мы и не сомневались.

Замкнули мы кольцо маршрута в Верее, проехав еще с десяток деревень и сел. Устье, Глинки, Татищеве, Спас-Косицы- все эти селения после войны застроены заново. Но и здесь нужен глаз да глаз. Нет-нет да и подметишь что-либо мастерски исполненное. В селе Устье на речонке Исьме мы увидели новехонький плетень у дома Ципенкова. Оказывается, прясла изгороди плел сам хозяин, известный на всю округу своими прочными и, конечно, красивыми корзинами.

Автобус шел от Вереи на север, и предчувствие встречи с такой знакомой, но еще ни разу невиденной деревней волновало. Имя подмосковной деревни Петрищево пронеслось в 41-м по фронтам. Вся страна содрогнулась и склонила голову перед величием подвига своей дочери.

Память о ней незабвенна. В деревню Петрищево идут люди отдать дань уважения советской партизанке Зое Космодемьянской. Ее именем названы улицы, школы. Есть в деревне простая изба стройки 1930-х годов. Ничем она не примечательна среди других домов и все же не такая, как все.

Деревенская улица долгая, чуть ли не на километр. С востока на околице стояли конюшни и амбары, а в центре деревни размещались гумна и житницы. Сейчас, конечно, их нет. Стоит ныне на деревенской площади в окружении домов гранитный обелиск на месте гибели партизанки.

Изменился облик деревни. Она принарядилась. Дома оделись в железную кровлю и тесовую обшивку. Кое-где срубы изб уступили место кирпичным постройкам. Неподалеку от обелиска стоит дом, где в ночь с 28 на 29 ноября пытали фашисты комсомолку-партизанку.

Обычная изба в деревне с однорядной связью. В плане вытянутый прямоугольник помещений, обращенный торцевым фасадом жилой части тремя окнами на улицу. Этот дом один из немногих сохранил драночную кровлю, однако, как и большинство домов в деревне, после войны был обшит тесом. «Чистая» жилая часть, рубленная в обло с остатком. Помимо трех окон по уличному фасаду, ориентированному на север, в первой клети при входе еще окно на запад.

Мы внимательно исследуем дом, в котором сейчас создан мемориальный музей. Он представляет немалый этнографический интерес. Жила здесь до войны крестьянская семья с обычным укладом деревенской жизни.

Дощатый пол. Потолок на двух матицах забран плахами.

Двупольная дверь разделяет горницу и кухню. В юго-западном углу повернута устьем к окнам большая русская печь…

Новый наш маршрут мы проложили на картах в обхват западного направления с севера. Мы снова оказались в Истринском районе, но теперь шли берегом огромного водохранилища.

В селе Рождествено, красиво оказавшемся (хотелось написать «расположившемся») на высоком берегу водохранилища, мы набрели на две избы, о которых нужно рассказать особо. Это село вы не спутаете с другим по его примете — белому, изящных пропорций ампирному храму, построенному в 1813 году.

Под № 16 стоит дом брусом — трехчастный, примечательный сохранившимися, ныне чрезвычайно редкими курицами и потоками. Эти детали, выдающие почерк изрядных мастеров, порядком обветшали, провисли и местами заменены обыкновенными жердями, поскольку кровля избы из первоначальной тесовой стала драночной и в потоках и курицах пропала нужда. Но крепкие еловые корневища куриц словно окаменели. Облик их прост. Мы уже не раз встречали подобные, а замысловатых, фигурных, как на просторах русского Севера, на наших путях-дорогах в Подмосковье не попадалось.

По характеру орнаментики оплечьев наличников окон, увенчанных фронтончиками в виде резных жгутиков, можно предположить, что эта изба рублена в 1880-1890-х годах.

Другая изба, напротив, отличается очень живым рисунком наличников. Что-то хорошо знакомое напомнили нам они. Ну конечно, сюда попал талдомский наличник с «заплечником»! В композиции с накладным прорезным орнаментом явилось солнышко с петухами по обочь от него, а на плечах коруны стремительно летели стилизованные то ли драконы, то ли грифоны, нечто сказочное, фантастичное, чего и сам мастер не мог наяву представить. А так как наличники смыкаются друг с другом, то все «лицо» избы оборачивается сплошным разукрашенным ковром.

