XIII ВЕК МОБЕР — МЮТЮАЛИТЕ Университет начинает взлет

XIII ВЕК

МОБЕР — МЮТЮАЛИТЕ

Университет начинает взлет

Белые буквы на фоне синей керамики, станция «Мобер — Мютюалите» являет собой классический жанр made in RATP[55]. Не будь оранжевых кресел вымученного дизайна 80-х годов, все было бы великолепно.

Выйдя, можно направиться ко дворцу де ла Мютюалите (Дворцу Взаимности), который прячет за своим фасадом в стиле ненавязчивого ар-деко протестные митинги любого сорта. Можно также двинуться в противоположном направлении, чтобы увидеть площадь Мобер, ее рынок, ее улочки, насыщенные историей.

Перед преобразованиями Второй империи эта площадь была не такой большой, как сегодня, более удлиненной, зажатой и труднодоступной. Скромная площадка фонтана напоминает ее начальную форму, нечто вроде треугольника, который уходил к северу до улицы де Карм и возвращался в излучину улицы Лагранж.

Парижский университет делал свои первые шаги именно здесь… на свежем воздухе! На эту площадь Мобер, а также на улицу дю Фуар школяры приходили послушать своих наставников.

УЛИЦА ДЮ ФУАР, ПЛОЩАДЬ МОБЕР: ПОЧЕМУ?

Фуар… слово из старофранцузского языка, означавшее «фураж», потому что молодые люди с наметившимися интеллектуальными интересами садились на тюки с сеном, едва выгруженные с судов, которые курсировали по Сене.

А почему Мобер? Это название — шутливое сочетание слов Magister Magnus[56], латинское наименование Альберта фон Больштедта по прозвищу мэтр Альбер, немецкого доминиканца, ставшего магистром теологии в Парижском университете в 1245 году. Кстати, поблизости находится улица Мэтр-Альбер, изогнутый переулок, существовавший уже в XI веке под именем улицы Пердю…[57] В конечном счете, улица вовсе не погибла: она существует уже тысячу лет и без изменений пережила все работы, все модификации здешнего квартала, все урбанистические прожекты!

Мэтр Альбер был доминиканским монахом, но он хотел удалиться от излюбленных тем церкви, удалиться как в прямом, так и в переносном смысле слова: он отринул величественную кафедру Нотр-Дам, чтобы читать лекции сначала в доминиканском монастыре на улице Сен-Жак, в стенах которого вскоре стало немного тесно, такими толпами стекались сюда школяры! Тогда он стал преподавать в грязи на левом берегу! Нужно было иметь и веру, и здоровье, чтобы учить на свежем воздухе, под палящим солнцем или проливным дождем, перед страстно увлеченными школярами, которые сидели на тюках сена. Сегодня нынешние студенты устраивают манифестации, чтобы иметь аудитории для занятий, и они правы. Но в те времена можно было умереть, подхватив скверный насморк, школяры рисковали заболеть воспалением легких… ради счастья учиться!

Привычка сохранилась надолго, ибо позднее мы увидим, что на тюк соломы садится молодой флорентиец с худым лицом, это был Данте Алигьери, который еще не написал свою «Божественную комедию»… И вот почему в двух шагах мы находим улицу Данте. Знаменитый поэт знал улицу дю Фуар открытой, оживленной — днем и ночью там толпились школяры. Гораздо позже, в 1358 году, все изменилось: чтобы помешать молодым экспансивным людям приходить сюда и вести шашни с проститутками квартала, улица была перегорожена двумя деревянными воротами, которые запирались на ночь.

Улица Мобер занимала место важной дорожной артерии — римской дороги, связывающей Париж, Лион и Рим через улицу Галанд и улицу де ла Монтань-Сент-Женевьев, но также и дороги, ведущей в Сантьяго-де-Компостела. Поэтому в XII веке воздвигли церковь, посвященную святому Юлиану Бедному (Сен-Жюльен-лё-Повр), покровителю паломников и путешественников, небольшое здание, которое остается прекрасным примером перехода от романского искусства к готическому. Нынешний фасад датируется XVII веком, но внутри еще можно увидеть красивые контрфорсы XII века, равно как и остатки капителей и колонн. Два траверса нефа также относятся к XII веку. Когда университет был признан и обрел свою организацию, ректор заседал в этой церкви и предоставил окрестные площади и улочки коллежам и школам, которых развелось столько, что весь ансамбль на левом берегу получил название «университет».

