Во дворце Матиньон жили богатые и знатные

Во дворце Матиньон жили богатые и знатные

С начала XVII века у французской аристократии вошел в моду квартал Сен-Жермен, расположенный на левом берегу Сены, прямо напротив Лувра. Мода эта не прошла и сегодня. До сих пор Сен-Жермен задает тон всей французской жизни. Здесь сосредоточились издательства и высшие школы, музеи и посольства, министерство иностранных дел. В этом квартале живет едва ли не вся французская политическая, артистическая и интеллектуальная элита.

Не удивительно, что именно этот район был впоследствии избран для резиденции премьер-министра. Ею стал дворец Матиньон.

История дворца началась 30 сентября 1719 года, когда Шарль Луи де Монморанси Люксембургский, принц де Тенгри и маршал Франции, купил три гектара земли, прилегающей к улице Варенн. Большой любитель садов, он хотел устроить здесь самый красивый сад французской столицы, и ему это, несомненно, удалось. Закрытый заборами от посторонних глаз, сад по-прежнему сохранился во всей своей красоте, хотя со временем сильно потерял в размерах.

Вскоре малоизвестный архитектор Жан Куртонн представил принцу проект будущего дворца, который оказался таким совершенным, что Куртонн был принят в академию архитектуры.

Строительство дворца принцу де Тенги оказалось не по карману. Он вынужден был продать его графу де Матиньону.

Все работы были завершены в 1725 году. Проект Куртонна отличался большой оригинальностью: пройдя через монументальные ворота, украшенные колоннами, вы оказываетесь в Почетном дворе, перед главным фасадом дворца. Основная особенность фасада заключается в том, что он разбит выступами на три части. Пышность центральной части дополняется балконом и скульптурами в виде львов. Второй этаж здания венчает балюстрада.

Внутренняя планировка сделала дворец Матиньон одним из самых элегантных и модных домов Парижа. Он состоял из двойной анфилады комнат, а вестибюль был покрыт куполом. Отделку комнат поручили крупнейшим скульпторам и краснодеревщикам того времени.

По распоряжению владельцев имения «любому человеку пристойной внешности» разрешалось лицезреть все великолепие дворца в их отсутствие.

Дворец принадлежал семейству Матиньон, пока его не купила танцовщица Анна Элеонора Франки. У нее к тому времени уже была богатая биография. Эта итальянская красавица некогда покорила сердце герцога Вюртембергского. После его смерти она стала любовницей австрийского императора Иосифа II, стараниями оскорбленной императрицы тацовщица была изгнана из Вены и поселилась в Индии, откуда вернулась в компании крупного банкира Квентина Кроуфорда. Невенчанная чета поселилась в Париже. «Миссис Кроуфорд» полностью поменяла обстановку дворца и, благодаря своей дружбе с Жозефиной Богарне, превратила его в один из самых модных салонов столицы.

В 1808 году она уступила Матиньон одному из главных персонажей французской истории первой половины XIX века — прославленному принцу Бенвенетскому, куда более известному как Шарль Морис Талейран. Здесь четыре раза в неделю он устраивал званые ужины и многочисленные балы в честь императорской семьи. Запутавшись в долгах, Талейран был вынужден продать дворец императору.

В 1815 году Людовик XVIII поменял дворец Матиньон на Елисейский дворец. Новая владелица разместила в нем религиозную общину, призванную молиться за души жертв революции. Вскоре очередные хозяева стали сдавать дворец под наем, до тех пор, пока он не был передан во владение австро-венгерскому посольству.

С началом Первой мировой войны посольство было закрыто, а дворец в 1922 году национализирован. Долгое время не могли решить его судьбу, были разные предложения — устроить в нем музей или снести и построить на этом месте многоквартирный дом. Президент Гастон Думерг придал дворцу статус памятника архитектуры и решил предоставить его в распоряжение Председателя Совета (так до 1958 года назывался премьер-министр).

После осуществления архитектором Биго некоторых преобразований в 1935 году Матиньон стал Дворцом правительства. Годом позже здесь были подписаны «матиньонские соглашения», которые значительно изменили жизнь каждого француза: была введена сорокочасовая рабочая неделя, и все работающие получили право на ежегодный оплачиваемый отпуск.

Как и Елисейский дворец, Матиньон доступен для посещения лишь один раз в году.

На карте Парижа его нет

Парк Тюильри, как и Версальский, был разбит по планам архитектора Андре Ленотра в семнадцатом веке. Н.Н. Карамзин был восхищен густотою древних аллей, красотой бассейнов, цветников, различных статуй. Создатель искуснейшего сада в Европе сумел поразить каждого, кто приходил в Тюильри.

В середине XVII века парк был одним из любимых мест для прогулок так называемого «элегантного Парижа».

По ходатайству Шарля Перро, знаменитого сказочника, сад был открыт широкой публике, за исключением «людей в отрепьях, лакеев и солдат».

Два здания — оранжерея (ныне Художественный музей) и павильон для игры в мяч (бывший Музей импрессионистов), построены в середине XIX века.

В парке Тюильри любил гулять П.Я. Чаадаев, проживший несколько месяцев в Париже в 1823 году. В.Г. Белинский, приехав столицу в 1847 году, пришел в восторг от парка, который ему показался похожим на сказочный сад из «Тысячи и одной ночи».

Сегодня мало кто помнит, разве что дотошные историки, что во времена королевы Екатерины Медичи, существовал дворец Тюильри, которого сейчас нет на карте Парижа. Он составлял с Лувром единое целое.

Екатерина Медичи, вдова Генриха II, убитого на турнире в 1559 году, оставив прежнюю королевскую резиденцию Ла Турнель, выбрала место для нового дворца недалеко от Лувра.

