Революция началась с площади Нации

Революция началась с площади Нации

Предместье Сент-Антуан расположено восточнее квартала Марэ и отделяется от него площадью Бастилии. Оно образовалось в XII веке вокруг королевского аббатства Сент-Антуан-де-Шан. В конце XIII века под покровительством аббатства здесь возникла корпорация столяров-краснодеревщиков, с тех пор предместье стало одним из самых крупных районов столицы.

На протяжении истории Парижа население квартала славилось своей политической активностью и революционным духом: рабочие предместья были во главе народных выступлений в 1789 году и сыграли важную роль в революционных событиях 1830 и 1848 годов. На площади Доктора Боклера, на месте старинного аббатства, находится больница Сент-Антуан. Здания, сохранившиеся от аббатства, были реконструированы в XVIII веке. В то время на площади располагался так называемый Малый рынок, последние остатки которого исчезли в 1940 году. Именно здесь произошли кровавые события 27 и 28 апреля 1789 года, когда жители предместья выступили против владельцев бумажной мануфактуры. Жестоко подавленное войсками, это выступление явилось одной из первых манифестаций, предваривших Великую французскую революцию. Говорят, что именно этот район явился началом кровавой бойни.

Улица Фобур-Сент-Антуан, главная артерия района, ведет к площади Нации, играющей роль восточных ворот Парижа. Круглая площадь диаметром 252 м украшена бассейном с бронзовой группой Триумф Республики работы скульптора Жюля Далу. Прежде площадь называлась Тронной: на ней был сооружен королевский трон в честь въезда Людовика XIV и инфанты Марии-Терезы после их бракосочетания в августе 1660 года. В восточной части площади, при въезде на Тронную улицу, стоят два павильона с дорическими колоннами, сохранившиеся от бывшего оборонительного пояса. Во время Революции площадь служила местом казней.

От площади Нации лучами расходятся несколько улиц: бульвар Вольтера ведет к площади Республики, авеню Филиппа-Августа — к кладбищу Пер-Лашез, авеню Трон — в сторону Венсенна, и бульвар Дидро — к Лионскому вокзалу. Железнодорожные службы Лионского вокзала соседствуют с огромным винным складом Берси. Улочки, примыкающие к этому району, носят названия лучших марок французского вина. В настоящее время на месте складов Берси ширится новый район. В 1983 году здесь открыл двери большой Дворец спорта.

Секреты «Железного шкафа» Мирабо

Мятежный 1789 год рассек его жизнь надвое. Аристократ, отверженный своим сословием, вечный искатель приключений, проведший половину жизни в заключении или изгнании, он превратился в признанного лидера третьего сословия, говорившего со знатью от имени народа, чья любовь к нему была безгранична. Когда Мирабо мучительно уходил из жизни, под окнами его дома на шоссе д’Антенн часами стояли толпы потрясенных парижан... Мостовая была засыпана песком, чтобы даже стук колес не потревожил умирающего...

Оноре Габриель Рикети, граф Мирабо, родился в замке Биньон на юге Франции. Он был старшим из 11 детей маркиза Мирабо, одного из наиболее просвещенных людей того времени, ставшего наряду с Кенэ и Мерсье де ля Ривьером основателем знаменитого физиократического учения — направления буржуазной политэкономии. От матери он унаследовал внешность, от отца — глубокий творческий ум. Ненавидевшие друг друга супруги наделили сына буйным, неукротимым нравом. Выросший в обстановке громких семейных скандалов, нелюбимый первенец всю жизнь конфликтовал с родителями. В первую очередь из-за денег: маркиз был богат, но, как водится, скуп и не собирался бесконечно оплачивать долги сына. Маркиз не поощрял любовные приключения своего сына. Отец сделал все, чтобы получить тайное королевское предписание, и 18-летний Оноре оказался в крепости на острове Ре.

Из заключения его вызволила готовность отправиться добровольцем в военную экспедицию на Корсику. По ее окончании, снова женщины и снова долги: это останется с ним до конца жизни. Выгодная, казалось бы, женитьба в 1772 году на богатой наследнице Эмили де Мариньян не образумила Оноре и не укрепила его финансового положения. Приданое жены и средства, выделенные отцом, были мгновенно промотаны, опять появились долги, возобновились похождения, а вслед за этим и преследования маркиза. Мирабо с женой и маленьким сыном был сослан в альпийский городок Маноск. Но семейная жизнь не удалась, и супруга приняла сторону свекра. Их совместные усилия привели Оноре сначала в крепость на острове Иф (откуда бежал знаменитый граф Монте-Кристо), а затем в форт Жу, затерянный в высокогорьях Юры.

Узник, он все же пользовался известной свободой и мог посещать общество в ближайшем к Жу городке Понтарлье. Увлеченный молодой маркизой Софи де Моннье, Мирабо бежал со своей любовницей в Дижон, но вскоре очутился в тамошней крепости. В 1777 году новый побег, совершенно в духе вестерна, со скачками и переодеваниями — в Голландию. Усилия «пострадавшей стороны» — отца и жены Оноре, ее семейства, обманутого мужа Софи и ее родителей — увенчались заочным судом в Понтарлье: Мирабо приговорили к отсечению головы, его возлюбленную — к пожизненному заключению в тюрьме.