Еще дальше шагнули мы на запад к одному из прекраснейших памятников отечественного зодчества — Иосифо-Волоколамскому монастырю. Вдали парят над водами белые стены, башни, главы сказочного древнерусского городка.

Издавна слобода Теряево прилепилась к монастырю. Слобожане латали кровли, чинили стены, ковали, пахали — словом, жил монастырь, тучнея на слободских хлебах и даяниях многочисленных паломников.

Мы добросовестно обошли большую слободу, состоящую из нескольких улиц. На перекрестках, в переулках, между домами и амбарами то и дело вспыхивали в отдалении, зримо напоминая о соседстве, монастырские главки. Уже первый от монастыря слободской дом № 7 привлек наше внимание. Мы просто не могли пройти мимо солидного пятистенка. Дом был развернут на улицу всеми шестью окнами и уж так разукрашен, что поди не позавидуй, идя мимоходом, достатку его хозяина.

Наличники окон в витиеватых кружевах. В углах поверху изображены виноградные гроздья — знак плодородия и полной чаши в доме. Сруб-пятистенок был обшит, очевидно, сразу же в год его рубки, то есть где-то в конце прошлого века. Торцы «остатков» прикрыты крупными досками-при-боинами, также украшенными накладной прорезной вязью, изображающей цветочный горшок, из которого на всю высоту доски поднимается спиралью виноградная лоза.

Чудом уцелевший после войны, особенно сокрушительно прошедшей по Волоколамскому району, стоит по соседству обширный сруб клети на пять окон с типичной для домов Теряевой слободы четырехскатной вальмовой крышей, увенчанной мансардой-светелкой.

Ряд просторных, вместительных амбаров, принадлежащих местному совхозу, вывел нас на другую улицу. Здесь мы увидели и своеобразную хронику послевоенной застройки. На фронтонах домов четко выделялись даты: 1949, 1953,1959. Но ни один из этих домов не был похож на дореволюционные слободские избы. Их вид вполне современен, только по планировке и общей форме чердака-светелки с клинчатым фронтончиком они остаются верны старым постройкам.

Но самая примечательная деталь нас поджидала впереди. Сначала она мелькнула один раз, потом второй, третий.

Чуть ли не Прибалтикой пахнуло! Речь идет о кровлях над низкими срубами риг. Высокие, сбежистые крыши вдруг обрываются, а над ними на столбиках возвышается вторая, меньшая кровля. Образуется очень живописный излом крыши. Те из вас, кто бывал в Прибалтике да еще посетил музеи деревянного зодчества под открытым небом в Роккааль-Маре, Бривдабасе или под Каунасом, видели там подобные жилые риги. Заметим, что характерная конструкция кровли амбаров в Теряеве нам не встречалась нигде в Подмосковье.

В наших путешествиях как-то сама собой у нас образовалась коллекция интересных фотографий крылец с резными столбами. Они были по конструкции одинаковы, но рисунки столбов разнообразны. Их порезки чередовались от простых, окаймленных поверху подсечкой бантиков до весьма сложных по членениям и исполнению.

Сечение столбов не столь крупное, всего до 15 сантиметров. На древних же образцах народной стройки встречаются столбы толщиной 25 сантиметров. Но наши столбы крылец соответствовали толщине венцов своих избяных срубов.

Так что в любом случае народный плотник обладал чувством соразмерности, чувством пропорций. Ему крайне необходимы были резные столбы крылец. Разумеется, не только укрыть крылечко от дождя и снега. Это само собой. Но придать красоту своему дому. И эти избы с крыльцами действительно красивы. Вроде бы и малая форма, но она придает уют всему дому. Вот отчего в народном зодчестве крыльцу наряду с наличниками отводилась главенствующая роль.

Следует заметить, что в западных районах Подмосковья избы, как правило, открыты для обозрения, почти полностью выходят за забор палисада. Вспомните другие районы Подмосковья, где мы чаще видели сплошную линию, образуемую высоким глухим забором и торцевым фасадом избы.

В размерах жилья мы не заметили существенного различия от других районов Московской области, но после точных промеров отдали предпочтение западным избам. Хотя и не намного, но их высота была чуть больше и доходила в горницах до 2 метров 50 сантиметров. И конечно, над всей избяной обстановкой возвышалась русская печь, сложенная, как обычно, на глине из кирпича с мягко «заваленными» углами.