Парк Тюильри

В те времена к Лувру прилегал пустырь с пастбищами для овец, живодерня да мастерские для изготовления черепицы (по-французски «tuile»). Последние и дали название новому дворцу Тюильри. Камни, необходимые для строительства, привозились на плоту с другого берега Сены из каменоломен на улице Вожирар. Улица, по которой тянулись повозки со строительным материалом, до сих пор носит название дю Бак (улица Плота).

Новый дворец связала с Лувром Большая галерея. Пять раз в году на верхнем этаже галереи больные золотухой выстраивались в ряд в ожидании короля. По традиции, король, проходя, прикасался к ним со словами: «Бог тебе поможет, король к тебе прикоснулся». Соблюдая последующий недельный пост, больные должны были выздороветь.

Внезапно Екатерина Медичи спешно покинула Лувр и остановила работы по строительству Тюильри. Личный астролог королевы, знаменитый Комо Руджьери, составляя ее гороскоп, предсказал, что она умрет «возле Сен-Жермена». Дворец Тюильри, так же как и Лувр, относились к приходу близлежащей церкви Сен-Жермен д’Оксеруа. Не раздумывая, Екатерина Медичи уехала из недостроенного Тюильри. С тех пор злой рок будет висеть над дворцом, пока он совсем не исчезнет из парижского пейзажа.

Дворец Тюильри был подожжен коммунарами 23 мая 1871 года во время кровавой недели Парижской коммуны. Инициаторы поджога вряд ли были знакомы с легендой о «человеке в красном», который появлялся время от времени в стенах дворца, предвещая несчастья. Свершилось то, чего опасался В. Гюго. Он писал, что разрушить Тюильри было бы настоящим варварством. Писатель справедливо полагал, что дворец принадлежит уже не королю, а народу. Ведь это подлинная святыня.

Дворец можно было восстановить: стены, фасады, лестницы, хотя и были повреждены огнем, оказались прочными. Но Тюильри решают снести. Из камней дворца, купленных семьей герцога Поццо ди Борго, на Корсике был построен замок. Этот замок вскоре тоже сгорел. Злой рок висел не только над местом, но и над камнями злополучного дворца.

Екатерина Медичи покинула Тюильри, спасаясь от страшного рока. Когда наступил ее последний час, в спешке был призван первый встретившийся священник, который исповедал и причастил королеву. Когда спросили его имя, то последовал ответ: «Монсеньор Сен-Жермен».

От «славного дворца Тюильри» остались только аллеи парка. Там, где был дворец Тюильри, в настоящее время — продолжение парка, в котором, по словам поэта Реймона Кено, обитает «племя мраморных статуй, состоящее из одних нудистов». Это «племя мраморных статуй» работы скульптора Аристида Майоля появилось здесь в 60-е годы позапрошлого столетия по распоряжению писателя и министра культуры Андре Мальро. Позднее к ним прибавилось несколько работ скульптора Поля Бельмондо.

Малая Триумфальная арка и «путешествие» квадриги

По приказу Наполеона Бонапарта и по проекту архитекторов Шарля Персье и Пьера Франсуа Фонтэна на площади перед Лувром, которая когда-то называлась площадью Карусель, в 1896—1898 годах была построена Малая Триумфальная арка. Площадь названа Карусель (по-французски слово означает также конные состязания, конный парад) после того, как король Людовик XIV устроил на ней парад в честь появления первенца, дофина.

В 1809 году арку венчала квадрига лошадей, привезенных в качестве трофея Наполеоном I из Венеции. Это были знаменитые кони собора Святого Марка. В свое время они украшали храм Солнца в Коринфе, в V веке император Феодосий перевез их в Константинополь, затем, проданная турками, квадрига попала в Венецианскую республику.

Малая Триумфальная арка

Только в 1815 году кони были возвращены Венеции и покинули Париж. Квадрига, венчающая в настоящее время Малую Триумфальную арку, — работы Бозио. Арка, названная Малой в отличие от Большой на площади Звезды, служила во время Наполеона I парадным входом во дворец Тюильри.

Екатерина Медичи

Небывалый подъем изобразительных искусств во Флоренции XV века стал возможен прежде всего благодаря хорошему вкусу и щедрости богатейших купцов и меценатов рода Медичи. Однако у могущественного рода было немало сильных врагов, которым удалось изгнать Медичи из Флоренции. Спустя 18 лет они вернулись, но их былой блеск и размах были утрачены навсегда.

Красивая, молодая мать Екатерины Медичи, Мадлен, не прожила после рождения дочери и двух недель. Причиной смерти, полагают историки, был сифилис, которым ее заразил муж, Лоренцо Медичи. Неделю спустя умирает и сам Лоренцо. Через три месяца после рождения, 13 апреля 1519 года, Екатерина тяжело заболела, и все уже считают, что с Медичи навсегда покончено.

Несмотря на прогнозы врачей и тайное злорадство врагов, Екатерина выздоравливает, и ее двоюродный дед велит привезти девочку к себе в Рим. Этим дедом был папа Лев X, тот самый, который вступил в 37 лет на папский престол. Его злейшим врагом становится немецкий монах Мартин Лютер, обвиняющий ватиканскую власть в разврате и вседозволенности. В ответ Лев X посылает Лютеру в город Виттенберг, где немецкий бунтовщик впервые выдвинул 95 тезисов против индульгенций, буллу с папским проклятием. Эти бурные события, перевернувшие историю Европы, происходили тогда, когда Екатерина была маленькой девочкой. Никто не мог и предположить, что через полстолетия ей предстоит сыграть решающую роль в борьбе католиков и протестантов.