Амстердам оказался ненадежным убежищем, меньше чем через год беглецов выследили и вернули во Францию. Софи в конце концов заточили навечно в монастырь, Оноре — в донжон (отдельную башню) Венсенского замка близ Парижа, но всего лишь на два года: старый маркиз Мирабо неожиданно поддался мольбам и добился освобождения сына, обещавшего полнейшую покорность.

Все эти превратности судьбы не сломили, а лишь отшлифовали характер Мирабо. В 1783 году по своей инициативе он возобновил судебный процесс в Понтарлье. Проявившееся уже тогда замечательное ораторское мастерство не только помогло ему добиться полной отмены предыдущего приговора, но и принесло славу невинного мученика. Тяжба с женой, отказавшейся вернуться к нему, хотя и не была выиграна, опять-таки добавила Оноре известности. Его каста, родовитое дворянство, так до конца и не простила того, кто стал ее изгоем. Однако громкие процессы, а также необыкновенный дар трибуна сделали Мирабо весьма популярным среди простолюдинов не только в родном Провансе, но и за его пределами.

Им владела тяга к перу. Так, из замка Иф до Венсена — последовала целая серия опусов, написанных ради «общественной пользы»: о тайных королевских предписаниях, о тюрьмах, о солеварнях Франш-Конте, о собственной семье и о многом другом, не считая серьезных латинских и итальянских переводов. Позже, уже накануне революции, он опубликовал капитальный труд «О прусской монархии», скандальную «Секретную историю берлинского двора» (плод поездки в Германию), а затем бесчисленные памфлеты, благодаря которым он оказался в центре политической борьбы, разгоравшейся во Франции.

Обретя наконец свободу и добившись известности, Мирабо стал собирать у себя молодежь, близкую ему по взглядам и по духу — духу Просвещения, восстававшего против царящего вокруг произвола.

Заинтересованные в критике сменявших друг друга министерств, банкиры щедро оплачивали памфлеты Мирабо, позволяя ему вести жизнь на широкую ногу. Страна вовсю бурлила, шла середина 1780-х годов. В 1788 году в самый разгар выборов в Генеральные штаты, объявленных Людовиком XVI после окончательного крушения министерских попыток вывести страну из финансового и политического тупика, Мирабо предложил свою кандидатуру третьему сословию Прованса.

Оноре Габриель Рикети, граф Мирабо

Его политическая программа была схожа с программами других сторонников реформ, воспитанных сочинениями Ш.Л. Монтескье, Вольтера, Д. Дидро. Путь к достижению свободы Мирабо видел в сплочении нации. Безошибочно выбранный политический лозунг национального единства сделал его героем толпы. В апреле 1788 года граф Мирабо был триумфально избран депутатом Генеральных штатов от третьего сословия сенешальства Экс.

Дальнейшая судьба Мирабо уже неотделима от судьбы страны. Виктор Гюго писал: «Между троном и народом пролегла пограничная полоса. Это революция испустила свой крик. Никто не осмелился сделать этого до Мирабо. Только великим людям принадлежит право произносить решающие эпоху слова».

Тяжеловесный, большеголовый, он завораживал слушателей и своей удивительной внешностью, и громовыми раскатами голоса. «Когдая потрясаю своей ужасной кабаньей головой, никто не осмеливается прервать меня», — писал Мирабо в своих «Воспоминаниях».

Он стоял у истоков главнейших преобразований первого этапа революции. По его предложению был принят закон о депутатской неприкосновенности, защищавший представителей нации от королевского произвола. Мирабо внес свою лепту в создание Национальной гвардии и в отмену феодальных прав, в конфискацию церковного имущества и в создание системы ассигнатов — бумажных денег эпохи революции. Он был в числе основателей знаменитого Якобинского клуба и «Общества 1789 года».

Но, как всякий политик, вынесенный революцией на гребень волны, Мирабо быстро осознал реальную опасность чрезмерно поспешных реформ, нарушавших соотношение сил в обществе.

Эти размышления подтолкнули Мирабо к установлению связи с двором. Но интерес к нему и его идеям вначале был незначительным.

Похоже, в обмен на советы и рекомендации Людовику (которыми тот, кстати, ни разу не воспользовался) король выделил Мирабо средства на погашение очередных, и немалых, долгов и выплачивал солидное жалованье. Роскошь, окружившая его, породила недоуменные вопросы, а затем и подозрения в продажности, которые Мирабо даже не думал опровергать. Двойная игра? Бесспорно. Революция все больше отталкивала короля в прошлое, а король все яростнее отказывал революции в признании. Варренский кризис — попытка бегства королевской семьи за границу в июле 1791 года — окончательно разрушил его проект национального примирения. Это, однако, случилось уже после смерти Мирабо. В конце 1790 года подорванное бурным прошлым и напряжением последних лет здоровье дало сбой. Врачи не сумели вовремя установить точный диагноз, и, несмотря на яростное сопротивление смерти, Мирабо скончался от запушенного перитонита. Ему только исполнилось 42 года.