Рубленое опечье, или под, в Волоколамском районе крестьяне называют рассадником. Происхождение слова осталось для нас неясным. Обычно рассадником называется приподнятый над землей сруб с почвой, где высаживается рассада. Может быть, когда-то и сруб опечья мог подойти для такого дела.

А теперь давайте выйдем из Теряевой слободы и отправимся в путешествие по окрестным деревням.

Если от надвратной церкви Иосифо-Волоколамского монастыря пойти направо, то вскоре, идя по извилистой лесной дороге, придем в деревню Большое Стромилово. Проселок у околицы сделал еще изгиб, и не сразу раскрылся вид на порядок домов деревенской улицы. По всему было видно, что Стромилово — деревня старинная и запечатлела в своем облике приметы плотницкого мастерства. Каждый дом имел только ему присущие детали. То ли это резной столбик крылечка, то ли искусный пропиловочный узор на наличниках окон, а то вдруг радостно блеснет малыми оконцами-гляделками затейливая светелка.

Вот необычная композиция с такой миниатюрной светелкой на вздыбившейся крыше, что, пожалуй, и голову из ее оконца не высунешь. А сруб избы тяжко, по самые окна, ушел в землю.

И вдруг перед нами в конце деревни вырос такой изукрашенный пятистенок с восемью (!) окнами, что мы оторопели. Обилие плетеной вязи на огромных наличниках, нарочито выкрашенных белилами, просто ошеломляло. Широкие поля досок-прибоин, прикрывавших торцы сруба, также были испещрены фантастическими разводами.

Нас не покидало ощущение, что вся эта красивость не более чем конфетная обертка, яркая, но не связанная конструктивной логикой со срубом избы. Искусство не любит многословия. Красивое не может быть самоцелью, иначе оно неизбежно обернется красивостью, этаким бахвальством. Вот он, вкус зажиточного хозяина! Ему непременно нужно утвердить себя на деревне.

Узкое пространство между окнами в 60–65 сантиметров целиком перекрывается вязью сквозной резьбы. Рисунок орнамента разделяется между окнами зрительной осью и, зеркально соединяясь, создает впечатление невероятно сложного узора обвитой плющом виноградной лозы с сочными кистями. Но и винограда — символа изобилия — мастеру показалось мало. И он ввел в свой орнамент образы неведомого, фантастического мира язычества. Занятные кентаврасы с колючими хвостами, мохнатыми ногами сошлись в замысловатом танце на досках-прибоинах.

Старожилы давно покинули дом, а новые хозяева живут здесь каких-нибудь 15–20 лет и ничего не могли рассказать об истории дома. Впрочем, ее легко домыслить.

Да, в наших путешествиях по Подмосковью мы не встречали большего узорочья. Пожалуй, резьба дома в деревне Большое Стромилово по соседству с Иосифо-Волоколамским монастырем является вершиной развития пропиловочной рези. От древнего сурового облика крестьянских жилищ до своего рода стиля рококо — крайне резкие социальные грани в русском крестьянстве предреволюционной поры. И действительно, остальная застройка в деревне была скромна и не производила столь богатого вида.

Мы вышли из деревни и, перейдя по шаткому мостку речку, остановились полюбоваться дивной панорамой Иосифо-Волоколамского монастыря. Кажется, что он возник сам собою, будто поднялся из озерных глубин славный град Китеж. Но и в этой древней панораме недостает высокой колокольни. Ее унесла война. Ныне идет реставрация грандиозного ансамбля отечественной архитектуры.

Следуя обмелевшей речонкой, мы дошли до деревушки Высоково, на краю которой стояла большая рига. Проселок ввел нас сразу в центр деревни. Через крутые берега речки был перекинут старый, полусгнивший мост. Рядом лежали штабеля новых лесин, ожидая своего часа. С десяток банек сгрудилось на берегу. Их трубы не дымились, но можно представить, как в банный субботний день они весело возносят столбовые дымы, как пышут жаром их каменки и в парной, где плещут квасом на раскаленные камни, густо пахнет хлебным духом и березовым веником.

К сожалению, мы не часто видели баньки в пройденных нами деревнях, и, когда их встречаешь в таком изобилии, трудно не поддаться очарованию, веявшему от них, так красиво расположенных на крутых берегах речки.