Екатерина еще беззаботна, у нее есть все, что ей требуется, кроме любви. Внешне ее трудно назвать красавицей. Многие даже находят ее безобразной — темноволоса, слишком смугла. Но как будущая невеста она представляет собой величайшую ценность, ее имя звучит как звон чистого золота. Папа Лев X отдает девочку на попечение своего племянника, кардинала Джулио Медичи. Дядя Джулио заботится о том, чтобы ребенок получил самое лучшее воспитание. Когда девочке исполняется шесть лет, ее отправляют получать образование назад во Флоренцию. Самого дядю Джулио вскоре нарекут Климентом VII, и он тоже станет папой. Ему пришлось иметь дело с двумя яростными захватчиками — германским императором Карлом V и французским королем Франциском I. Оба пытаются завладеть лучшими территориями раздробленной Италии и подчинить себе папу, который все еще обладает большим политическим влиянием в Европе. 6 мая 1527 года войска Карла V, напавшие на Рим, грабят город, расправляются с его жителями: людей убивают тысячами. Папа укрывается в замке Сайт-Анджело. Это ужасное кровопролитие ознаменовало конец Ренессанса.

Во Флоренции поднимается ликование, когда до города доходит весть, что папу Климента фактически выгнали из Ватикана. Народ не любит Медичи и желает избавиться от их власти. Горожане захватывают дворец, и Екатерина, которой недавно исполнилось восемь лет, вынуждена прятаться в монастыре Мурате. Именно здесь она впервые в жизни встречается с добрым и искренним отношением к себе. Для монахинь она просто «маленькая восьмилетняя девочка с прелестными манерами» — так опишет ее в своей хронике сестра Джустина Никколини. Но судьба не позволит Екатерине долго наслаждаться добротой монахинь.

Папа Климент в 1529 году заключает мир с Карлом V и уговаривает его освободить Флоренцию. Немецкие и папские войска окружают город. Положение осажденных день ото дня становится все более тяжелым, в городе свирепствуют болезни и голод. Кроме того, здесь снова возникает партия в защиту Медичи. Мятежники боятся, что сторонники этой партии сделают ставку на Екатерину. Это необходимо предотвратить. И вот перед воротами монастыря уже стоят солдаты, требуя выдать девочку. Та в ужасе бежит в свою келью, но ее насильно увозят в монастырь Святой Лючии. Путь через осажденный город глубоко отпечатался в памяти девочки: полуживые от голода люди, разлагающиеся трупы, полчища прожорливых крыс, и над всем этим отвратительное, сладковатое зловоние смерти.

В монастыре Святой Лючии с девочкой из рода Медичи обращаются как с пленницей. А однажды ее грубо расталкивают среди ночи. Солдаты тащат Екатерину по пылающему городу. Они намерены привязать ее к крепостной стене, выставив под пули врагов. «Поглядим, как Медичи будут стрелять в свое собственное отродье!» — кричат они. Пушки, однако, умолкают, и девочка остается жива. Страх перед толпой всю жизнь будет преследовать Екатерину.

Спустя год Рим оказывается во власти Медичи. Екатерине двенадцать лет, и она безумно влюбляется в своего кузена Ипполито. Этот красивый юноша, на восемь лет старше нее и уже кардинал. Ипполито пленен ее умом и образованностью. «Ходят слухи, — пишет венецианский посол Альбери, — что кардинал намерен снять с себя мантию, дабы иметь возможность жениться на Екатерине Медичи». Счастливые дни, чудесные недели... Екатерина забывает, что она по-прежнему — всего лишь товар. Но об этом прекрасно помнит дядя Джулио. Чтобы обезопасить себя, он вступает в союз с французским королем.

Папа предлагает Екатерину в жены младшему из двух французских принцев, и Франциск I дает согласие. Вскоре четырнадцатилетняя Екатерина Медичи прибывает в Марсель. Здесь 28 октября 1533 года она должна сочетаться браком со своим ровесником — Генрихом Валуа. Вскоре она отправляется в Париж.

При дворе Екатерину ждет ледяной прием. Надменная французская знать не признает ровней эту «дочь торгаша». Для народа она тоже чужая, ее не называют иначе как «эта иностранка». Но Екатерина ни с кем не ссорится и, наоборот, старается всем угодить, королю, его фавориткам — и прежде всего любовнице своего мужа Диане де Пуатье, изысканной красавице с алебастрово-белой кожей. Диана на двадцать лет старше Генриха и могла бы быть его матерью. Он находится у нее в полном подчинении. А Екатерине, которая никак не проявляет себя, казалось бы, суждено стать маленьким подстрочным примечанием в истории Франции. И тут в жизни Екатерины происходит новая драма.

Разгорячившись после игры в мяч, наследный принц выпивает большое количество ледяной воды. К ночи у него начинается жар, и вскоре он умирает. Единственным наследником становится Генрих, муж Екатерины. Будущему королю нужен сын, но Екатерине никак не удается забеременеть. Лишь после десяти лет брака, в январе 1544 года, она родит своею первенца, Франциска. Проходит еще три года, умирает король Франциск I — и на трон восходит Генрих II. Екатерина становится королевой. Это поддерживает в ней чувство собственного достоинства. Тем более, что теперь она производит на свет с завидной регулярностью еще девятерых детей, правда, двое из них умирают в младенчестве. Несмотря на новую роль при дворе, Екатерина остается такой же молчаливой и сдержанной.

Она никогда не обсуждает фавориток мужа. Подобное поведение приносит добрые плоды: король хоть и не любит свою царственную супругу, уважает ее и доверяет ей. Отправившись со своим войском на войну против германского императора, он, к удивлению придворных, передает бразды правления королеве. В строгом черном одеянии она выступает перед парламентом и своей обдуманной речью добивается выдачи дополнительных денег на оплату военных расходов. Никто даже представить себе не мог, что она на такое способна. Екатерине в ту пору сорок лет. Ее жизнь, как ей кажется, обрела твердую почву, Королеву по-прежнему недолюбливают и в народе, и при дворе, но зато ее уважает муж, любят дети. Вскоре король Испании Филипп II просит руки ее дочери Елизаветы. При дворе устраивается пышная свадьба, которой суждено будет завершиться трауром. Король Франции самолично принимает участие в рыцарском турнире, устроенном по случаю бракосочетания дочери. Генрих — превосходный турнирный боец, но происходит роковая случайность — обломившийся наконечник копья попадает ему в глаз и пронзает мозг. Десять дней король борется со смертью, затем наступает конец.