Мирабо умер в зените славы и власти. Его похороны вылились в грандиозную манифестацию. Его изображения наводнили страну. Национальное собрание постановило захоронить его останки в соборе святой Женевьевы, объявленном отныне Пантеоном великих людей. Мирабо стал первым из тех, кто удостоился подобной чести. Первым же он и «покинул» Пантеон: обвинения, произносившиеся шепотом при его жизни, стали громкими после знаменитой находки — «железного шкафа» в Тюильри, скрывавшего до 1793 года секретную переписку короля, компрометирующую, впрочем, не только одного Мирабо. Так или иначе, превратности судьбы не миновали его и после смерти.

Блошиные рынки

Париж немыслим без Лувра, Эйфелевой башни, Триумфальной Арки, Люксембургского сада, Больших бульваров, Елисейских Полей, площадей Пигаль и Бастилии, тихих улочек 15-го округа и темноватых переулков района Marais — «Болота». А также без еще многого и многого...

И, конечно, без блошиных рынков.

Их в Париже несколько. Самые главные и известные — это блошиный рынок возле Порт Сент-Уан и возле Порт-де-Монтрейль (никаких портов близко нет и в помине, «porte» по-французски значит «ворота»). Тут торгуют и покупают, пьют и едят, заводят романы, поют песни, воруют и просто разглядывают все подряд.

Сентуанский блошиный рынок, находящийся на северной границе Парижа, — самый большой. В сущности, это маленький городок с несколькими улицами, на каждой из которых гнездятся магазины, магазинчики и микроскопические лавочки определенных специализаций. Одна улица — сплошь торговля кожей, другая — царство всевозможной посуды, фарфора и фаянса, третья — океан антиквариата.

Конечно, легенды о том, как кто-то случайно купил за три су Рафаэля на Блошином рынке — из области желанных фантазий. Но бродить по лавкам, прицениваться, разглядывать — огромное удовольствие.

Рядом с магазинчиками, под открытым небом, идет торговля совсем «древними» вещами: ржавыми кранами времен Флобера, поломанными куклами, старыми чугунными утюгами, витринными манекенами, изображающими красавиц эпохи юной Бриджит Бардо, сломанными холодильниками и кассетными магнитофонами без внутренностей.

Монтрейская «блошка» у восточной границы города поменьше и «победнее». Она несколько похожа на наши стихийные рынки годов перестройки. Здесь торгуют ворованной домашней техникой, поддельными швейцарскими часами, сумками «Louis Vuitton», а также красочной арабской синтетической парчой и ярчайшими африканскими тканями.

Иногда, роясь в горе стоптанных ботинок, можно откопать коллекционные туфли, в которых щеголяла Грета Гарбо (по искушенному мнению продавца). Перекладывая с места на место ворохи платяной ветоши и пласты ношеных джинсов, можно обрести уникальное платье от Коко Шанель либо джинсы «Левис», сшитые во времена Элвиса Пресли.

На месте скотобойни — Парк де-ла-Видьетт

Этот парк был создан по проекту архитектора Бернара Чуми согласно плану благоустройства восточной части Парижа. Он возник на месте прежних центральных скотобоен. Здесь на равном расстоянии друг от друга построили ярко-красные маленькие домики, каждый из которых имеет свой особый вид и выполняет свою функцию (кафе, дом группы продленного дня при детском саде, видеосалон...). На северо-восточной окраине расположен городок науки и техники с кинотеатром «Жеодой» и шатром Зенит — Шапито для проведения поп-концертов. На юге в старом зале бойни проводятся выставки. У входа с недавнего времени размещается консерватория.

Развитие промышленного северо-восточного района Парижа началось в первой половине XIX века. Сохранились склады сахара и зерна на набережной Луары и металлический подъемный мост на улице Криме, сооруженный в 1885 году.

В квартале Ла Вильетт в прошлом веке были устроены бойни и рынок, на котором ежедневно продавали до 1300 быков и коров.

В 1974 году бойни были закрыты. Появился футуристический парк. «Города» науки и промышленности с их интерактивными экспонатами посвящены океану, энергии, небу... Здесь же работают Детский городок, «Пассаж профессий», кинотеатр Луи Люмьера со стереоизображением, подводная лодка, гигантский аквариум. Одним из наиболее популярных объектов Парка Ла-Вильетг стал кинотеатр «Жеодой» — с самым большим в мире полусферическим экраном.

В садах Ла-Вильетт разместился Город музыки, состоящий из Консерватории, Концертного зала и богатой коллекции инструментов в Музее музыки. Кроме Города музыки летом в садах работает кинотеатр под открытым небом с гигантским экраном. В восточной части находится зал Зенит, где выступают самые известные рок-звезды. В ажурной металлической конструкции бывшего рынка (юг парка) устраиваются спектакли, выставки и концерты.

В садах существует десять тематических площадок для детей: Сад зеркал, Сад туманов, Сад ветров и дюн... Аттракционы, интерактивные шоу, площадки для игр, фонтаны...

Случилось так, что скотобойня превратилась в мир чудес и удивительных открытий.

Кошмары на улице Лезер

После окончания Второй мировой войны история профессора Марселя Петье, жившего на улице Лезер, всколыхнула всю Францию. Неприметный дом оказался домом смерти.