Посреди деревни стояли два больших, добротно рубленных дома, по-видимому первого десятка нашего века. Один из этих пятистенков расположился вдоль улицы, другой — торцом. Такие дома вряд ли могли принадлежать рядовому крестьянину. Действительно, старожилы подтвердили, что пятистенок, торцом развернутый к улице, принадлежал становому. Окна пятистенка были заколочены, и, очевидно, его использовали под летнюю дачу переехавшие в город потомки первого хозяина на деревне.;

Совсем близко от деревни Высоково выстроила избы деревня Родионове. Когда-то парни и девчата переходили под гармонику из деревни в деревню. Это не так уж давно было. Еще в наше время перед войной многолюдны были окрестные веси, а ныне они тихи. Много сожжено изб отступавшими фашистами, а строились новые в меньшем количестве.

На околице Родионова нас встретили гумна. Избы были мало примечательны, но в одну из них, с затейливым крылечком, мы вошли. То была клеть с сенями и хозяйственным двором. Крыша избы на четыре ската со светелкой. Старушка хозяйка попечалилась, что живет она ныне одна, а вся семья Шибановых разлетелась кто куда. А изба большая, чистая. В ней светло и просторно. Русская печь на рассаднике разделяет комнату на горенку, спальню и кухню. Потолки в избе высокие, на двух матичных балках. Красный угол. Все как в прошлом веке, если не считать вездесущего телевизора, никелированных кроватей, стола, покрытого пластиком. И если снаружи, кроме телевизионных антенн, электрических проводов, шиферных кровель, вроде и нет примет нового, то в интерьере избы их значительно больше. Жив человек, и нет тех барьеров, что незыблемо встали бы между ним и его веком.

Есть в старых избах что-то щемящее сердце. Столетиями вдыхали наши предки смолистый дух избяного сруба. Может быть, в нашей крови сохранилось наследственное это чувство, заставляющее всякий раз при встрече со старой избой волноваться, уважать, любить это простое, скромное, вековечное жилище труженика.

Следующая деревня была огромной и называлась странным именем — Чащь. Состояла она из двух перекрещивающихся улиц, одна из которых оборачивалась проселком и вела к Теряеву. В этой деревне не было для нас примечательной стройки из мира плотницкого искусства. Зато соци-альное неравенство дореволюционного крестьянства здесь впечатляюще иллюстрировано.

Напротив избушки с двумя подслеповатыми оконцами стоял дом, над кирпичным первым этажом которого возвышался богато декорированный сруб второго этажа. Дом был очень велик, и сейчас в нем бы мог просторно разместиться сельский магазин с хозяйственными и продовольственными товарами на первом этаже и разными галантереями на втором. Но в нем разместилась школа, и надо думать, ребятам здесь удобно, а бывшие приусадебные постройки — кирпичные амбары, сараи, отгороженные от улицы железными воротами, — служат школе как складские помещения.

Дом этот был не одинок. Чуть дальше через дорогу мы увидели его собрата несколько меньших размеров, но достаточно внушительных для большой деревни.

Не стоит сокращать обратную дорогу из Теряева. Мы советуем вам завернуть в Ярополец и отдаться во власть романтического настроения, которое непременно овладеет вами на аллеях двух пограничных усадеб — Гончаровых и Чернышевых.

Архитектурные ансамбли старинных усадеб восстанавливаются. Снова, как и когда-то, вековечные липы и ветлы отражаются в глади сонно журчащей Ламы. Оплыли, заросли корой следы от осколков снарядов и пуль. И только в пору вешних дней, когда ходят под корою живительные соки, деревья, как старые солдаты, ощущают ноющую боль от оставшегося в теле грозной памяткой металла.

Есть и другой возвратный путь от Теряева. Он рассчитан на опытнейших пешеходов, которые любят мерить версты. Первые деревни на этой дороге — Сосновиково, Кудряево маловыразительны, но большое село Ильинское отличается обилием старых, потемневших от времени построек. Срубы, доски наличников под лучами солнца отливают синевой, подобно тому как отражает небо начищенное серебро.