Старшему сыну, Франциску, всего пятнадцать лет, и к тому же он неизлечимо болен. Екатерине придется править страной за него. Ей предстоит подчинить себе огромную державу.

Екатерина Медичи с детьми

Идеи Мартина Лютера охватывают все новые территории, и уже более трети жителей Европы обратились в новую протестантскую веру. Во Франции есть свои протестанты — гугеноты, и они обрели огромную силу.

Им покровительствует мощный дворянский род Бурбонов, который находится у самой вершины власти. Правда, Бурбонам противостоит столь же мощный род католиков де Гизов. Оба клана давно уже борются за влияние при дворе. Екатерина делает ставку на де Гизов, но в результате сама становится орудием в их руках. С ее помощью они стараются упрочить собственную власть.

Вскоре на королеву обрушивается новый удар. В 1560 году ее старший сын Франциск II умирает, и на престол восходит его десятилетний брат Карл. Екатерина снова регентша, но теперь у нее больше решимости самостоятельно употребить свою власть. Она пытается удерживать баланс сил между гугенотами и католиками, однако все ее усилия напрасны. Религиозная вражда разрывает страну. В конце концов Екатерина прибегает к последнему, испытанному средству: бракосочетанию. Она, католическая королева-мать, сама отдает свою красавицу-дочь Марго в жены Генриху Наваррскому из династии Бурбонов.

Девятнадцатилетний Генрих номинально является вождем гугенотов, но их подлинная сила и авторитет — адмирал Колиньи. Адмирал имеет немалое влияние и на неуверенного в себе, малодушного короля Карла, которому к тому времени минуло 22 года и который вправе самостоятельно определять политику государства. Колиньи же настолько подчинил себе короля, что тот одобрил его тайный военный план: Франция в союзе с протестантской Англией должна вступить в войну с католической Испанией.

Воспитанная в тени папского престола, Екатерина Медичи не может хотеть этой войны. Она готова временно балансировать между католиками и протестантами, но лишь для того, чтобы приблизить окончательную победу католиков. И вдруг выясняется, что ее вынужденным нейтралитетом готовы воспользоваться именно те, кого она считает врагами. Единственный выход — покончить с Колиньи. Через четыре дня в адмирала стреляют, он ранен, но остается в живых. На следующий вечер в Лувре происходит тайное совещание, на котором Екатерина прямо говорит Карлу, что необходимо устранить Колиньи, а вместе с ним и всю верхушку гугенотов. Король колеблется, но бывший домашний учитель Альбер де Гонли убеждает его, что гугеноты готовят заговор против всей королевской семьи. Тогда в приступе ярости и отчаяния Карл решает начать расправу с гугенотами.

В ту же ночь сторонники де Гизов врываются в дом Колиньи. Адмирала, раненого и беззащитного, закалывают, голову отрезают, а тело бросают в Сену. Такова была жуткая прелюдия кровавых событий, которые войдут в историю под именем Варфоломеевской ночи. Парижане, в подавляющем большинстве католики, просто обезумели. Они вытаскивают из домов своих соседей гугенотов, преследуют их, избивают, с ужасом смотрят на дело своих рук — и устремляются к Лувру: «Это все она! Иностранка!» Гугеноты для нее враги, но такого безумия она не могла предвидеть. Екатерина молчит. В народе ее зовут не иначе как «черной вдовой», «паучихой», чей укус смертелен.

Через два года после Варфоломеевской ночи умирает Карл IX, и к власти приходит Генрих III. Это любимый сын Екатерины, но он не оправдывает ее надежд. Генрих достаточно силен, чтобы освободиться от влияния матери, но слишком слаб, чтобы быть королем. В кругу молодых красивых мужчин он охотнее обсуждает вопросы современной моды, чем проблемы государства.

Мира в стране по-прежнему нет. Варфоломеевская ночь несказанно усилила ненависть между католиками и гугенотами. Екатерина сознает собственное бессилие и отходит отдел. Вскоре она перестает вставать с постели, просто лежит в ожидании смерти, и она приходит к ней 5 января 1589 года. Екатерина уже не узнает, что ее сын Генрих восемь месяцев спустя будет убит религиозным фанатиком, она не узнает также, что Генрих Наваррский взойдет на трон под именем Генриха IV, остановит религиозные войны, перейдет в католичество и положит начало двухсотлетней власти Бурбонов.

О Екатерине будут помнить скорее как о покровительнице литературы и искусства, а в первую очередь — архитектуры. Любительница роскоши и великолепия, она повелела воздвигнуть новое крыло Лувра и приступила к строительству Тюильри. Вне Парижа ее стараниями был возведен архитектурный шедевр — галерея замка Шанон-со (близ Тура). Личная библиотека Екатерины, в которой имелось множество редких рукописей, была одной из крупнейших во Франции эпохи Возрождения.

Недосказанная история о Марате и его убийце (Шарлотте Корде)

В Париже на площади Карусели был воздвигнут огромный памятник в виде утеса. В него за решеткой была вделана ванна. При памятнике всегда находился часовой. Спустя полтора года памятник снесли, сославшись на стужу: часовому слишком тяжело дежурить, а без часового оставить памятник нельзя.

Этот памятник был поставлен Марату.

Исследователь Марк Алданов и другие историки, долгое время собирая сведения о Марате, описали мятежника. Каждый нашел неизвестные факты, которые дополнили рассказ о его судьбе.

