Хозяйственно-экономические проблемы ездового собаководства. Перспективы его возрождения в малых масштабах

Хозяйственно-экономические проблемы ездового собаководства. Перспективы его возрождения в малых масштабах

Поскольку не сама собака (ее шкура или мясо) являлась объектом хозяйственного использования, а те ценности, которые добывались при помощи ее работы, поэтому справедливо, что собаководство считалось не самостоятельной, а подсобной отраслью промыслового хозяйства Крайнего Севера. Однако роль транспортного собаководства в Заполярье была настолько велика, что сколько-нибудь активная хозяйственная деятельность в регионе без него была бы просто немыслимой (табл. 2–4).

Таблица 2. Динамика численности ездовых собак в Якутской области [46]

Таблица 3. Динамика численности собак в Якутии [47]

Таблица 4. Размещение ездовых собак в Якутии в 1933 г. [48]

В арктических районах собаки являлись почти единственным видом домашнего скота. Они выполнили гигантскую работу как по обслуживанию охотничьего и рыболовного промыслов, так и по перевозке грузов.

В зоне тундры основным орудием охоты была стационарная ловушка — пасть. В начале XIX века на Нижней Колыме имелось 7500 пастей. Жители Жиганского улуса настораживали 9520 пастей, нижнеиндигирские охотники — 15 тысяч. Не меньшим числом пастей, надо полагать, владели и обитатели устьянской тундры [49].

Пастники охватывали огромную территорию, поэтому их объезд (осмотр) требовал много времени и сил.

Материалами Приполярной переписи 1926–1927 гг. установлено, что всего по Якутскому Северу в 7 районах, где было развито собаководство, насчитывалось 7307 голов собак. Из них 75 % использовались в упряжке, 15 % считались охотничьими, а остальные показаны как пастушьи. Так же как и по отдельным районам наблюдалось неравномерное распределение собак между отдельными национальностями. Так, по Колымскому округу цифры были следующие: у русских ездовые собаки составляли 99 %, якутов — 91 %, юкагиров — 96 %, у чукчей — 30 %.

Нижнеколымские, алазейские, аллаиховские и устьянские якуты имели такое же развитое собаководство, как и русские, ибо на нем держался песцовый промысел.

Ряд авторов, писавших о юкагирах, не считали их собаководами, какими, по-видимому, они частично были в прошлом. Собаководство западных (колымских) чукчей, которые все были кочующими, имело смешанный характер. На песца чукчи охотились мало. Так из 191 чукотского хозяйства в 1927 г. собачьи упряжки имели лишь 28 хозяйств.

В низовьях Лены, Яны, Индигирки и Колымы каждое хозяйство имело не менее 7–8 ездовых собак, на использовании которых основывалось все благополучие населения. В Походске, по данным Н. Вагнера, в 1929 г. на 23 хозяйства было 500 собак, в Русском Устье, по данным Д. Травина, на 45 хозяйств приходилось 497 собак.

К сожалению, в отличие от всякого другого скота, употребляющего малоценные корма, собака потребляет высококачественную рыбу, которой иногда не хватало самому населению. Поэтому многие исследователи делали вывод о необходимости замены собачьего транспорта оленьим или лошадиным, не понимая, что в арктической тундре собака оказывается совершенно незаменимым средством передвижения, независимо от издержек. Пока существовал песцовый промысел и не было надежного механического транспорта, участие собаки в нем являлось необходимым условием.

Начиная с конца XVII века взамен исчезнувшего соболя роль главной товарной продукции стал играть белый песец, цены на которого постоянно росли. Песцовый промысел породил товарные отношения и явился единственным источником развития транспорта, в частности ездового собаководства. В то же время рыба не являлась рыночным продуктом, так как не находила сбыта на внутреннем рынке.

С развитием песцового промысла появилась необходимость увеличения вылова рыбы на корм многочисленным собакам и приманку песцам. Приобрести товары легче всего было в обмен на песцовые шкуры, а чтобы добыть песцов надо было иметь хорошую упряжку. Содержать ее можно лишь при наличии своего корма. В свою очередь, успешная охота на песца зависела в первую очередь от количества ловушек (пастей), расставленных по огромной территории вдоль побережья моря. Сделать это мог лишь тот, кто имел много собак. Построивший пасти приобретал как бы монопольное право на лов песца на освоенном участке. Другие же охотники должны были ставить свои пасти не ближе 5 км от ранее поставленных. Ловушки переходили от отца к сыну, что в конечном счете порождало наследственное владение определенными участками земли. Бедняки же, имевшие мало собак, орудий рыболовства и охоты, были не в состоянии осваивать далекие и более продуктивные участки. Хозяйственно-экономическая деятельность в тундре на протяжении нескольких столетий шла по кругу: рыба-собаки-песец-товары-рыба. На Колыме и Индигирке существовала поговорка на эту тему: «Зачем рыбу ловим, чтобы собак кормить, а зачем собак держим, чтобы рыбу возить».