От Ильинского лучше сесть на автобус и доехать до станции Чисмена. И чтобы путь до Москвы не был однообразным, сойдите на станции Холщевики и пройдите до села Филатове. Дорога тихая, лесная. Она неожиданно раскроет вид на усадебный деревянный дом с белыми колоннами. Лиственничные аллеи задумчиво раскинули ветви за домом. Деревянный флигелек приютился рядом. И широкие трех-частные «итальянские» окна, по которым сразу узнаешь классическую архитектуру, отражают в стеклах скат холма и бегущие к горизонту гряды лесов.

Тишина окружает усадьбу, и если бы не пионерский лозунг на фронтоне дома, Ччэ можно подумать, что усадьба брошена. Впрочем, дом в должной сохранности и в пору летних каникул оглашается звоном ребячьих голосов.

Для нас же усадьба Филатове является примером противоположности двух культур — дворянской и народной. Классическая школа архитектуры и помыслить не могла о привлечении форм народного зодчества. В то время как творческий диапазон плотника был достаточно широким и включал в себя не только языческие мотивы, но и привлекшие его внимание детали городской архитектуры. По-своему перерабатывая их, народный мастер вдыхал в них жизнь и добивался органического звучания в архитектуре своих построек.

Но не стал ли в путешествиях по западному направлению Подмосковья забываться образный язык древнерусского плотника? Тогда после Истры сойдем на следующей остановке и через несколько десятков метров окажемся в старинном селе Троицком. Здесь в удивительной тишине, в хороводе уютных дачек стоит перешедший в наш век из глубины столетий редчайший памятник деревянного зодчества — Троицкая церковь.

Как обычно, в случаях редкой сохранности старинной деревянной церкви ей сопутствует более поздняя культовая постройка, кирпичная зимняя церковь. Это громоздкое сооружение закрывает вид на обыденную клетскую церковку. Со станции не увидишь древней постройки, лишь видна сквозь вершины елей и берез маковка позднего теплого храма.

Не ищите в древнем плотницком произведении чего-либо оригинального. Суть этих построек не в броском виде, а в безыскусной простоте. Вот когда прочувствуешь их образный строй, то дороже золотого свечения станет для вас след от обычного, но такого мастерского топора.

Тип клетской церкви уже знаком нам. Высокий основной четверик. Под тесовой обшивкой, появившейся в XIX веке, не угадывается в завершении храмовой части характернейший для деревянных церквей повал. Далее высокий сруб перекрыт на четыре ската с восьмериком и главкой на тонкой шейке.

В конце прошлого века первоначальная композиция церкви претерпела радикальные изменения. Помимо тесовой обшивки и железной кровли к древнему сооружению, уничтожив крыльцо входа, пристроили трехъярусную колокольню с нелепым длинным шпилем.

Чтобы представить, как выглядело сооружение в древности, замените мысленно расширенные окна в церкви на узкие, волоковые, сбейте штукатурку, сорвите обои, и тогда памятник предстанет перед вами в первозданном виде.

Еще не пришел черед реставрации церкви в селе Троицком. Но памятник жив и хранит подлинные детали далекого XVII столетия.

Велико Подмосковье, бесконечны дороги области. Мы прошли лишь по основным направлениям. И если, повторив маршрут книги, вам захочется проложить свои дороги, чтобы встретиться с народным творчеством, то в добрый путь!

Мы с вами простимся в городе Истре у стен древнего Ново-Иерусалимского монастыря. Здесь создается архитектурно-этнографический музей народного деревянного зодчества Московской области. Вот и Подмосковье вспомнило о своем наследии народного строительного творчества и вслед за Костромой, Новгородом, Архангельском решило устроить под открытым небом показ ушедшего облика и быта наших среднерусских деревень.

Удачно ли выбрано место для организации подобного музея? Пожалуй, да. Дело в том, что здесь располагается Московский областной краеведческий музей, занимающий бывший Ново-Иерусалимский монастырь. Таким образом, история столичной области собрана в единую экспозицию. Конечно, можно было бы найти для музея деревянного зодчества более выигрышное место на берегу какого-либо подмосковного озера или водохранилища. Но соседство с ансамблем монастыря придает значимую историческую убедительность народным избам, амбарам, ветрякам, колодцам, привезенным сюда с разных уголков области.