В подвальном этаже музея восковых фигур Гревена изображена в естественную величину сцена убийства Марата. Многие историки писали в свое время, что она изображена довольно точно. Однако спустя несколько лет мнение это заметно изменилось.

Ошибка руководителей музея заключалась в том, что они, для усиления эффекта, хотели в одной сцене изобразить и убийство Марата, и арест убийцы. В действительности же Шарлотта Корде была схвачена не в ванной, а в передней, куда она выбежала после убийства, согласно протоколам допроса Шарлотты Корде в «Пале де Жюстис» 16 июля 1793 года, а также показаниям Симон Эврар (которая жила с Маратом) на суде. Для эффекта придуман и врывающийся в ванную солдат с пикой. На самом деле Шарлотту задержал штатский комиссионер Лоран Ба, случайно находившийся в момент убийства в квартире Марата и не имевший, разумеется, никакой пики. Полиция явилась позднее.

Создатели восковой сцены, по-видимому, увлеклись желанием придать ей возможно больше движения. Марат и Шарлотта, и убитый, и убийца, — вылеплены скульптором Бернштамом с большим искусством. Этот восковой «слепок» одной из самых драматических сцен в истории производит сильное впечатление.

Однако наиболее сильное впечатление производит... ванна. Та самая ванна, в которой действительно был убит «друг народа». По крайней мере, так утверждает дирекция музея. Подлинной считает эту ванну сам Ленотр, историк недоверчивый и осторожный. Почему он с уверенностью считает ее подлинной?

В 1885 году газета «Фигаро» сообщила, что у сельского священника, аббата Ле Косса, живущего в глухом углу Бретани, хранится ванна, в которой 13 июля 1793 года был зарезан Марат. Ванна эта перешла к аббату от престарелой графини Каприоль де Сент-Илер; а ей она досталась по наследству от отца, который когда-то купил эту историческую достопримечательность в одной из парижских лавок.

Однако нет никаких доказательств, что в парижской лавке была подлинная ванна Марата. В свое время французским архивам предлагали купить другую ванну, где также был убит Марат. Правительство от покупки отказалось, не доверяя продавцу. В одной старой книге о Марате говорится, что ванна, в которой был убит Марат (следовательно, третья по счету), находится у Тюссо в Лондоне. Там же показывается кинжал Шарлотты Корде — французские исследователи считают его утерянным.

Как бы то ни было, сообщение «Фигаро» наделало много шума. Музей Гревена не поскупился и приобрел у аббата Ле Косса ванну за 3000 франков (деньги огромные по ценам всевозможных достопримечательностей в то время).

Зловещая ванна имеет форму сапога — теперь совершенно необычную, а в XVIII веке довольно распространенную. Все гравюры и картины революционной эпохи свидетельствуют о том, что «друг народа» был убит в ванне приблизительно такой формы.

Два художника могли видеть в 1793 году настоящую ванну Марата. Один из них Дюплези. Ванна на его картине существенно отличается от ванны музея Гревена; но Дюплези был фантазер, и вся изображенная им сцена убийства Марата не имеет ничего общего с историей. Гораздо больше значения могла бы иметь знаменитая картина Жака Луи Давида (теперь принадлежащая Брюссельскому музею и недавно экспонировавшаяся на выставке Революции в Национальной библиотеке). Давид, близкий друг Марата, по всей вероятности, побывал на месте убийства в тот самый вечер, когда оно было совершено: весь Париж тогда бросился на улицу Кордельеров.

Смерть Марата

Во всяком случае, Давид писал все с натуры — и тело Марата, и Шарлотту Корде, и комнату, и кинжал, и ванну. Давид видел Ш. Корде в живых, видел ее тело и в анатомическом театре, на гнусной экспертизе, которой оно было подвергнуто — в целях выяснения нравственности казненной. Для нравов той эпохи характерно, что на экспертизу явилась делегация Конвента. В нее входил и Давид. Его ванна чуть-чуть отличается от ванны музея Гревена. Глаз у Давида был непогрешимый, и самой легкой разницы было бы совершенно достаточно, чтобы признать ванну музея поддельной, если б Давид руководствовался одним стремлением к исторической точности. Для него, однако, гораздо важнее были разные соображения, касающиеся композиции, света, теней, — ради них он с мелочами, наверное, совершенно не считался.

История знает политические убийства, имевшие еще большие последствия, чем дело Шарлотты Корде. Однако, за исключением убийства Юлия Цезаря, быть может, ни одно другое историческое покушение не поразило так современников и потомство. Для этого было много причин — от личности убитого и убийцы до необычного места действия: ванной комнаты. Марат жил на улице Кордельеров. Дом его находился на том месте, где в настоящее время расположена Медицинская шкода. Он был снесен в 1876 году, когда прокладывали Сен-Жерменский бульвар. Еще есть в живых парижане, видавшие в молодости этот исторический дом. Он напоминал некоторые дома Достоевского, в частности, тот «большой, мрачный, в три этажа, без всякой архитектуры» дом, в котором произошло убийство Настасьи Филипповны и описанием которого восхищался Марсель Пруст. Почти в тех же выражениях описывает Мишле «большой и мрачный дом», где произошло убийство Марата.

«Друг народа» снимал в доме небольшую квартиру. В ней было четыре комнаты: столовая, гостиная, кабинет и спальня. Рядом со спальней находилась еще небольшая пустая каморка, которую, собственно, нельзя было назвать ванной. В XVIII веке во Франции ванная комната составляла редчайший предмет роскоши. В Версальском дворце, например, ее не было. Да и в Елисейском первая ванная появилась лишь в XIX веке (в XX веке к ней прибавилось еще две). Та ванна, в которой погиб Марат, была, по-видимому, взята им напрокат в какой-то лавке.