Оставленная школярами после создания университета, улица Мобер стала местом зловещим, опасным и вызывающим страх. На старинных гравюрах она изображена утыканной виселицами и лестницами правосудия — нечто вроде позорных столбов с ошейниками, где выставлялись богохульники, клятвопреступники и многоженцы, которых хотели подвергнуть публичному поношению. Площадь превратилась в место казней и мук. Кроме того, берега Сены не были здесь очень высокими, а насыпей почти не было, поэтому эти места постоянно затоплялись. На доме № 29 на площади Мобер табличка с полустертыми готическими буквами напоминает, до какого уровня поднялась вода во время наводнения 1711 года.

Угроза вечных затоплений и мрачная атмосфера площади исчезли в XIX веке под ударами кирки неизбежного барона Османа, когда он решил создать бульвар Сен-Жермен и улицу Монж.

В XII веке знание и образование находятся все еще в руках церкви — догматической и косной. Теологией, но также наукой, грамматикой, риторикой и диалектикой занимаются только в монастырях. Нужно подчиняться епископальной школе, соблюдать каноническое право, которое преподают в школе Нотр-Дам, на острове Сите. В противостоянии такому количеству запретов и ограничений появляются диссиденты… О, это не опасные бунтари, это даже еще не гуманисты: священнослужители и люди светские мечтают только о толике независимости. Чтобы получить относительную независимость от папы и от епископальной школы — хотя бы возможность выдавать дипломы, — они устраиваются на левом берегу, где сообщества наставников и учеников набирают высоту, поднимаясь по склонам холма Сент-Женевьев.

Все это происходит в атмосфере столкновения интересов: каждый учитель утверждает, что имеет право преподавать, каждый ученик реализует возможность избрать себе профессора, а Парижский епископ яростно протестует против всех попыток покуситься на его привилегии.

В 1200 году Филипп-Огюст решает, что пора внести некоторый порядок в эту сумятицу. Он допускает относительную свободу школ, предоставив им статут и привилегии: отныне они получают коллективное название «Universitas parisiensis magistrorum et schlarum»[58]. И слово «universitas» здесь нужно понимать в его чисто латинском смысле слова — иными словами, это «сообщество» или «компания»; то есть, собрание лиц, занимающихся одной и той же деятельностью. Как бы там ни было, король устанавливает рамки, в которых можно свободно осуществлять образовательный процесс, освобожденный с этого времени от всякой церковной опеки. Поэтому XIII век станет столетием Университета…

Самые знаменитые учителя открывают свободные курсы на холме Сент-Женевьев, а школяры в массе своей следуют за ними. Преподаватели стараются отдалиться от ортодоксии, то есть от навязанного «правильного суждения». В частности, они желают преподавать медицину: это задача трудная, ибо папа Гонорий III в 1219 году запретил подобное обучение монахам из опасения, что эти ученые бредни отвратят служителей Господа от теологии, единственной истинной науки. Сразу же работы Гиппократа и Галена начинают все больше изучаться подпольно, во всяком случае, вне церкви, и знания передаются профессорами различных религиозных орденов, стремящихся продемонстрировать некоторую независимость.

Левый берег Сены быстро покрывается коллежами и школами, которые привлекают школяров не только королевства Франции, но со всей Европы.

В своей книге «Западная история» епископ Жак де Витри даем нам ошеломляющую картину этого Латинского квартала в стадии формирования. Конечно, нужно учитывать точку зрения священнослужителя, который ужасается все более свободным нравам как в сфере интеллектуальной, так и в частной жизни, но его свидетельство ценно для нас тем, что дает зарисовку средневекового Парижа…

Для Жака де Витри город — это «запаршивевшая коза», и добрый епископ видит проституток повсюду! В любом случае, он описывает нам дома на левом берегу, в которых на втором этаже размещалась школа, а на первом бордель с девицами легкого поведения… Школяры таким образом весело переходят от счастья познания к получению чувственных наслаждений. И весь этот маленький мирок, который включает в себя французов, нормандцев, бретонцев, бургундцев, немцев, фламандцев, сицилийцев и римлян, возбуждается и ссорится по малейшему поводу, тогда как профессора, более озабоченные полновесной монетой, нежели чистой наукой, пытаются переманить друг у друга учеников. И все изощряются в крючкотворстве, которое очень не нравится достопочтенному епископу, который желает, чтобы школяры больше думали о бессмертии души и всемогуществе Божием.