С самого начала участвуя в организации этого музея, мы хорошо знаем, насколько сложна проблема его создания. Она связана не только с осмыслением многих вопросов истории народного зодчества. В наши дни чрезвычайно назрела необходимость сохранить для будущего поколения образцы плотницкого искусства, тающие на глазах. Памятники народного творчества, восхищающие нас силой художественной выразительности, уходят из нашей жизни. Они не стоят на охране государства. Да и как практически сохранить улицы и дома неближних сел Анциферова и Яковлевского, деревни в пойме Оки или же дотянувшие до нашего времени единичные уникальные постройки на других направлениях от Москвы?

17 августа 1970 года Исполком Мособлсовета принял решение, в котором говорится:

«За последние десятилетия социальная структура, экономика и культура деревни в корне изменилась. Сама планировка старой деревни и крестьянской усадьбы стала тормозом в условиях современного строительства, состав и назначение зданий и сооружений радикально изменяются и приспосабливаются к новым нуждам и требованиям.

Модернизированная изба старого типа как современный крестьянский дом приобретает новые положительные стороны, но как памятник древнего народного зодчества обесценивается.

Помимо этого, согласно разработанным и утвержденным схемам районных планировок, многие уникальные памятники деревянного культового зодчества, состоящие под охраной государства, оказались в неперспективных населенных пунктах, что практически лишает возможности их эксплуатации и охраны.

Исполком Московского областного Совета депутатов трудящихся решил:

Создать при областном краеведческом музее архитектурно-этнографический филиал деревянного зодчества, разместив его северо-западнее Ново-Иерусалимского монастыря».

За последние десятилетия противоречия между старой архитектурной формой и новым, социалистическим обликом деревни привели к тому, что повсеместно крестьянские деревянные постройки изменили свое лицо и в настоящее время почти полностью исчезают из нашей жизни.

Роль приусадебных овинов, сараев, амбаров, потерявших свое прямое назначение, сошла на нет. Их либо разобрали, либо используют для временных и случайных нужд. Кое-где сохранились еще и такие интересные сооружения, как пожарные каланчи, ветряные и водяные мельницы, смолокурни, кузницы, разнообразные по профилю кустарно-промысловые мастерские и другие постройки производственного и бытового назначения. Большинство из них, очень интересных по своему художественному облику, постепенно утрачивается.

Поэтому и решено было собрать наиболее интересные, яркие памятники деревянного зодчества в одном месте Подмосковья. Таким местом стала луговина в излучине Истры. Здесь слышны удары топора. Пахнет смолистой стружкой. Идет сборка и попутно реставрация привезенных образцов народного зодчества. Территория музея под открытым небом разделена на четыре сектора, соответствующих направлениям наших путешествий по области. В природном окружении демонстрируются характерные планировочные типы подмосковной деревни. Так, улица северной деревни идет по берегу Истры. Окна ее домов обращены в сторону реки, основной дороги сообщения между населенными пунктами на русском Севере. И пусть в Подмосковье иные условия, но все же и здесь, мы с вами замечали, планировочные структуры деревень подчиняются общим традиционным закономерностям.

Южный сектор музея состоит из отдельных крестьянских усадеб, объединенных в уличную систему с типичными для южного направления особенностями в народной стройке, которые мы подметили в наших путешествиях. То же самое относится к восточному и западному секторам.

Начало музею положено двумя крупными постройками. Привезенная из села Семеновского Пушкинского района, вырастает над купами деревьев церковь, рубленная триста лет назад народными мастерами. Мастера нынешние заменили ее обветшавшие конструкции, сменили кровлю, выложили новеньким лемехом ее главку, и если вы не найдете на ее стенах следов топора древнего плотника, то не огорчайтесь.

Время неумолимо. Оно разрушает камни, где уж устоять дереву. Но жив архитектурно-художественный образ памятника. Эта церковка была именно такой в затерявшемся в глубине истории 1674 году.

Снопы солнечного света льются из косящатых окон храма. Падают на широкие доски-пластины. Дерево долго держит запахи леса, смолистой хвои, и будто слышишь тяжкие удары топора и шум падающей красавицы сосны. Упало дерево в наше время на специальной лесной делянке, чтобы обернуться венцом в срубе, сменить отслуживших свой век прародителей и хранить образ памятника народного зодчества.

Реставраторы нарочно не перекрыли храм потолком, что бы наглядно была видна конструкция древних — «восьмерик на четверике» и мощный осевой столб, уходящий ввысь, надежно схваченный в замок поперечными бревнами.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.