В тайнике «дома смерти» было найдено очень много документов: дипломы, свидетельства о владении землей и недвижимостью, документы на детей. Некоторые документы были поддельными, изготовленными в разных местах и с разной степенью совершенства. Полиция искала владельцев этих документов и никого не нашла. Родственники и знакомые ненайденных владельцев показали на допросах в полиции, что все эти люди собирались выезжать и выехали из Парижа. Официально они намеревались перебраться в другие районы Франции, но скорее всего, ими планировалась нелегальная эмиграция. С этой целью владельцы документов продавали мебель, недвижимость, переводили франки в доллары и фунты. Все они имели на руках весьма значительные суммы в валюте и драгоценностях.

Эти показания относились к периоду с декабря 1941 года по май 1943 года. Видимо, Марсель Петье запустил свой преступный конвейер в начале этого срока; но было непонятно, что заставило его остановить преступления в конце его? Трупы людей, которые, по предположению профессора-анатома Санье, расчленялись хирургом, перестали находить именно с лета 1943 года.

Изучение документов подталкивало и к другому вопросу: если Марсель Петье свернул свою преступную деятельность еще в мае 1943 года (или около этого срока), то почему все эти месяцы он не собрался и не уничтожил разоблачающие его бумаги? Очевидно, что сделать это можно было много проще, чем избавиться даже от одного трупа. Несомненно, преступник мог беречь бумаги — прежде всего залоговые расписки и свидетельства о владении недвижимостью — предполагая в дальнейшем использовать их в мошеннических целях, но свидетельства о рождении детей и дипломы для этих целей ему были совершенно ни к чему. Казалось очень странным и подозрительным, что такой педантичный и последовательный в своих действиях преступник, каким был, несомненно, Петье, не уничтожил лишние документы.

6 июня 1944 года англо-американские войска высадились в Нормандии.

По документам, найденным в «доме смерти», полиция установила личности 27 человек. Считалось, что все они — жертвы Марселя Петье.

В мае 1944 года полиции удалось наконец проследить путь извести, в которой преступник держал тела убитых им людей. Был найден и извозчик, доставлявший ее на улицу Лезер, и продавец. Оказалось, что заказ на 800 кг негашеной извести — якобы для строительных работ — поступил от... Марселя Петье. Этот чрезвычайно подозрительный момент требовал объяснений, и потому профессора объявили в розыск.

Однако на этом действия следствия застопорились. На территории Франции уже шла настоящая война и силы всей полиции, руководимой Буске, были брошены на поддержание элементарного порядка в тылу. Не могло быть и речи о проведении сложных следственных мероприятий.

24 августа 1944 года союзники освободили Париж от немецких оккупантов. Весь штат уголовной полиции посадили в тюрьму по обвинению в пособничестве оккупантам.

Дело Марселя Петье — наряду с сотнями других незавершенных уголовных расследований — могло бы, наверное, перейти в разряд «глухих», поскольку у новой власти не было сил для тщательного разбора доставшегося ей наследства, но преступник сам напомнил о себе. Марсель Петье начал рассылать в редакции парижских газет письма, в которых требовал восстановления своего честного имени и утверждал, что он — активный участник движения Сопротивления, который был задержан гестапо в мае 1943 года и содержался в тюрьме до середины февраля 1944 года. Немцам не удалось сломить его волю, и тогда, дабы вскрыть возглавляемую Петье подпольную сеть, они пошли на дьявольскую провокацию: отпустили его на свободу и параллельно организовали «обнаружение» трупов на улице Лезер, 21. Тем самым они хотели скомпрометировать его в глазах товарищей-подполыциков.

Французское Сопротивление представляло собой конгломерат мало связанных между собой групп и отрядов, которые действовали весьма хаотично и имели весьма приблизительное представление друг о друге. Значительная часть подполья ориентировалась на генерала Шарля де Голля; другая — на Коммунистическую партию, некоторый процент составляли те, кто не признавал ничьей власти и воевал «против всех». В этих условиях проверить утверждения, содержавшиеся в письмах Марселя Петье, было очень сложно. Важным представлялось то, что сам Петье из подполья не вышел и не сдался властям, дабы помочь им установить истину. Очевидно, что теперь уже в интересах самого французского Сопротивления оказалось выяснение подлинных обстоятельств дела, связанного с «домом смерти на улице Лезер».

Письма Марселя Петье привлекли к себе немалое внимание и напомнили парижанам о событиях марта 1944 года. В сентябре в полицию явился некий Незонде, валютный спекулянт и торговец недвижимостью, который дал весьма существенные показания. В частности, он рассказал о своей встрече с Морисом Петье, братом подозреваемого, годом ранее — в августе 1943 года, — на которой Морис поведал ему о трупах предателей, находившихся в доме на улице Лезер. По поручению брата Морис занимался тогда тем, что перевозил багаж, оставленный бойцами Сопротивления, в надежные места. Незонде как раз и встретил Мориса Петье с чемоданами. Поскольку Незонде сочувствовал Сопротивлению и не желал помогать немецкой администрации, он не сообщил об этой встрече в марте 1944 года, когда началось расследование убийств на улице Лезер. Теперь же, когда сам Марсель Петье написал в газеты с требованием восстановить его честное имя, Незонде решил рассказать о встрече с Морисом.