Сколь бы ни протестовал строгий наблюдатель Латинского квартала, школ становится все больше и больше. Богатые аристократы и многие религиозные ордена, такие как доминиканцы или францисканцы, финансируют и открывают заведения, где могли бы жить, питаться и учиться школяры. Между площадью Мобер и холмом Сент-Женевьев повсюду возникают коллежи. Верно, что некоторые собирают лишь кучку учеников, и во множестве появляются те, которые сливаются, делятся, пожирают друг друга. Коллеж ирландцев пожирает коллеж ломбардцев, коллеж Дании продан кармелитскому монастырю, коллеж де Прель становится частью коллежа де Дорман-Бове, знаменитый коллеж Кокре проиграл соревнование коллежу Сент-Барб… Сорок две тысячи школяров всех возрастов, от пятнадцати до пятидесяти лет, слушают лекции в почти семидесяти пяти коллежах. В это же время в других европейских столицах имеются очень немногие школы. Поистине, Париж являет собой крупную величину в бурлящем интеллектуальном мире.

НО ГДЕ ЖЕ ИСЧЕЗНУВШИЕ КОЛЛЕЖИ?

Один из самых старых коллежей — все позволяет в это верить, хотя ничего от него не осталось — получил имя своего основателя, кардинала Лемуана[59]. Видимо, коллеж был снесен в конце XVII века, все тексты это подтверждают. Правда? Ответить просто, если бы не моя скверная привычка рыскать во всех закоулках, где пахнет древними камнями… Историки Парижа, например, Жак Илере, упоминают все же театральный зал «Латинский рай», построенный на руинах коллежа, и намекают также на таинственную частную дорогу… к которой, очевидно, не сумели подобраться. Устроившись там в засаде, вы с удивлением обнаружите целую россыпь зданий из старых широких камней, которые датируются, без сомнения, XVII веком: это часть коллежа кардинала Лемуана! Подойдите поближе к креплениям, которые напоминают о старинном входе к лестницам, и вы увидите на гладком камне бороздки, вырезанные руками «школяров»: «3 С», буквы типичные для XVII века… Надпись, указывающая, что данный школяр поднимался к месту обитания по лестнице 3С. Трогательно, разве нет?

Самым красивым из всех этих коллежей, которые можно увидеть еще сегодня, остается коллеж Бернардинцев, основанный в 1224 году. Расширенное в XIV веке, это здание — замечательный образчик средневековой гражданской архитектуры в Париже, часто лишенный внимания, с готическими окнами и розетками. В доме № 24 по улице де Пуасси сводчатый подвал — бывшее хранилище вина и продуктов — по-прежнему присутствует здесь, а также первый этаж, который был трапезной в монастыре. Последнее сохранившееся сооружение — это самая протяженная готическая зала Парижа (более тридцати пяти метров в длину). Пятилетние работы позволили реставрировать это громадное средневековое пространство, предназначенное для учебы и исследований, но которое к тому же остается открытым для публики, к нашему восторгу.

А в доме № 14 по улице Карм укрываются остатки коллежа де Прель, основанного в 1314 году. За длинными окнами с занавесками люди и сегодня живут в том, что было часовней в XVI веке!

В доме № 17 по той же улице Карм сохраняются реликты часовни коллежа Ломбардцев, основанного в 1334 году. Портал датируется 1760 годом, и остатки часовни выглядят довольно странно, они словно размыты, изъязвлены водами старинного фонтана.

Коллеж Корнуэльцев, основанный в 1321 году, прячется в маленьком пассаже старого Парижа, который ведет от улицы Галанд к дому № 12 бис по улице Дома. Обернитесь в первом внутреннем дворике: у вас перед глазами входное здание коллежа, которому почти семь столетий.