Марат жил с 30-летней работницей по имени Симон Эврар. Их связь длилась три года. Они даже повенчались, но весьма своеобразно: свидетелем свадьбы было «Верховное Существо». Однажды «в яркий, солнечный день», Марат пригласил Симон Эврар в свой кабинет, взял ее за руку и, упав с ней радом на колени, воскликнул «перед лицом Верховного Существа»: «В великом храме Природы клянусь тебе в вечной верности и беря свидетелем слышащего нас Творца!» Несложный обряд и «восклицание» были в одном из стилей XVIII века. Только после убийства Марата брак их был без формальностей признан законным, и с тех пор она везде стала именоваться «Вдова Марата».

Давид объяснял Конвенту через два дня после убийства, что нельзя показывать народу обнаженное тело Марата: «Вы знаете, что он был болен проказой и у него была плохая кровь». Один из памфлетов этой эпохи приписывает «другу народа» сифилис, но это, по-видимому, неверно.

Несчастная женщина по-настоящему любила Марата. Она была ему глубоко предана, ухаживала за ним день и ночь, отдала на его журнал свои сбережения... Он был старше ее на двадцать лет и страдал неизлечимой болезнью. Марат, безобразный от природы, был покрыт сыпью, причинявшей ему в последние годы его жизни страшные мучения. Влюбиться в него было трудно. Его писания едва ли могли быть понятны малограмотной женщине. Славу и власть «друга народа,» по-видимому, она ценила, но любила его и просто по-женски. Кроме Симон Эврар, вероятно, никто из знавших его людей никогда не любил Марата.

Однако у Марата и по сей день есть убежденные защитники и даже горячие поклонники. Особенно их много среди иностранных историков. Марат же был вдобавок ученый. Его научные заслуги теперь превозносятся поклонниками. В нем видят предвестника чуть ли не всех учений современной физики, химии и физиологии. Правда, видят это в нем больше историки, чем настоящие ученые. Если б Марат не был «другом народа», то, конечно, никому не пришло бы в голову изучать и переиздавать его научные шедевры. Он высмеивал Ньютона и называл шарлатаном Лавуазье. «Друг народа» до революции был монархистом; да эта «идеологическая надстройка» и соответствовала его «классовому базису»: он был врачом свиты графа д’Артуа, вращался в высшем обществе и имел связь с маркизой.

Есть два Марата: Марат до революции и Марат во время революции. Первый достаточно понятен. Это был человек с нетерпимым характером. С другой стороны, человек с немалыми достоинствами: большого трудолюбия, больших знаний, энергичный, честный и бескорыстный. Чудовищная нервность у него сочеталась с манией величия, а мания величия дополнялась патологической завистливостью. Можно понять, что он завидовал Вольтеру, признанному королю писателей, — вдобавок престарелый Вольтер посвятил одной из его книг весьма ядовитую и остроумную рецензию. Можно понять и то, что он ненавидел Лавуазье: великий химик упорно не обращал внимания ни на его работы, ни на его нападки. Марат завидовал Ньютону, которого в глаза никогда не видел и который умер задолго до его рождения. Мировую славу Ньютона он рассматривал как личную себе неприятность.

Все это было — до Революции — довольно безобидно. В центре духовных интересов Марата тогда были, по-видимому, рецензии. Он с большим беспокойством следил, как бы не перехвалили других, и очень старательно, хоть не слишком удачно, устраивал рекламу себе. Жирондист Бриссо, бывший ему приятелем, получал от него для помещения в журнале готовые отрывки рецензий, — Марат писал о Марате в самых лестных выражениях, горячо, по разным поводам, пожимая себе руку.

Для людей, подобных «другу народа», революция — это миллионный выигрыш в лотерее. Французская революция дала Марату то, чего его лишали и Ньютон, и Лавуазье, и Вольтер. Он получил возможность выставить свою кандидатуру в спасители Франции.

Он избрал верный путь, частью сознательно (человек он был весьма неглупый), частью следуя своей природе, которая быстро развивалась. Марат «творил новую жизнь», но и новая жизнь творила Марата. Его природная завистливость нашла выход в травле, мания величия осложнилась манией преследования, а болезненная нервность стала переходить в сумасшествие — сначала медленно, потом все быстрее. Вероятно, тяжелые страдания от страшной болезни сыграли здесь немалую роль. В последний год жизни он почти не спал, питался крепким кофе, да еще странным напитком — миндальным молоком, настоянным на глине. Писал он обычно в ванне и проводил в ней большую часть дня: теплая вода облегчала его мучения. В своих последних статьях он требовал 260 тысяч голов контрреволюционеров, ровно 260 тысяч, не больше и не меньше (в начале революции «друг народа» был гораздо умереннее: настаивал только, чтобы на 800 деревьях Тюильрийского сада были повешены 800 депутатов с графом Мирабо посредине). Вызванные им страшные сентябрьские убийства достаточно ясно показывают, чего можно было ждать от диктатуры Марата.

Шарлота Корде

В характере Шарлотты Корде мало что женского. Ей было 25 лет. Вся ее жизнь, кроме одной недели, никакого значения не имеет. Но зато та неделя, 11 —17 июля 1793 года, имеет бессмертное историческое значение. Шарлотта Корде приехала из нормандского городка в Париж для того, чтобы убить Марата. Эта девушка выследила и зарезала в ванне «друга народа» так же хладнокровно, как старый опытный охотник выслеживает и бьет в лесу опасного зверя. Затем последовал арест, суд, гильотина. Все это она приняла как неизбежное.