Возглавил новое расследование комиссар Пино. Он навестил в тюрьме своего предшественника — Жоржа Масю — и узнал от него о состоянии расследования на момент ареста последнего. Одним из направлений нового расследования стала проверка информации, содержавшейся в письмах Марселя Петье. Этим занялся инспектор новой уголовной полиции Батту. Другим — розыск самого Марселя и его брата Мориса.

Последнего задержали очень скоро при обычной в то военное время проверке документов. Морис Петье не без гордости сообщил, что он помогал своему брату бороться с оккупантами, а особняк на улице Лезер являлся перевалочной базой Сопротивления. Перед тем как легализоваться в Париже, бойцы останавливались в этом доме и жили там по несколько дней, пока Марсель готовил им документы и явочные квартиры. Когда у Мориса поинтересовались его встречей в августе 1944 года с Незонде, он признал, что в тот момент как раз занимался перевозкой багажа одного из нелегалов. Мориса попросили назвать адреса, по которым он доставлял «багаж подпольщиков». Тут Морис Петье начал хитрить: то называл несуществующие адреса, то дома, в которых никто не жил, то адреса, живущие по которым люди не могли подтвердить его слов. Полицейские поняли, что затронули очень важную тему, на которую допрашиваемый не имел готовых ответов, и усилили нажим.

Мориса Петье подвергли многодневным непрерывным допросам. В конце концов он стал давать правдивые показания.

Выяснилось, что его брат Марсель был действительно арестован парижским гестапо в ночь на 22 мая 1943 года. Во время нахождения под следствием ему было разрешено встречаться с родными; на одной из таких встреч Марсель сумел в иносказательной форме передать Морису просьбу зайти на улицу Лезер и вынести оттуда все личные вещи, какие тот обнаружит в тайниках. Несмотря на то, что особняк на улице Лезер, 21 был обыскан гестаповцами, тайники под полом конюшни не смогли обнаружить (как и яму с трупами). Морис отправился в особняк и в несколько приемов перевез все обнаруженные там вещи к своим друзьям в Оксер и Курсон-ле-Карьер.

О дальнейшей судьбе профессора-убийцы можно только догадываться. Говорят, что на улице Лезер долгое время никто не хотел селиться. Парижане считали это место проклятым. Ведь история с Марселем Петье так и не закончена...

От вокзала до вокзала

Лионский вокзал, тот самый, откуда и по сей день отходит прославленный Агатой Кристи Восточный Экспресс. Отсюда едут на Лазурный берег, в Швейцарию, Рим, Фонтенбло. Прямо на перрон поездов дальнего следования выходит знаменитый ресторан «Голубой экспресс» с интерьером, сохраненном неизменным с 1900 года. Если до отхода поезда есть время, стоит заглянуть на восточный базар на близлежащей улице Алигр — там самые дешевые и разнообразные фрукты в Париже, привезенные, скорей всего, из солнечного Туниса или Марокко.

Северный вокзал один из самых шумных. Каких только языков здесь не услышишь! Английский, фламандский, шведский, и, конечно, русский.

Неподалеку находится Восточный вокзал. На первый взгляд он кажется немного провинциальным и нерадостным. Возможно, от того, что на станции Верден в память о прославленной битвы под Верденом над кассами вокзала красуются два весьма примитивных панно. Одно — «Патриоты уходят на фронт», второе — «Возвращение военнопленных». О печальном прошлом забываешь, разглядывая романтичный фасад гостиницы «Северная звезда», воспетый еще Жоржем Сименоном. Гостиница и по сей день стоит на канале Сен-Мартен, и туда регулярно водят экскурсии.

Аустерлицкий вокзал изрядно обветшал. Зато он открывает путь в Испанию, Тулузу, весь Центральный Французский массив. И кажется, что сюда сквозь бензиновую гарь доносится запах горных трав. В ожидании поезда стоит зайти в Ботанический сад, тут же, рядом, у моста Сюлли. А перейдя улицу — попадешь в таинственный Магриб: возле Ботанического сада находится белоснежная мечеть с мраморным двориком, увитым розами Саади.

Один из самых шумных и многолюдных вокзалов — Сен-Лазар. По утрам тысячи жителей дальних и близких пригородов столицы спешат отсюда в город — на службу.

Аустерлицкий вокзал

А другие отъезжают на ветреный берег Ла-Манша, в Шербур, Дьепп, Довилль. Окрестности вокзала Сен-Лазар — рай для любителей покупок. Ибо здесь, в сердце Парижа, находятся крупнейшие универмаги города, в том числе «Весна», воспетая Эмилем Золя в романе «Дамское счастье».

Монпарнасский вокзал — морской форпост. Отсюда лежит путь в Нормандию, Бретань, Вандею. Тут повсюду, прямо на улице, — вавилонские башни устриц и моллюсков. С Монпарнасской площади, которая совсем рядом, попадаешь в прославленный ресторан «Куполь», где отмечают премьеры и вручают литературные премии. В 30-е годы здесь царила Кики Монпарнасская, Клеопатра парижской богемы, из-за которой многие опаздывали на свой поезд.

Вокзал Орсэ особый. Огромный и величавый, как храм, его пути ведут в никуда. Они и были в XIX веке храмами прогресса — гиганты, украшенные пышной лепниной, возводимые над рельсами, блистающими новизной. Ныне этот вокзал превращен в Музей искусства XIX века.