Коллеж Шотландцев обосновался в доме № 65 по улице дю Кардиналь-Лемуан. Превращенный в тюрьму в эпоху террора, он был возвращен англиканской церкви в 1806 году. Мы находим здесь лестницу и парадный двор, но главное, выходящий на улицу фасад здания с надписью «Коллеж Шотландцев» и аббревиатурой «FCE» (Fief du coll ge d’cosse[60]). Все эти отчетливо видные знаки показывают, насколько важным для каждой страны было обозначить свое присутствие в университете, который замышлялся как международный.

В доме № 9 бис по улице Жан-де-Бове мы видим часовню XVII века, зажатую современными зданиями — это напоминание о коллеже де Дорман, созданном в 1365 году.

Следуйте за мной до дома № 21 по улице Валет, и вы найдете там лестницу — реликт прошлого. Войдите во двор бывшего коллежа де Форте[61], основанного в 1394 году. В этой исторической бреши под открытым небом, в самом сердце Парижа перед вами предстанут безмолвие и сияние. И пролеты этой лестницы, которые устремляются наверх, не кончаются, порождают в вас желание ускользнуть от мира… Именно это сделал однажды ученик Жан Кальвин, подвергшийся преследованиям за ересь. Самый знаменитый школяр этого коллежа пробрался на крыши, чтобы сбежать в Женеву, где он выработал свою реформистскую теорию. По иронии судьбы, этот коллеж де Форте стал местом зловещего рождения контрреформистского движения — созданной в 1572 году пресловутой Священной лиги герцога де Гиза, подстрекательницы Варфоломеевской ночи.

Враждебный этому радикализму коллеж Сент-Барб был известен своим свободомыслием: здесь преподавали дисциплину, не очень популярную сегодня, — логику. Коллеж находится на улице Валет, он поглотил бывший коллеж Кокре, знаменитый тем, что здесь учились ренессансные поэты Жоашен дю Белле и Пьер де Ронсар.

В 1229 году, когда Филипп-Огюст мертв уже шесть лет, Людовик VIII мертв уже три года, а Франция живет при регентстве Бланки Кастильской в ожидании совершеннолетия Людовика IX, в университете начинается бунт. У школяров той эпохи очень дурная репутация: эти молодые люди, которых принято считать элитой нации, нагоняют такой страх на парижских буржуа, что по вечерам улицы пустеют… Школяров обвиняют, иногда справедливо, что они воруют ради пропитания, похищают добропорядочных горожанок, чтобы удовлетворить свои низкие инстинкты, а при случае могут даже и убить. В попытке навести порядок епископ Парижский Гийом де Сеньоле угрожает отлучением от церкви тем, кто ходит вооруженным. Но университетским молодцам плевать на подобную анафему, и они весело продолжают свои проделки. Епископ гневается, он приказывает арестовать самых буйных, а других — изгнать, чтобы их повесили где-нибудь в другом месте.

В феврале 1229 года, в понедельник после карнавала, компания студентов наведалась за вином к одному кабатчику в пригороде Сен-Марсель. К концу вечера, изрядно напившись, они затевают с хозяевами оживленный спор о цене напитка, слегка накладной для их кошельков. Очень быстро дискуссия о деньгах перерастает в ссору, голоса повышаются, за словами следуют удары… Таверна вопит, она вопит так громко, что со всего квартала сбегаются крепкие мужчины. Настоящая битва разгорается между студентами и парижанами, она идет ночью и, в конечном счете, нехороших ребят довольно грубо прогоняют.

На следующий день униженные студенты приходят штурмовать пресловутую таверну в пригороде Сен-Марсель. Вооружившись палками, они громят все в этом заведении и проходят по улицам, грабя прочие лавки. Они нападают на всех, кто встречается им на пути, не различая пола. Они ранят и убивают горожан.

Скандал, вызванный этим вторжением, взволновал весь Париж и достиг ушей регентши. Она недвусмысленно берет сторону горожан и приказывает сержантам и лучникам «наказать студентов университета».

На студента больше всего похож другой студент, поэтому вооруженные стражники не стремятся найти истинных виновников: они весело устремляются к укреплениям и обрушиваются на школяров, которые там гуляют. Посланцы регентши убивают нескольких молодых людей, ранят других и грабят всех остальных.