Шарлотта Корде являлась правнучкой Корнеля, и все французские историки неизменно это подчеркивают. Ее ответы следователям и судьям дошли до нас не в газетных статьях и не в воспоминаниях современников, а в сухой, деловитой, фотографически точной передаче судебного протокола. И в самом деле, многие из этих ответов могли бы затмить знаменитейшие стихи ее предка. Корнель имел полную возможность оттачивать месяцами свои «Пусть он умрет». Шарлотта отвечала немедленно на вопросы, которых, естественно, не предвидела. «Кто внушил вам столько ненависти?» — «Мне чужой ненависти не требовалось, у меня было достаточно своей». Сила ответа именно в том, что она и не думала о корнелевских фразах, — так рисоваться почти невозможно. Самыми простыми, ясными словами она объясняла свою теорему Монтане и Фукье-Тенвилю; не ее вина и не ее заслуга в том, что эта теорема была так страшна.

На суде и на следствии она имела дело с врагами. Но ее предсмертные письма обращены к друзьям. Письмо Шарлотты к Барбару, написанное за три дня до казни, наполнено юмором: «Гражданин, вы пожелали узнать подробности моего путешествия. Я не избавлю вас ни от одной мельчайшей подробности».

Легкий юмор не покидал ее. В защитники она хотела пригласить — Робеспьера. Она видела страшное тело в ванне, поток крови, хлынувший из-под ее кинжала, остановившиеся стеклянные глаза — и через два дня пишет: «Уже два дня я наслаждаюсь покоем». Ш. Корде не верила в Бога; ее загробная жизнь — «елисейские поля» газет того времени. О своих друзьях она пишет: «Они будут счастливы, когда увидят меня на небесных елисейских полях рядом с Брутом...» Тогда ни одна статья не обходилась без кинжала Брута. По зловещему совпадению, о кинжале Брута писал в ванне и Марат за несколько минут до прихода Шарлотты. Марат высказывал надежду, что кинжал Брута сразит прусского короля.

Самое слабое в показаниях Шарлотты Корде — это объяснение, которое она дает своему делу. Она даже возводит на Марата напраслину, обвиняя его в финансовых спекуляциях, — в этом он был совершенно неповинен.

Убийство Марата много раз описывалось весьма подробно. Самый точный рассказ о нем принадлежит Кабанесу и Дефрансу; самый талантливый, бесспорно, Ленотру.

...В двенадцатом часу утра Шарлотта Корде подъехала на извозчике к дому № 30 по улице Кордельеров, поднялась по лестнице к квартире Марата и позвонила. Ей открыла дверь Симон Эврар. Хорошо одетая миловидная барышня (как известно, показания современников о наружности Шарлотты резко расходятся). Одни говорят, что она была красавица. Другие решительно это отрицают. Шарлотта заявила, что желает поговорить с «другом народа». Это желание не понравилось некрасивой сожительнице Марата. Симон Эврар не впустила гостью, сказав, что «друг народа» по утрам не принимает.

Шарлотта вернулась в гостиницу и отправила Марату по городской почте письмо, в котором просила ее принять по очень важному делу. В шестом часу вечера Шарлотта Корде послала за парикмахером. Когда ее прическа была готова, она переоделась и в белом платье, в шали, в высокой шляпе с черно-зеленой кокардой, с веером в руке отправилась снова на улицу Кордельеров. За корсажем у нее был спрятан большой столовый нож с черной рукояткой, утром купленный в Пале-Рояле. Почему она избрала нож, а не пистолет? Никак нельзя было предвидеть, что «друг народа» примет ее голый, в ванне.

Симон Эврар снова отказалась принять нарядную даму. Шарлотта настаивала. Марат в ванной услышал их спор и, узнав в чем дело, велел позвать посетительницу в ванную. Нравы в революционной Франции были вольные.

Он сидел в ванне напротив географической карты, висевшей на стене между двумя пистолетами. Над картой была сделана надпись — одно слово: «Смерть», — этот человек до конца своих дней оставался плохим литератором. Шарлотта села рядом с ним на табурет.

Их разговор длился четверть часа, хотя она могла убить Марата в первую же минуту, но лишь услышав его признание, что он скоро всех (жирондистов) гильотинирует в Париже, она вонзила в него нож.

Марат вскрикнул, позвал на помощь: «Ко мне, друг мой, ко мне!» — и захрипел, обливаясь кровью. Симон Эврар вбежала в ванную и заголосила. Комиссионер Лоран Ба схватил стул и бросился на выбежавшую в переднюю даму в высокой шляпе.

Профессор Олар в своей классической книге почтительно говорит о культе Марата, распространившемся после его убийства по всей Франции. В самом деле, такой культ был.

Тело «друга народа» было забальзамировано. При этом не обошлось без неприятностей. Врач Дешан, которому поручена была работа, потребовал за нее большую сумму: 6000 ливров. Начальство объявило Дешану, что, собственно, ему ни гроша платить не следовало бы: «республиканец должен считать себя вознагражденным за свой труд честью — тем, что он способствовал сохранению останков великого человека». Довод был, в пору террора, весьма сильный, и Дешан поспешил принять предложенные ему сверх чести полторы тысячи ливров. Это тоже было вполне приличной платой, особенно если принять во внимание, что предприимчивый врач выполнил свою задачу плохо: труп разложился уже на следующий день после бальзамирования.

Сердце Марата было извлечено из тела и помещено в специальный сосуд. У зловещей истории похорон была и комическая сторона. Она заключалась в том, что люди, горячо оплакивавшие Марата, в действительности терпеть его не могли. Между тем Марата ненавидели почти все — от рядовых членов «горы» до Дантона и до Робеспьера. Робеспьер и Дантон смотрели из окон дома на улице Оноре, как везли на эшафот Шарлотту Корде; но какие чувства они испытывали в эту минуту — теперь об этом вряд ли кто-нибудь узнает.

Были, разумеется, и исключения. К их числу принадлежал Давид. Он обожал Марата, как в молодости обожал Людовика XVI, как обожал потом Робеспьера, как еще позднее обожал Наполеона. Давид искренно любил всех своих покровителей. Он и предавал их столь же наивно-простодушно. В некоторое оправдание художнику следует сказать, что при огромном своем таланте он был чрезвычайно наивен. На Давида и было возложено главное руководство похоронами: он был присяжный церемониймейстер революции.