Жизнь на барже

«Как в лучших домах Лондона и Парижа» — многие употребляют это выражение, даже не догадываясь, что чуть ли не самое престижное жилье в глазах парижанина — это... баржа. Ну, конечно, не та, что тащит из одного порта в другой какие-нибудь контейнеры, а дом-баржа на Сене, зачастую ни в чем не уступающий модернизированным средневековым замкам или загородным особнякам.

Некоторые практичные французы ухитрились совместить таким образом приятное с полезным — уютный дом со средством передвижения. И если жить в трейлере, как некоторые американцы, тесно и не очень-то комфортно, то в данном случае, как говорится, нет предела совершенству: все зависит от фантазии обладателя судна и размера его кошелька. Причем второе — на первом месте. Фантазию можно позаимствовать у дизайнера, а без болыпих денег только трейлер и купишь.

Первый порт на правом берегу Сены, прямо в центре Парижа, появился в 1933 году. Но порт — это громко сказано. Просто уютная набережная со скамейками и плакучими ивами стала прибежищем не только для влюбленных пар, туристов и праздношатающихся, но и официальной «парковкой» для барж. Длина портовой набережной в этом месте составляет 1100 метров, а увидеть здесь можно самых разных представителей речного и морского транспорта: баржи, шаланды, яхты — все суда не превышают в длину 40 метров, иначе они просто не уместятся все вдоль отрезка набережной. Водоизмещение отдельных экземпляров достигает 400 тонн.

Такие стоянки для «домов на воде» можно встретить и в некоторых других районах французской столицы, а также за ее пределами, но для истинного француза жить с видом на Елисейские Поля, напротив скрытого зеленью президентского дворца, так же престижно, как для россиянина — с видом на Кремль. Но удовольствие это — не из дешевых. Буквально за все приходится платить — за место под солнцем, а точнее на воде, что очень дорого, за лицензию на право управления судном, за само плавсредство, стоимость которого может конкурировать с ценами на хороший особнячок с садами и парками, за внутреннюю отделку и интерьер, в конце концов.

Весьма неприметные с виду баржи внутри представляют собой шикарные апартаменты — с кухней, спальней, гостиной, порой не одной ванной комнатой и рабочим кабинетом. Те, кто побогаче, могут себе позволить даже оборудовать небольшой винный погреб с современной системой хранения бутылок. Практически все «плавучие дома» оснащены автономными системами водо- и электроснабжения, а также кондиционерами, обогревающими зимой и освежающими воздух летом. На многих баржах присутствуют спутниковые тарелки. А если их нет, то это скорее признак не стесненного бюджета, а отсутствия большой любви к теледосугу.

Внутренней отделке домов на якоре могут позавидовать дворцы. Говорят, что хозяева барж приглашают самых именитых дизайнеров Франции для оборудования своих жилищ. Любящие уют и тепло домашнего очага французы украшают свои плавучие дома со свойственной им изысканностью — многочисленные экзотические растения в горшках на палубах, стоящие здесь же шезлонги, пляжные зонтики, мебель из ротанга или бамбука — прогуливающиеся по набережной Сены невольно становятся свидетелями «соревнования вкусов». Но то, что видно с берега, это лишь верхушка айсберга. Внутреннее убранство удается увидеть далеко не всем.

Так, в будуарах особо богатых хозяев можно обнаружить даже старинную консоль в стиле Людовика XIV.

Плавучий дом Пьера Ришара

Например, дом на воде обосновавшегося в Париже вечного «горца» Дункана Маклауда напоминает собой огромную антикварную лавку.

Всемирно известный актер Пьер Ришар тоже предпочел плавучий дом.

Дома-баржи, вызывающие первое время улыбку у не привыкших к такому зрелищу новичков, уже давно стали неотъемлемым атрибутом Парижа, впрочем, как и многих европейских городов. Зимой они стоят на приколе, а летом пускаются в плавание по городам и весям — получается путешествие по миру, не выходя из дома. Напоминают о стоявших здесь судах лишь несколько десятков почтовых ящиков, прибитых к набережной, да оставшиеся без хозяев автомобили.

Кому-то эти люди могут показаться чудаками, но они себя таковыми не считают. Напротив, далеко не каждому дано в эпоху технического прогресса с его вредными испарениями, грязью и шумом обрести кусочек — пусть не совсем первозданной — природы, откуда вышел человек. Не стоит думать, что эти люди — не такие, как мы. Они так же ездят на работу, и вовсе не на баржах, а на обычных автомобилях, живут текущими проблемами — просто им удается взять от природы чуть больше, чем жителям многоквартирных каменных высоток.

Зимой из каминных труб пришвартованных барж неторопливо поднимается дымок, через иллюминаторы пробивается свет от абажуров и можно порой разглядеть фигуры тех, кто наслаждается мерным плеском воды и простором водной глади...

Монжерон — замок для русских

Маленький замок Le Moulin de Seniis, известный в русской общине Франции под неофициальным названием Шато Монжерон, находится в юго-восточном предместье Парижа.