Парижский университет сразу же приходит в негодование. Его привилегии уничтожены, его независимость поставлена под сомнение, его студенты подвергаются нападкам. Короче, поднята рука на само образование! Чтобы оказать давление на власть, мэтры и ученики используют новое средство: они прекращают свою деятельность. Учебный процесс прерывается, и школы пустеют. Слово «забастовка» появится только шесть столетий спустя, но уже речь идет о тяжелом конфликте, где никто не хочет уступать. Мэтры и ученики покидают Париж, чтобы преподавать и учиться в другом месте. Анже, Орлеан, Тулуза, Пуатье с радостью обращают себе на пользу великолепную репутацию парижского университета. Даже английский король Генрих III потирает руки, счастливый принять некоторых школяров, испытывающих сложности во французской столице.

Все закусили удила, никто не хочет сдаваться. В сущности, в этом нет ничего анекдотического. Университет борется за свои привилегии и независимость. Королевская власть хочет показать свою способность навести порядок. Проходят месяцы, Парижский университет остается пустой скорлупой.

«Надо уметь прекращать забастовки», скажет позднее Морис Торез. Что ж, проблема возникает уже в Средние века. К счастью, папа Григорий IX слегка расшатывает застывшую ситуацию. Он-то желает, чтобы Париж оставался центром обучения, в частности, религиозного. И он подталкивает стороны к переговорам, настаивает на этом. Со своей стороны, Людовик IX, юный шестнадцатилетний король, вступается за мать…

В конечном счете, Бланка Кастильская прекращает дуться и соглашается возместить ущерб школярам, пострадавшим от насилия лучников, возобновляет привилегии университета и обязуется добиться от парижских домовладельцев разумных цен на комнаты для школяров. Со своей стороны, епископ Парижский, аббаты Сент-Женевьев и Сен-Жермен-де-Пре, как и каноники капитула Сен-Марсель, клянутся в будущем уважать права мэтров и учеников университета. Эта старинная вражда «частного и общественного» за познание между церковью и светскими преподавателями на время завершается компромиссом, но соперничество существует и в наши дни.

Что до папы Григория IX, он соглашается признать дипломы, полученные студентами в Анже и Орлеане, при условии, что те немедленно возвращаются в Париж. С другой стороны, Святейший отец утверждает за студенческой корпорацией право голосовать за статуты, разрешает даже использовать оружие «прекращения» — забастовки — в случае, если школяр будет убит, а убийца останется безнаказанным. Более того, в булле «Parens scientiarum universitas»[62] от 13 апреля 1231 года понтифик окончательно признает юридическую и интеллектуальную независимость Парижского университета.

Ученики и профессора могут вернуться в Париж: забастовка продолжалась два года! Занятия возобновляются, а парижане в общем-то удовлетворены тем, что Латинский квартал ожил после столь долгого сна.

* * *

В царствование Людовика IX, более известного под именем Людовика Святого, университет еще более расширяется. Ученый совет его покидает маленькую церковь Сен-Жюльен-ле-Повр, ставшую слишком тесной, и располагается в Сорбонне — там, где находится сегодня. Эта Сорбонна, от которой зависят теперь все факультеты парижского региона, изначально была просто одним из коллежей данного квартала, который был основан в 1257 году исповедником короля по имени Робер де Сорбон.

Чем объяснить этот потрясающий успех? Тем, что основатель этого коллежа был подлинным педагогом. Другие мэтры открывают коллежи, чтобы приютить бедных школяров с единственной целью набрать из них будущих священнослужителей или, по крайней мере, сделать их должниками своего ордена или могучего покровителя, который их принял. А Робер де Сорбон не хочет готовить слуг, преданных ему самому. Он постоянно думает о том, чтобы привить молодым интеллектуальные потребности, воспитать вкус к учебным занятиям.

В тот момент, когда прочие коллежи ведут войну с помощью теологических и философских дебатов, «сорбоннары», вооруженные аргументами до зубов, свое учебное заведение вручают в руки потомства: ведь даже сегодня, кто говорит «Сорбонна», тот говорит «университет»! Вот как один коллеж среди прочих, но отличный от прочих, затмил всех своих соперников.

ЧТО ОСТАЕТСЯ ОТ ПРЕЖНЕЙ СОРБОННЫ?

Слава Сорбонны быстро распространяется по всей Европе. Однако в XV веке это учебное заведение попало в руки церкви, которая, в конечном счете, признала университет лишь для того, чтобы полнее завладеть им. С появлением гуманизма возникли новые инакомыслящие коллежи. Сорбонна потеряла свое влияние, отторгая новые идеи точно так же, как некогда старая школа Нотр-Дам.