Таким образом, ездовая собака являлась основным средством производства, без которого промысловик не мог участвовать в песцовом промысле и извозе. В глазах населения рыба, скармливаемая собакам, приобретала особый смысл — смысл необходимого элемента производства.

Если бы у арктических охотников и рыболовов существовала возможность приобретать необходимые товары и обеспечивать свое существование более простыми, более легкими путями, они, надо полагать, не стали бы содержать большое количество собак и обременять себя вечными заботами об их пропитании кормом, готовить транспортный инвентарь, требующий постоянного наблюдения и ремонта, заниматься извозом и песцовым промыслом.

В 60–70-е годы XX века, когда создались благоприятные рыночные условия для сбыта рыбы, северные хозяйства постепенно стали сворачивать трудоемкий песцовый промысел, отказались от услуг ездовой собаки и ограничились в основном рыболовством. Следовательно, экономические условия сделали ездовое собаководство ненужным, так как на смену ему пришел механический транспорт.

Да, ездовые собаки выносливы, неприхотливы, способны пройти там, где нет пути трактору и вездеходу, для них не существует нелетной погоды, проблем запчастей и горючего. И тем не менее конкуренции с механическим транспортом они не выдерживают, и прежде всего потому, что как тягловую силу использовать их стало невыгодно. Но значит ли это, что надо поставить окончательный крест на этом экзотическом виде транспорта, так славно послужившим Отечеству? Думается, что нет.

Раньше на севере Якутии весенние праздники никогда не обходились без гонок на оленьих или собачьих упряжках. Существовали традиционные маршруты и правила таких состязаний. Например, на острове Врангеля трасса бегов составляла около 70 км, на Нижней Колыме — около 50 км, в Чокурдахе — 30 км.

Ныне такие соревнования ежегодно проводятся в Северной Америке. В канадской провинции Квебек, например, пользуются успехом «Восточное дерби» на дистанцию 192 км и «Гудзонское дерби» — на 320 км. Однако наибольшую популярность бега на собачьих упряжках завоевали на Аляске, где существуют многочисленные клубы любителей ездового собаководства.

По сведениям С. М. Успенского, Большие Аляскинские гонки проходят теперь по маршруту Анкоридж — Ном на дистанцию около 1700 км. В 1975 г. чемпион прошел ее за 18 суток, в 1976 г. — за 14 суток 18 часов 52 минуты и 25 секунд (в этих соревнованиях судьи любят точность), а в 1980 г. — за 14 суток 7 часов 11 минут и 51 секунду. Причем в соревнованиях участвуют и женщины [50].

Недавно в газетах промелькнуло сообщение, что с 2006 г. соревнования на собачьих упряжках станут олимпийским видом спорта. Законодателями моды здесь выступают американцы и японцы. Наверное, здесь-то — в спортивном начале и кроется будущее ездового собаководства. Поэтому нам незамедлительно надо создавать специальные собакопитомники и школы каюрского мастерства так, как это делалось в 30-е годы прошлого века, когда начиналось широкое транспортное освоение Российской Арктики. Причем дело это должно быть поставлено на хорошей научно-практической основе.

Так недавно президент Российского национального клуба северных собак, эксперт международной категории Г. В. Баклушин 4 мая 2002 г. направил Заключение в адрес Правительства Республики Саха (Якутия) о необходимости выведения национальной породы якутской ездовой собаки. Авторитетные эксперты-кинологи всегда считали и считают наших собак «крепкой конструкции, с уравновешенным, подвижным, добродушным характером. Собаки очень азартны, энергичны, выносливы. Шерсть длинная с густым остевым волосом, мягким подшерстком» [51].

Ездовые собаки еще долго могли бы послужить в возрожденном песцовом и рыболовном промыслах, на полярных станциях, в национальных парках, на туристских маршрутах, да и во многих других случаях. Естественно встанет извечный вопрос о создании стабильной, экономически выгодной кормовой базы и производстве транспортабельных кормов. В современных условиях и этот вопрос вполне решим. Во-первых, речь идет лишь о возрождении ездового собаководства в малых масштабах. Во-вторых, в Якутии вполне возможно организовать производство высокопитательных концентратов из отходов рыбной и мясо-консервной промышленности — пиммикана, педигрипала, рыбокостной муки, галет и т. п.

Немалую выгоду можно получить от продажи собак возрожденной прославленной сибирской породы на международных аукционах. Со временем, считаем, найдется немало российских и зарубежных любителей экстремальных путешествий, которые захотели бы совершать экзотические путешествия по Заполярью на собачьих упряжках, допустим, с Индигирки на Колыму, с Колымы на Аляску или по следам С. Дежнева и Я. Санникова с попутным участием в охотничьем промысле и арктическом рыболовстве. Но для этого потребуются серьезные инвестиции и глубоко продуманная работа заинтересованных государственных учреждений и частных фирм. Будем надеяться, век ездовых собак не должен кончиться.