Предместье Монжерон, тихий французский пригород с одноэтажными, дачного типа домиками, садиками и провинциальным уютом, стал частью парижского мегаполиса. По строгим оценкам профессионалов исторической архитектуры, это и не замок вовсе. Размеры строения не соответствуют эталону. Слишком маленький, хотя есть все признаки — башня, герб на воротах и на главном здании, крепостная зубчатая стена с проемами бойниц. В каталоге достопримечательностей Франции он именуется «Местом встреч короля Генриха IV». Вообще, Le Moulin de Seniis в переводе означает «мельница Сенлис» — по названию соседнего города и огромного заповедного леса, расположенного в сотне километров от Парижа.

В замке были подвалы и конюшни, сейчас перестроенные в жилые помещения. Здесь было не только место для пиров и приема гостей, но и целое самостоятельное хозяйство. Король, сам провинциал, выросший в похожем замке в одной из провинций Франции, создал его, видимо, по памяти своего детства и часто приезжал сюда — на гугенотскую сходку или на встречу с очередной красоткой.

Густой лес, окружавший когда-то замок, почти весь вырублен. С трех сторон поместье обступили здания разрастающихся пригородов, но на паре гектаров парка сохранилась нетронутая природа, насколько это вообще возможно в наше время. С задней стороны замка за кирпичным забором — чье-то заброшенное поместье, на лугу которого пасутся козы и лошади. Парк пересекается рекой, или, скорее, большим ручьем Йер. Это приток Сены. В этом месте рисовали импрессионисты. Незабываемые кувшинки в пруду на картине Клода Моне — те самые, у Монжероновского замка.

Девять веков назад все вокруг было покрыто безлюдными лесами, а на этом месте было большое оживленное аббатство. Прошли века, вокруг возник цивилизованный город, на месте аббатства построили замок. Что за тайна кроется в нем? Здесь в XI веке жила королева Франции — Анна Ярославна. Ярослав Мудрый, в стремлении укрепить государство, решил усилить его влияние на Западе и для этого выдал всех своих дочерей за иноземных принцев. Анну выдали за наследника французской короны. Анна со свитой ехала к суженому через всю Европу, в те времена вовсе не фешенебельную, а полную смуты и опасностей. Брак был в целом удачным, но счастье омрачилось безвременной кончиной молодого короля. Погоревав, Анна вышла замуж во второй раз, теперь уже неудачно. На этот раз супруг попался здоровый, но слишком склонный к женскому полу и пирам. Уставшая от скандалов и измен, Анна сначала удалилась в аббатство, а потом, пожив здесь несколько лет, вернулась в Россию.

Вместо аббатства, обветшавшего от времени, был построен в пятнадцатом веке Монжероновский замок. Ходят легенды, что в прошлом веке замок принадлежал ордену розенкрейцеров. В качестве доказательства историки показывают на необычный герб с розой и крестом на фронтоне главного здания. Говорят, розенкрейцеры освятили это место и закляли его. Может быть, поэтому замок никогда не был разрушен завоевателями. Чего вокруг только не происходило — войны, революции. А на стенах замка нет ни одной отметины, кроме естественных признаков возраста. Соседний город Виль-Сан-Жорж, крупный железнодорожный узел, почти совсем разрушен во время последней мировой войны. А этот замок фашисты не тронули.

После Октябрьской революции, когда тысячи русских ринулись в Париж, спасаясь от красного террора, одна русская графиня купила это поместье и основала приют для русских беженцев. Здесь жили князья, графы, бывшие вонные. Они пили, стрелялись, страдали от ностальгии.

Кто-то спился и погиб в клоаке Парижа, кто-то сумел адаптироваться и перебрался в престижные районы. Этот период представители русской эмиграции, вернее, дети белоэмигрантов, не любят вспоминать. Даже имя графини-благодетельницы неизвестно. Во всезнающем справочнике исторических достопримечательностей подробно рассказывается только о событиях XV—XIX века, а дальше добавлено: с начала XX века замок принадлежит русской общине.

После Второй мировой войны Фонд Льва Толстого организовал в замке приют для беспризорников и детей, родители которых погибли на фронте. Руководство приюта старалось быть жестким, чтобы превратить уличных детей и сирот в почтенных граждан Франции, и говорят, что в приюте царили драконовские законы. Сейчас двор полон детворы, но это веселые дети нынешних переселенцев. А из примет того времени остался памятник неизвестного автора. Над четырехугольным каменным фонтаном, служившим в старину поилкой для королевских лошадей, кто-то водрузил фигурку Маленького принца. Грустно смотрит он на сегодняшних обитателей. Поколение белоэмигрантов, которое выросло в нормальных семьях, сегодня — респектабельные французы с русскими корнями, вспоминают, что в детстве их пугали Монжероном. «Если будешь плохо себя вести, отдадим тебя в Le Moulin de Seniis». Но недолго Le Moulin de Seniis оставался детским домом.

Странные природные изменения стали происходить в окрестностях. То ли послевоенное строительство, то ли какие-то другие причины вызвали изменения, но дожди и наводнения затопили замок, и жильцы были выселены. Несколько лет Moulin Seniis простоял нежилой. Весной он стоял, полностью окруженный водой, что придавало ему сказочную таинственность. Местный мэр, чуждый сантиментов, приказал вычистить парк и изменить русло ручья.