Давид поставил дело на широкую ногу; он-то должен был недурно заработать на покойнике. За картину, изображающую смерть Марата, Давиду было обещано 24 тысяч ливров, но заплатили ему только 12 тысяч.

Решено было похоронить Марата в саду Кордельеров — мысль о погребении в Пантеоне (казалось бы, очевидная) явилась позднее. В саду Кордельеров был поспешно воздвигнут мавзолей из гранитных скал. Устройство гранитных скал обошлось в 2400 ливров (да еще, по сохранившемуся в Архиве счету, на 26 ливров с горя выпили вина рабочие). Над скалами была сделана надпись: «Здесь лежит Марат, друг народа, убитый врагами народа 13 июля 1793 года».

Лицо Марата было тщательно загримировано, — по рассказу одной из современниц, пришлось отрезать язык. Тело прикрыли трехцветным флагом, выпростав из-под него правую руку, в которую вложили перо, символ борьбы, — та же современница сообщает, что руку взяли от другого трупа, ибо подлинная рука Марата слишком разложилась. В таком виде гроб был выставлен 15 июля на площади. Рядом с гробом стояла окровавленная ванна Марата. «Народ проходил, стеная и требуя мщенья».

На следующий день состоялись похороны. Так как до могилы в саду Кордельеров было слишком близко, то устроители постановили сделать крюк по центральным улицам Парижа. Гроб несли на руках двенадцать человек. За ними шли мальчики и девочки в белых платьях с кипарисовыми ветвями в руках, далее Конвент в полном составе, другие власти и народ, певший революционные песни. На Новом мосту палили пушки. У могилы председатель Конвента произнес первую речь. После речей гроб опустили под скалы. В могилу были положены сочинения Марата и два сосуда с его внутренностями и легкими. Сердце же было решено отдать ближайшим единомышленникам «друга народа» — кордельерам. В бывшей королевской сокровищнице разыскали агатовую шкатулку, усыпанную драгоценными камнями: в нее положили сердце и через два дня, 18 июля, после не менее торжественной церемонии, но с гораздо более непристойными речами, прикрепили шкатулку к потолку зала заседаний клуба.

Между этими двумя церемониями 17 июля казнили Шарлотту Корде.

Эта казнь очень подробно описана в воспоминаниях парижского палача Сансона. К сожалению, верить его воспоминаниям трудно: последний представитель вековой семьи палачей, полуидиот, едва ли был даже в состоянии что-либо связно и точно рассказать писавшим с его слов литераторам. «Мемуары Сансона» — большая литературная афера, к ней имел отношение сам Бальзак. Однако доля правды могла быть и в «записях» палача; недаром же издатели заплатили ему 30 тысяч франков. Некоторые подробности его рассказа очень похожи на правду (как, например, неподвижный взгляд Дантона, устремленный на Шарлотту в момент прохождения колесницы по улице Сент-Оноре). Из множества рассказов следует, что Шарлотта Корде проявляла до последней минуты самообладание, поразившее всех очевидцев. Верньо сказал в тюрьме: «Она нас погубила, но зато научила нас, как следует умирать».

Народная скорбь по случаю смерти Марата была безгранична. Скульпторы лепили бюсты «друга народа», художники писали картины, многочисленные поэты сочиняли стихи — одним словом, каждый старался как мог. В течение года на тему о Марате было написано четыре драмы и одна опера. Его именем было по всей Франции названо множество улиц; в Париже весь Монмартр, по созвучию, был официально переименован в Montmarat. Тело «друга народа» было вскоре перевезено в Пантеон.

И вдруг Париж прорвало дикой, бешеной, долго таившейся ненавистью. Рапорты парижской тайной полиции отмечают ежедневно одинаковые происшествия: толпа бьет бюст Марата или глумится над его памятью. Конвент не мог, естественно, не считаться с новым настроением Франции. Вопрос о Марате пересматривался в самом здании Конвента, в местах, отведенных публике. Без большого шума, без всяких церемоний, гроб Марата был вынесен из Пантеона и похоронен на соседнем (несуществующем более) кладбище святой Женевьевы. И культ тотчас как рукой сняло: всем стало ясно, что «друг народа» был в лучшем случае — сумасшедший, а в худшем — совершенный злодей. Что стало с сердцем Марата историкам неизвестно до сих пор. Вероятно, куда-нибудь выкинули в ту пору и сердце. Но агатовая шкатулка, украшенная драгоценными камнями, едва ли могла быть уничтожена. Вполне возможно, что теперь в нее прячет кольца и ожерелья какая-нибудь богатая дама, не имеющая ни малейшего представления о прошлом своей великолепной шкатулки.

Здесь надолго теряется след ванны Марата, стоявшей на памятнике за решеткой. Она никому не была нужна: вряд ли кто пожелал бы купаться в этой ванне. Может быть, и в самом деле ее приобрел тогда, в надежде на любителя, старьевщик, впоследствии ее продавший графу Каприоль де-Сент-Илер. Так номер «Ami du Peuple», залитый кровью Марата, после разных странствий попал в коллекцию Анатоля Франса (а от него перешел к барону де Венку). В Национальной библиотеке хранится знаменитое письмо Шарлотты Корде: «Стыдно за преступление, а не за эшафот» и не менее знаменитый рисунок Давида «Голова Марата» с надписью: «Они не могли меня подкупить и убили».

Елисейские поля

Этот обширный район, который простирается до западных границ площади Согласия, был когда-то заболоченной местностью, покрытой мелким кустарником. Огромную территорию осушили, и произошло чудесное превращение. Раньше понятия «авеню» и «поля» не были связаны друг с другом.