Событием, которым отмечены одновременно масштаб славы Сорбонны и начало ее упадка, стало создание в ее стенах в 1470 году первой французской типографии. Сорбонна стала орудием королевской и папской власти.

В XVII веке кардинал де Ришелье, довольно верный папе, предпринял попытку спасти сами основания Сорбонны. Он вложил значительные суммы, чтобы обновить герб старой школы. Сооружения, которые можно увидеть сегодня, датируются вовсе не эпохой ее создания, но периодом вмешательства Ришелье и тех, что произошли в XIX веке. Внутри часовни можно восхититься надгробием Ришелье работы скульптора Жирардона. Вокруг этой часовни, купол которой приказал воздвигнуть кардинал — его видно снаружи вместе с тремя этажами здания, типичного для классицистической эпохи — стоят только современные строения. От Средневековья не осталось ничего! На неровных булыжниках почетного двора все же виден белый пунктир, напоминающий о местоположении первоначального здания. Остатки старой Сорбонны погребены под этими камнями. Большие камины XIX века в стиле предположительного неоренессанса имеют целью напомнить о средневековых каминах. Увы, в ту эпоху реставрация не совпадала с реабилитацией.

Для Парижа Людовик Святой всего лишь гарантирует независимость университета. Он идет на большие расходы, приобретя у Балдуина II, императора Константинопольского, очень нуждавшегося в деньгах, кусок истинного креста, священную губку, с помощью которой римские палачи напоили уксусом Христа, и железный наконечник священного копья, пробившего бок Богу-Сыну. Вместе с терновым венцом, посохом Моисея, кровью Христа и молоком Богородицы коллекция реликвий французского короля становится очень внушительной! Для хранения таких драгоценностей маленькая часовня святого Николая во дворце Сите смехотворна. Нужно создать нечто лучшее, более обширное, более красивое и богатое.

Пьер де Монтрёй, считавшийся архитектором, превращает это строение-раку в шедевр пламенеющей готики. Здание торжественно освящается 26 апреля 1248 года, за два месяца до того, как Людовик Святой отправляется в Крестовый поход. В наши дни реликвии исчезли, рассеялись по миру и были уничтожены революцией, но Сен-Шапель по-прежнему здесь, почти нетронутая, хотя она странным образом возникла среди сооружений Дворца правосудия.

В течение пяти лет Людовик IX сражается под стенами цитадели Каир, восстанавливает стены Цезареи и Яффы, затем возвращается, наконец, в свое королевство, где узнает о смерти матери, Бланки Кастильской.

По приезде король проявляет заботу об устройстве парижской администрации. В городе, где число жителей достигло ста шестидесяти тысяч человек, острейшим образом встают проблемы безопасности. В Париже с удивительной легкостью раздевают первого встречного и убивают любого, кто не по нраву. Надо сказать, что муниципальной власти приходится несладко, ибо у столицы несколько расплывчатый статус: в отличие от других городов королевства, в Париже нет бальи, ибо суверен не может быть представлен заместителем в собственной столице. Да, но как быть, если Его великолепие отбывает на край света на долгие годы, чтобы вести войну?

Людовик Святой побуждает горожан к самоорганизации и просит их выбрать среди людей зажиточных прево торговцев, который будет управлять городом. Осуществляя свою власть в «приемной для буржуа»[63] — нечто вроде городского суда — этот прево выносит суждение о делах коммерческих и речных.

С другой стороны, король назначает прево Парижа, получившего резиденцию в крепости большого Шатле. Именно он отправляет правосудие, собирает налоги, утверждает уставы различных цехов, командует королевскими сержантами и гарантирует привилегии университета. С 1261 года эти важные функции исполняет Этьен Буало. Превосходный организатор, человек добрый и справедливый, он сумел несколько оздоровить атмосферу на парижских улицах.

В 1270 году Людовик Святой может спокойно отправиться в новый крестовый поход. Он даровал своему доброму городу структуры, которые останутся надолго, а некоторые доживут до наших дней. Прево торговцев — это мэр, прево Парижа — это префект полиции. Ничто не меняется под солнцем.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.