В шестидесятые годы XX столетия замок восстановили. Графиня-владелица к тому времени скончалась, завещав его русской общине. А тут в России грянула «оттепель» и последовавшие за ней политические заморозки. В Париж потянулись новые российские беженцы — диссиденты шестидесятых — семидесятых годов. Их опять поселяли в Le Moulin de Seniis. После войны тут появилось новое необычное строение. Сербская община беженцев попросила у парижской префектуры разрешения выстроить свою церковь. Им отказали, и тогда они обратились к русской общине. Комитет белоэмигрантов решил, что славянам нужно держаться вместе, и вот на заднем дворе выросла маленькая церковь. В подобии армянского культового здания — русские иконы, на которые ложится радужный отсвет католических витражей.

Сейчас в Le Moulin de Seniis русское общежитие. Снаружи стены покрыты живописной зеленью. Химеры грозно наклонились над тяжелыми воротами с кованым запором. Над входом старинный герб. Решетки на окнах сторожевой башни. В главном здании витражи. Крепостная стена по-прежнему окружает строения. Любопытные французские туристы, привлеченные необычной архитектурой, иногда заходят — что это такое, не музей ли? Нет, не музей. Филиал России на парижских задворках. Из окон доносится запах борща и котлет. Жильцов немного, с полсотни, но они сумели полностью изменить дух замка и превратить его в обыкновенную Воронью слободку...

Несмотря на старинную славу этого места, жить здесь для российского эмигранта не так уж престижно. Во-первых, отдаленность от центра создает неудобства. На вечеринках россиян в самый разгар веселья народ из Монжероновского общежития извиняется и покидает компанию. Нужно вовремя успеть домой. Скоростное метро проведено сюда не так давно, и хотя в часы пик поезда отходят каждые пять — десять минут — они забиты до отказа.

Вторая причина, вынуждающая покидать замок, — теснота и неудобство. Когда жители говорят, что последний капитальный ремонт проводился в период Парижской коммуны, это не кажется преувеличением. Все время что-то выходит из строя. Зимой, как правило, периодически отключается отопление, толстые стены сразу промерзают, из-за всех дверей слышен кашель. Вдобавок начинает гаснуть электричество, потому что все дружно включают электрообогреватели.

По сути, замок — это большая коммуналка, и скандальная, и дружная. В коридоре под гирляндой женского белья — велосипеды, душ почти всегда занят, и конфорки горят вечным огнем. Народ же сюда прибывает, хотя и не избалованный роскошью, из советских микрорайонов, но все же не изведавший настоящей коммунальной жизни.

Старожилы уверяют, что раньше в главном корпусе жило привидение, дама в белом. Никто не знал, кого представляла эта дама — Анну Ярославну, фаворитку Генриха IV или русскую беженку. К безобидному белому облаку, маячившему в конце коридора после полуночи, привыкли и не боялись. Внезапно привидение пропало. Может, отбыло в мир иной, а может, перебралось поближе к центру.

Для того чтобы, не будучи привидением, поселиться в замке, нужно заручиться разрешением господина Струве, официального директора Монжероновского общежития. Никита Алексеевич в замке бывает редко, живет он совсем в другой стороне. Свою обязанность командовать общежитием он откровенно не любит. Дело не в том, что нынешние жильцы последней волны эмиграции ему чужды по определению. Просто замок не приносит ему ничего, кроме хлопот. Дворянин, настоящий интеллигент и потомок известного в российской истории политического деятеля, Струве с гораздо большим рвением занимается другими делами — изданием и распространением книг на русском языке. Он работает директором парижского филиала международного издательства «YMCA-press», которое издает литературу авторов русского зарубежья. У него большой магазин на улице Святой Женевьевы, в самом сердце Латинского квартала. Кроме издательских хлопот и магазинной суеты, он принимает приезжающих во Францию писателей и деятелей культуры. Ко всему, Никита Алексеевич сам пишет книги и читает лекции на русском факультете лингвистического университета в Нантере, северном престижном пригороде Парижа.

Если бы Никита Алексеевич был не литературным публицистом-эстетом, а писателем бытового жанра типа М. Зощенко или И. Бабеля, он бы благодарил судьбу за то, что она пожаловала ему замок.

Макбетовские страсти ни разу не разгорались в этих стенах, самым крупным преступлением является кража из общественного холодильника. Случались драки, но никогда не доходило до увечий. Местная полиция хорошо знает дорогу в замок, частенько обитатели вызывали ее, не поделив конфорки, но полиция никогда особо не торопилась, зная по опыту, что самый большой ущерб заключается в побитых тарелках и царапинах.

В последних числах декабря, когда Париж обвешан новогодней мишурой, а в супермаркетах идут праздничные распродажи, замок впадает в безудержное гуляние. Жильцы отмечают Noel олимпийским перемирием и многодневными пирами. Постепенно Noel переходит в Новый год, а там и в русское Рождество...

И все-таки Монжерон — место историческое. Там жили российские поэты и художники в изгнании, вынужденном или добровольном. Среди них были Марина Цветаева, которая мыла полы в соседнем пригороде, с трудом выбивались из нужды Илья Эренбург и Марк Шагал...